Перебиты, поломаны крылья - Владимир Колычев

– А может, все-таки соскучилась?

Со стороны могло показаться, будто Андрей заигрывает с ней с хитрым умыслом – оконфузить, сбить с толку, угадывалась в его улыбке какая-то хитринка. Но ему в действительности очень хотелось обнять ее, прижать к себе, познать вкус ее губ.

– Мне кажется, я зря пришла.

Вика и сама тянулась к нему, но все же принудила себя выйти из кабинета. А на прощание негромко хлопнула дверью.

Андрей опустился в кресло, облокотился на стол, пальцами сжал виски. Веселое начало дня – Илья и Вадик в больнице, Вика недовольна… Осталось еще Парасюку жалобу накатать…

Он решил, что надо бы встретиться с Парасюком, постращать его немного – для успокоения собственного духа, а затем отправить в спецкамеру для бывших сотрудников. Только он подумал, как в дверь постучались.

Не дожидаясь разрешения, в кабинет вошел майор Конюхин, старший по корпусу, где находилась двести четвертая камера. Для начала он поинтересовался, почему заключенный Парасюк содержится с обычными уголовниками. В ответ он получил неполный, но объемный перечень недостатков по несению службы на вверенном ему объекте, что враз успокоило его и настроило на любезный лад. Заискивающим тоном он сообщил, что Парасюк из кожи вон лезет – просится на прием к капитану Сизову.

– Маленькая вендетта, – пояснил Андрей. – Я из-за него на ремонт машины попал…

Майор Конюхин понимающе улыбнулся. У него у самого был автомобиль, и ему не раз приходилось общаться с гаишниками.

– А если просится, пусть приведут. Только ты ему ничего не обещай. Пусть думает, что жизнь не удалась…

Спустя время в сопровождении конвойного в кабинет вошел Парасюк. Жалкий, ничтожный – совершенно ничего общего с тем самодовольным болваном, который признал пострадавшего Андрея виновным.

– Товарищ капитан, я хочу с вами поговорить, – пряча глаза, затараторил бывший гаишник. – Я полностью осознаю свою вину, признаю ее и прошу прощения…

Андрей ничего не сказал. Взял со стола его личное дело и углубился в его изучение. Затем сказал, торжествующе улыбнувшись:

– Замечательно. Вы признаетесь в вымогательстве четырех тысяч рублей…

Именно в этом и обвинялся подследственный Богдан Николаевич Парасюк.

– Ну что вы, товарищ капитан! – ужаснулся тот. – Как можно! Оговорили меня, подставили! Все из-за того, что с начальством не делился…

– А с кем делился? С Борисом Окуловым?

– С Борисом? Ну о чем вы говорите! У него все есть, зачем с ним делиться? Да и не начальник он мне, чтобы с ним делиться…

– А с начальством, значит, делишься?

– Ну, положено так… Э-э, нет, конечно. Безвинно осужденный я!..

– Ты еще не осужденный. У тебя все еще впереди… Или уже осудили, а? Уголовники у нас ментов любят, судят их на раз-два…

– Очень прошу вас, товарищ капитан! Переведите меня в другую камеру, без уголовников…

– Да нет, обратно пойдешь, – жестко усмехнулся Андрей.

– Убьют они меня. Понимаете, убьют!.. Сначала морально убьют, а потом физически. А у меня семья – жена, дети… – едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, проговорил Парасюк.

– А ты знаешь, во сколько мне ремонт машины встал?.. Или ты будешь утверждать, что все-таки я был в той аварии виновен?

– Нет, конечно! Борис был виноват!

– Тогда почему ты меня виновным признал?

– Бес попутал!

– Какой бес? Борис Окулов или президент Франклин на стодолларовой купюре?

– Да какой там президент! – отчаянно махнул рукой гаишник. – Борис попутал! В долгу я перед ним. В неоплатном долгу.

– В карты проигрался?

– Ну что вы! Я в эту бесятину не играю!.. Жена моя позвоночник повредила, в больнице долго лежала. Боли сумасшедшие. Думали, пройдет, а оказалось, у нее спинномозговая жидкость из позвоночника выходила. Так бы и лежала, пока бы все не вышло… А Борис тревогу забил. Он мне координаты московского профессора дал, тот операцию сделал, сейчас жена как новенькая… А так умерла бы, и ходил бы я вдовцом…

Сидел бы он вдовцом – хотел было уточнить Андрей, но воздержался. Болезнь родного человека – не тема для шуток.

– А жена у меня красивая, – непонятно зачем добавил Парасюк.

Вследствие чего у Андрея родилась скабрезная мысль. Уж не для того ли Борис помог жене Парасюка, чтобы затем крутить с ней любовный роман? А может, еще до того крутил роман…

– Ты с Борисом давно знаком? – спросил Андрей.

– Да нет, с тех пор, как жена в больницу попала. Он тоже там лежал, у него врачиха знакомая, Елена Геннадьевна зовут, она ему подсказала…

– Врачиху эту ты видел?

– Да. Симпатичная… Но моя жена красивей… Я ее из деревни взял, она у меня хозяйственная и верная…

– А сейчас она дома?

– Ну где ж ей быть? Ждет меня…

– А если Борис твой помогает ей тебя ждать?

– Чего?! – возмутился Парасюк.

– Ты в тюрьме сидишь, а я в тюрьме работаю. Тебя ждет жена, а меня ждала девушка. Ждала, ждала, а сейчас с Борисом твоим живет.

– А-а, та самая, которая с ним тогда была!.. Красивая. Но моя Даша лучше!..

– Вот потому я и переживаю за твою Дашу. И за тебя. Борис твой – бабник известный.

– Да нет, не может он! – Парасюк занервничал и оттого вцепился зубами в ноготь на большом пальце правой руки. – И Дашка не может!

– А может, все-таки…

– Да я их обоих к чертовой матери!.. Вот скотина! А я-то думаю, чего это Дашка так его интересует! – завелся Парасюк. – А я ему еще помогал, вот придурок!

– И часто помогал?

– Да нет… До того случая, ну, когда мы с вами, это… Незадолго до того… В общем, я на смене был, к друзьям на контрольный пост заехал. Ночь, поздно уже, машин почти нет, а тут иномарка. Ну, Лешка Стрельцов ее остановил, а из машины Борис выходит. А от него перегаром несет, пьяный, в общем. Лешка права у него забрал, Борис ничего даже не сказал, стоит, улыбается. А Лешка ему – багажник, говорит, открывай. Так Борис испугался, как будто мешок тротила в багажнике лежал. Сказал, что замок заклинило… А потом я подошел, он ко мне – помоги, говорит, будь человеком. Ну я, конечно, помог, с Лешкой поговорил, объяснил, как Борис мне в свое время помог. Лешка и права ему отдал, и в багажник лезть не стал… Так если б только это… – Парасюк задумался в сомнении – говорить ему или не стоит.

– Ну что там еще? – подстегнул его Андрей.

– Да мужчина с ним был. Он из машины не выходил, но я его через ветровое стекло увидел. Вроде бы ничего такого, но я недавно ориентировку видел… Ну, может, слышали про маньяка, который проституток убивал…

– Может, и слышал. Дальше что?

– Так вот, похож был тот мужик на него…

– Видел я ту ориентировку, там ничего непонятно, – Андрей в раздумье покачал головой.

– Да, портрет, конечно, паршивый, но глаза… Нет, я не буду утверждать, что это он был, маньяк, но мне показалось, что похож… Нет, не могу утверждать. И не буду… Скажу только, что Борис рад был, когда я его от Лешки отмазал… А потом звонит, подъезжай, говорит, надо с одним придурком разобраться…

– Придурок – это, стало быть, я, – догадался Андрей.

– Нет, конечно! – смутился Парасюк. – Это же не с моих, это с его слов!.. Я бы так ни в жизнь не сказал!..

– Значит, в багажнике у Окулова что-то было.

– В багажнике?! Ну да, я еще тогда подумал, может, взрывчатку везет… Шучу, шучу, – спохватился гаишник. – Я так не думал. Если бы подумал, не стал бы Лешку отговаривать…

– Думал, не думал, но ведь было. А когда было?

– В апреле было, да. Или в начале мая. Точно не скажу. А нужно?

– Нужно. Так что давай, включай память. Тебе же на пользу… Если говоришь про начало мая, значит, альтернатива – конец апреля, так?

– Ну да, или конец апреля, или начало мая… Да я сейчас точней вспомню. Теща в тот день приезжала. В субботу… Если в конце апреля, то какого числа там суббота?

Андрею и не понадобилось смотреть календарь, он и без того знал, какого числа была последняя в апреле суббота. Двадцать девятое апреля.

– В ночь с субботы на воскресенье было?

– Ну да, в ночь…

– С двадцать девятого на тридцатое апреля.

– Ну, вам видней, у вас календарь. А что?

– Да так, ничего… На спец тебя переведут, в камеру для бывших сотрудников.

– Спасибо вам, товарищ капитан! – обрадовался Парасюк.

Но Андрей не обращал внимания на его ликование. В голове крутились догадки, выстраивались в мозаику очередной версии. В ночь с двадцать девятого на тридцатое апреля погибла Эльвира Окулова. Илья высадил ее на перекрестке за два квартала до мужнего дома, если так оно было на самом деле, то Эльвира пешком проходила мимо дома, где жил сын ее мужа…

* * *

Казалось, Володя Сахаров весь внимание – об этом свидетельствовало выражение его лица. Но, судя по циничному холодку в его глазах, он не воспринимал версию Андрея всерьез.

– Ну, проходила она мимо его дома, и что? Он что, подкарауливал ее, чтобы наброситься на нее?

– Кто знает, кто знает. Может, он ревновал отца к ней. Или не хотел делиться с ней наследством.