Сальвадор Дали. Божественный и многоликий - Александр Петряков

По мнению Дали, американцы оказались очень изобретательны, ему запомнились рот на животе в вырезе платья, надетые на головы птичьи клетки, у кого-то на голове красовалась целая тумбочка, а когда он ее открыл, оттуда вылетела стайка колибри. Сам маэстро появился с забинтованной головой, а в манишке была сделана витринка, где лежал бюстгальтер. Гала предстала в наряде под названием «Изысканный труп». На ее голове — кукла, изображающая изъеденный муравьями детский трупик, череп которого «сжимали клешни фосфоресцирующего рака». В то время в Америке было совершено громкое убийство жены и ребенка авиатора Линдберга, ужасающие подробности которого активно муссировались газетами, поэтому наряд Галы многим показался кощунственным. Журналисты, конечно же, такой скандальный сюжет не упустили.

«Вечерняя молитва» Милле преследовала, как наваждение, художника и здесь, в Америке. В «Тайной жизни» он пишет:

«Поэзия Нью-Йорка стара и яростна, как мир. Она все та же. И своей первобытной силой она обязана той же содрогающейся в бреду живой плоти, что порождает всякую поэзию, — земному бытию. Передо мной был «Вечерний звон» Милле третичного периода: сонм склоненных фигур, замерших в напряженном ожидании соития». Текст сопровождается рисунком, где небоскребы изображены в позах персонажей из «Вечерней молитвы».

Кстати, у Лорки, побывавшего в Нью-Йорке ранее, осталось другое впечатление от этого города. В интервью 1933 года он говорит о нем: «Бесчеловечная архитектура, бешеный ритм, геометрия и тревога». И в стихотворении «Пляска смерти» пророчествует:

Знайте, кобры будут шипеть на последнихэтажах небоскребов,чертополох и крапива будут дрожатьна улицах и балконах,биржа превратится в груду камней,поросших мхом,придут лианы вслед за огнем ружей,и очень скоро, очень скоро, очень скоро,о Уолл-стрит!

Возвращались домой супруги в хорошем настроении. Большая половина работ была распродана, и по очень хорошей цене (американцы не любят торговаться).

Приезд в Европу ознаменовался двумя важными событиями: встречей с Лоркой после семилетнего перерыва и примирением с отцом, в душе которого в то время соревновались гордость успехами сына в Америке и неизжитое чувство горькой обиды на непочтительного отпрыска, публично оскорбившего родителей и связавшегося с замужней женщиной. Но теперь Сальвадор женился на Гале, а не жил с нею в блуде, и это смягчало сердце старика, позволяло сорвать старые болячки с затянувшейся душевной раны. Примирению способствовал и дядя Рафаэль, также внушавший старику, что сын, дескать, по молодости согрешил, а теперь он известный человек, гордость Каталонии и так далее.

Нотариус согласился на встречу с сыном. Она состоялась в марте 1935 года в Кадакесе, где были, конечно, объятия, слезы и долгие разговоры.

В сентябре того же года в Барселоне происходит встреча с Лоркой. Они были так обрадованы друг другом, так взволнованы и заряжены ностальгией по ушедшей юности, что не могли наговориться. Лорка даже не пошел на свой творческий вечер, и поклонники его таланта напрасно ждали поэта, укатившего с другом юности на море. Они словно вновь оказались в своем прошлом и строили планы совместной работы в театре.

Гала была совершенно очарована поэтом, он ей также отвечал чувством глубокой приязни и очень удивлялся, как у Дали могла появиться такая замечательная женщина.

В Барселону приехал и Эдвард Джеймс, богатый англичанин, меценат, благоволивший супругам Дали, поэтому он пригласил их в Италию, где арендовал особняк, но Гала и Сальвадор задержались из-за Лорки в Барселоне, куда Джеймс, соскучившись, прикатил сам. Познакомившись с Лоркой, он назвал его единственным великим поэтом, встреченным им в жизни. Сам он также пописывал стихи, был великолепным рассказчиком и знатоком литературы и живописи. Симпатия его к Лорке могла носить и чувственный оттенок, потому что его жена, балерина Тилли Лош, когда он с ней разводился, сказала в суде, что он голубой. Джеймс пригласил на виллу в Равелло и Лорку, но тот отказался. У него были свои планы, а затем он уехал, к своему несчастью, на родину, в Гренаду. До начала гражданской войны в Испании оставалось всего девять месяцев…

К 1936 году за последние пять лет произошли очень серьезные политические события, неумолимо толкавшие общество к хаосу и междоусобице.

В 1931 году, когда у власти оказались республиканцы, перед ними открылись прекрасные возможности проявить себя в полную меру. И за два года они успели сделать немало, но главной их заслугой была реформа образования (более тридцати процентов населения Испании было неграмотным) и насущнейшая для Испании аграрная реформа. Правые и церковь, разумеется, активно сопротивлялись, не желая отдавать свое исконное право на контроль над образованием и вообще культурой и духовной жизнью. Но главная беда заключалась во внутренних разногласиях среди самих республиканцев, а это беда всякой революции, и когда в 1933 году правые выиграли парламентские выборы, началась яростная борьба между правыми и левыми. Республиканцы вынуждены были вновь ввести смертную казнь и свернуть многие реформы, в том числе и аграрную.

Противостояние нарастало. Профсоюзы объявили на 4 октября 1934 года всеобщую забастовку. Этим воспользовались сепаратисты-баски, а также астурийцы и каталонцы. Шестого октября в Барселоне была провозглашена Каталонская республика в составе Испанской Федеративной Республики. Она просуществовала всего несколько часов, — армия без особого труда справилась с новоявленной республикой, — так что каталонская революция прошла почти бескровно и без особых эксцессов.

Правда, наш герой, по его воспоминаниям, вполне мог стать жертвой тогдашних событий. В октябре он наметил в Барселоне маленькую выставку и намеревался прочесть лекцию под названием «Сюрреальная и феноменальная тайна ночного столика», которая должна была состояться 5 октября. Но в этот день все улицы Барселоны были заполнены сепаратистами, и обстановка была угрожающая.

Дали вместе с Галой решили удрать от этой заварушки во Францию и взяли такси, водителем которого оказался анархист. До французской границы было всего два часа езды, но они ехали целых двенадцать — патрули их останавливали на каждом перекрестке. Когда водитель решил запастись бензином, очередной патруль, вспоминает Дали, «принялся обсуждать вполголоса, однако так, чтобы мы слышали, “а не пристрелить ли всех троих на месте”. Эту мысль в них возбудили многочисленные баулы моей жены — знаки бесстыдной роскоши. Но тут наш шофер вошел в раж и обложил их так вдохновенно и мощно, что всколыхнул в темных душах инстинктивное уважение. Нас отпустили».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});