Фальшивка - Николас Борн

Завернув за угол уцелевшего дома, который одиноко высился среди руин, они оказались на улице; Лашена по-прежнему не покидало чувство, что от выстрела не уйти. Он заметил, что во всем переигрывает, как актер любительского театра, подчеркнуто четко жестикулирующий. Вот, скажем, наклонился и выдернул застрявший в колесе тележки кусок проволоки. Вот с улыбкой пожал руку торговцу, тому теперь надо было в сторону порта; и тут раздались одиночные выстрелы, но пули, сразу сообразил он, предназначались не им. Он лишь немного пригнулся, дружески пожимая руку торговцу. На углу улицы Нахр Ибрахим, перед тем как пойти направо, остановился и, обернувшись назад, помахал продавцу, но тот не оглядывался и спокойно шел дальше, толкая перед собой тележку, так что Лашена больше не увидел.

Лоб холодили бисеринки пота; оказавшись вне поля зрения стрелков, он сразу прибавил шагу. Наверное, не стреляли потому что ты, можно сказать, вместе с ними пил кофе. Сумерки сгустились, но все еще не стемнело по-настоящему. Лишь кое-где – эти места он обходил – из щелей в ставнях первого этажа сочился слабый свет, и камни мостовой мягко поблескивали, искрились, словно под инеем. Ракетные установки еще не приступили к «работе», слышались лишь сухие щелчки одиночных выстрелов из автоматов, не гулкие, без эха; чем ближе он подходил к району Башора, тем более безобидным и несерьезным становился их треск.

В эти минуты вдруг ясно понял, что, сам того не замечая, приближался к Ариане, но шел не прямо по направлению к ее дому, а окольными путями. Нет, снова явиться к ней незваным гостем нельзя. Но дом-то увидеть не запрещено, хоть немного света увидеть, ее света. Завтра он напишет новое письмо Грете, с предложением расстаться. Не позднее вторника сообщит об этом Ариане. Но не позволит себе никакой навязчивости, а еще скажет, что разойтись с Гретой решил по целому ряду причин, то есть что на самом деле их с Арианой отношения тут ни при чем. Лашен был в отличном настроении, совсем не сложно, казалось ему, будет сделать все так, чтобы и дети приняли развод спокойно. Дом оставит Грете, если она пойдет ему навстречу. Решение принято, и исполнит все точно и без колебаний. Очком в его пользу можно считать то, что Грета ведь не безразлична ему. Но теперь этого мало. Он все понял и готов поставить свою новую, недавно обретенную силу против старых, все более слабеющих чувств, прежде чем те окончательно сойдут на нет.

Путь был трудный, он преодолевал его, нет, с боем пробивался к дому Арианы. Он «побывал в переделке», и наверняка это по нему видно, было же видно по тем американским «ударникам».

На этот раз он подходил к дому Арианы с другой стороны, оттуда, где по утрам на стене темнела тень многоэтажки, а значит, не приходилось ждать ударов из восточной части города, от христиан. Он споткнулся на рытвине под балконами многоэтажки, в ту же минуту услышал наверху приглушенные голоса и, взяв ближе к стене, шел вдоль нее, пока все не стихло. Обойдя по краю участок между домами, оказался возле каменной ограды, окружающей сад у дома Арианы. Отсюда виднелись только светлые амфоры на углах карниза. Пригнувшись, он перешел туда, где в ограде была круглая декоративная розетка. Носки ботинок отлично поместились в углублениях, он взобрался наверх и спрыгнул на траву. Стало страшно – вдруг видели с балконов многоэтажки? И Ариана может увидеть. Но жалюзи на ее окнах были опущены, и лишь подойдя близко, он увидел пробивающийся сквозь щели свет. Лампочка над входной дверью не горела. Здесь, у дома, он тоже держался вплотную к стенам и шел, отталкивая руками ветви кустов. Мощенная камнем дорожка вокруг дома была словно граница, которую он не смел нарушить. Безобидные щелчки и треск в последние минуты, пожалуй, участились, стрельба шла далеко, километра за два. Ветер то и дело обдавал лицо холодом и мгновенно уносил прочь светлый пар от дыхания. Чем она занята сейчас? Нельзя ни подслушать, ни подсмотреть. Жаль.

Не укладывалось в голове – неужели снаряды, пули в кого-то попадают, но не представить и то, что не попадают ни в кого. Мое равнодушие бесчеловечно, подумал он, но оно благотворно. Стоять было очень неудобно, он прислонился спиной к стене и не спускал глаз с крыльца, с двери, но на душе было хорошо, оказывается, сознавать свою непричастность – это очень приятно. Ты ни к чему не причастен, значит, нет оснований для недовольства собой. Ариана сейчас любуется своим ребенком, о тебе и не не поминает, уж это точно. В какой-то момент чуть не поддался искушению – подняться по ступенькам и позвонить в звонок. Как знать, а вдруг она все-таки обрадуется, увидев его? Да, вряд ли она будет сердиться, но ты-то непременно опять станешь слабым и нерешительным, а куда же это годится, этим ты только уронишь себя в ее глазах как никчемная дешевка.

В небе играли отсветы пожаров. Треск автоматов все чаще заглушали гулкие раскаты – взрывы ракет. Лашен грезил, его взгляд бесцельно блуждал по саду, все отчетливее и точнее различая отдельные детали. Всякая мелочь здесь связана с Арианой, а он хотел как можно лучше узнать все, что с ней связано. Ариана понимает тебя настолько хорошо, что уже невозможно от нее отдалиться.

Прошло полчаса, может, и час. Он ни на что не надеялся, но ждал. Иногда шум вдали ненадолго стихал и вроде слышались голоса и даже музыка, но, может быть, звуки доносились из окон многоэтажки; или вообще почудилось. Как трудно, оказывается, покинуть это место у стены, он буквально заставил себя сбросить оцепенение: в конце концов, нельзя же вечно ждать каких-то событий. Прошел через сад, все время держась на одинаковом расстоянии от дома, вот и ворота, закрытые, а перед ними – старый американский автомобиль. Он дернулся как от удара током. «Вот теперь ты получил как следует», – прошептал он. «Другой друг», кто ж еще? Он, конечно. Он сейчас там, у нее. И разом все звуки стали глуше. Автомобиль – враг, даже с виду враг. Весь в выбоинах, вмятинах, дырах от пуль. На заднем сиденье – скомканная бумага и пустая сумка, видимо, из-под продуктов. Он оглянулся на дом. Медленно обошел вокруг машины. Бампера сзади не было, номерной знак прикручен ржавой проволокой.

Он решил вернуться на старое место под стеной, как вдруг лампочка над дверью Арианы загорелась и широкий круг света упал в сад. Послышался голос Арианы, ей отвечал мужчина. Говорили по-арабски, увидеть что-либо было невозможно, – бросившись в темноту, подальше от света, он спрятался за стволом одного из кипарисов, их длинный ряд тянулся вдоль ограды. Она вместе с мужчиной спустилась по ступенькам. Оба огляделись по сторонам. Мужчина, на несколько сантиметров ниже ее ростом, одной рукой обнимал ее за шею. Они по кругу обошли газон, глядя то на небо, то на многоэтажку, – из-под штор затемнения пробивались редкие слабые огоньки, а сам высотный дом, темный и грузный, напоминал корабль без мачт, на котором все в этот миг затаили дыхание. На мужчине сапоги со шнуровкой, свитер с высоким воротом, короткое пальто. На плечи наброшен платок с орнаментом, прикрывающий спину, завязанный впереди на узел. Он шел, небрежно подбоченясь правой рукой. Но из кулака торчал короткий ствол. Пистолет. Они обнялись, последовал поцелуй, и Лашен увидел, что тело Арианы так и льнет к этому типу, что ее пальцы гладят его руку, сжимающую пистолет. Когда они повернули обратно и направились к машине, стало прекрасно видно лицо мужчины. Широкое лицо, которое словно совсем недавно рассталось с задорным молодым выражением. Куда смотрели его глаза, было не понять, и Лашен из осторожности плотнее прижался к своему кипарису и затаил дыхание. Они прощались, о чем-то говорили, потом Ариана засмеялась, ну да, условились о новом свидании, о чем же еще. Когда мужчина сел за руль, Ариана вдруг обернулась и посмотрела туда, где стоял Лашен. Потом наклонилась к окну машины, всего на миг, сразу выпрямилась и замерла, будто прислушиваясь. Вот подошла к воротам, отодвинула засов и толкнула железные створки, те внятно царапнули по земле.

Лучи прожекторов скользили вдоль садовой ограды в направлении квартала Мазра. Ариана, опустив голову, медленно прошла к крыльцу. Ее лицо было сосредоточенным, словно она прислушивалась и, казалось, слышала что-то кроме отдаленного грохота. Но Лашен спокойно мог бы наступить сейчас на сухую ветку – общий шумовой фон был настолько равномерным и громким, что заглушил бы треск. Он вспомнил о ноже – ремешок слегка врезался в кожу под коленом, ножны плотно и мягко прилегали к голени. Как быть? Выйти из укрытия, преградить ей дорогу, а дальше-то что? Что ты можешь сказать? А найдешь что. Может, потеряешь самообладание и дашь ей пощечину, по лицу, по шраму, по этой тонкой и твердой дорожке на ее лице.

Немедленно распрощаться, раз и навсегда, ох как бы хорошо! Так и видится – вот он подходит к ней и слышит свой крик: «Стой!»; но ведь нет – стоял молча, не шевелясь. Что же, она удивится? Или будет неприятно поражена? Захочет что-то объяснить, поговорить откровенно? Или постарается все замять, сгладить? Между тем она медленно поднялась по ступенькам. Он закрыл глаза и почувствовал, что в душе пошла вниз другая чаша весов. Ариана тебе чужая, конечно, она не понимает тебя, иначе не позволила бы этому арабу прикасаться к себе. Да как ей вообще не противно это – прикосновения этого типа и твои, твои! Она сказала «другой друг» – теперь эти слова звучат смешно. Ариана остановилась на крыльце и, опершись локтями о балюстраду, смотрела в сад. У Лашена шумело в ушах, словно кровь резко прихлынула к голове, а сердце билось в горле. Ариана так спокойна, просто воплощение задумчивого покоя, а ты едва удерживаешь крик, твое тело, услышав этот крик, послушное твоей воле, бросилось бы наземь, замертво. Несомненно, если бы только во всей сцене не было театральности и, да, глупости. И в эту минуту он заметил, что разочарованию и унижению, которые он себе внушил и, более того, действительно почувствовал, грош цена. Его возбуждало то, что он увидел, – как она ласково гладила руку, сжимающую оружие. Так что же это за чувство – ярость или яростное желание быть с нею? Шлюха, шлюха, ах ты, паршивая сучка, – с губ слетал лишь нежный шепот.