Посланник Бездонной Мглы - Федор Чешко

И еще. Сперва Лефу примерещилось, будто Витязь, сражаясь, умудряется беседовать с Хоном. Не особо вслушиваясь в Нурдовы речи, парнишка даже порадовался сгоряча: раз с отцом можно говорить, значит, жив и поранен не слишком опасно. Но почему же Хона нигде не видно? И голоса его не слыхать… Неужели Нурд настолько поиссяк рассудком, что болтает сам для себя?

Или…

Ну да, так и есть!

Невероятно это, непостижимо, но Витязь, лучше любого из людей знающий повадки и суть порождений Мглы, пытается разговаривать с бешеным…

—… Глупо, глупо! — Нурд задыхался, говорил отрывисто и нервно, будто отплевывался словами (оно и понятно: беседа и схватка совмещаются плохо). — Кому этот бой чести прибавит? Тебе? Мне? Никому. А польза от него будет, непременно будет, кто ни победи… Но опять же спрашиваю: кому будет польза? Надо ли объяснять? Не надо. Тогда еще спрошу: а люди как же?.. «Не для себя, не для некоторых — лишь для всех тех, чьей смерти заступаешь дорогу… » Молчишь? Молчи. Ты же бешеный, ты говорить не можешь. И думать не можешь — вот почему ты бешеный.

А проклятый знай себе вертит клинком. Удар, звонкий лязг, искрами брызжет подставленный Нурдов меч… Короткий взмах и снова удар — с надсадным выдохом, стремительный, тяжкий. Проклятому ведь что речь человечья, что скотий храп, что рыбья молчанка — все едино. Он только одно умеет и знает — убивать.

Леф никак не мог понять Нурда. Для чего он говорит, о чем? Нет, не удавалось это уразуметь, хоть слова Нурдовы различались достаточно четко — не так уж далеко было до сражающихся (четыре хороших прыжка — и рядом). Настолько неправдоподобно было то, что происходило теперь у него на глазах, что парню даже в голову не пришло заопасаться бешеного. А ведь тот в любое мгновение мог оставить Витязя и наброситься на них с Лардой — невозможно же предугадать, на что способно решиться безмозглое порождение Мглы! Как-то помочь Нурду тоже не пришло в Лефову голову, но по другой причине. Витязь не хочет убивать проклятого, а ведь он (Витязь то есть) всегда знает, что делает. Сунешься помогать, а твоя помощь помехой окажется… Поэтому, когда спохватившаяся Ларда принялась торопливо разматывать пращный ремень, Леф дернул ее за локоть, почти повалил на землю рядом с собой: «Нишкни и жди».

Девчонка собралась было требовать объяснений, но не успела — Нурд, увернувшись от очередного удара, заговорил опять:

— Они хорошо выдумали… Когда катаешь орехи, выигрывает или черный, или белый — один. А они придумали такую забаву, когда выигрыш все время их, что ни выкатись. Выкатится белый орех: ты убил Нурда. Нет Витязя в Мире, нет досадной помехи — они выиграли. А если черный орех, если это Нурд тебя убил? Ты сильный, ты меня знаешь получше, чем я сам, — сумеешь ранить, вымотать прежде, чем я с тобой совладаю. А они сразу нападут на слабого, одолеют числом, добьют… И опять нет Витязя, опять выиграли. Вот как они придумали. Скажешь: умные? А я скажу — глупцы, червивые головы! Да, ты знаешь меня, только не теперешнего — того меня, который был девять лет назад. А все эти годы я сражался с порожденными Мглой, и они, стараясь убить, учили меня мастерству воина. Теперь я не такой, какого ты знаешь. И ты уже не такой. Девять лет назад мне было под тридцать, тебе — за пятьдесят. Сколько же тебе нынче, ты, бешеный? Старик… Я слышу твое хриплое дыхание; удары твои теряют силу и точность. Скоро ты выронишь клинок, и тогда… Нет, я тебя не убью, я слишком многое помню. Ты останешься жить, но как? С честью? С позором? Решай. Сам решай, в этом тебе помощников нет.

Молчит бешеный. Он речи не знает, он только одному обучен — убивать. И ежели Витязь впрямь вообразил, что противник его стар да немощен, то дело уж вовсе дрянь. Не может быть дряхлым тот, кто лишь полдня как из Мглы сотворился, хитрость это. А Нурд поверил. Зачем?

Леф тихонько застонал, укусил собственный палец. Зря помешал Ларде крутить пращу, зря. А теперь уже поздно: бешеный надежно укрывается за Нурдовои широкой спиной. Послать, что ли, Торкову дочь сбоку зайти, а самому с другой стороны показаться? Проклятый-то не знает, что Лефу метать нечем, глядишь, и подставится под Лардину гирьку…

Страшно. А ну как чудище на Ларду накинется? Бешеные всегда бросаются на того, от кого опасность поболее… Они-то с Нурдом потом сумеют его убить, но ведь это уже потом будет…

А Витязь снова болтать затеял. Сам уже еле дышит, хрипит — так нет же, неймется ему. Сыплет словами, а проку от того, как от плевков в речку: ни тебе следа на воде, ни прибыли в берегах… Хоть бы намекнул, чего добивается, хоть бы про отца что-нибудь сказал… Да нет, не намекнет и не скажет — он же не знает, что поблизости люди прячутся. И крикнуть нельзя: в такой схватке только на миг коротенький отвлечешься, а там уж и Вечную Дорогу видать… Что же делать?

— А знаешь ли, в чем самая хребтина их выдумки? — Витязь действительно уже вконец подорвал себе дыхание разговорами и, похоже, заопасался, что не успеет сказать все до конца. — Ежели сумеешь ты меня одолеть, они тебя жить не оставят. Ты на заимку прибежишь прятаться, а послушники тебя из-за угла — да на Вечную Дорогу. И что получится? Витязь погиб, не успевши нового обучить, бешеного (это тебя) только сами носящие серое успокоить сумели… Кто теперь люд от проклятых да исчадий оберегать станет, кому Мгла соизволение даст на владение голубыми клинками? Послушникам, ведь больше-то некому! Самих людей спроси: какая защита лучше? Один необученный Витязь или же десятки, да еще такие, что с самою Мглой знаются? Что люди ответят? Молчишь? А кто помешает послушникам творить, что вздумают, ежели сбудется их затея? Снова молчишь?

Нет, на этот раз бешеный не смолчал. Леф аж взвизгнул от изумления, когда панцирное страшилище замерло на миг и вдруг рявкнуло сиплым железным басом:

— Врешь! Истовые сказали: «Не станет Нурда — позволим любого обучить, кого выберешь, хоть самого Лефа»! Силой одолеть не способен, так обманом решился взять?!

Он бросился на Витязя, но тот (будто ждал этого яростного наскока) неуловимым движением вышиб оружие из проклятой руки. Голубой клинок, радостно и ярко сверкнув на солнце, канул в овраг, а Нурд, удерживая на расстоянии кидающееся с кулаками озверевшее чудище, выговорил неожиданно спокойно:

— Не припомню я, чтобы когда-нибудь случалось тебя обманывать. Ладно, дело давнее, за девять лет могло и забыться такое. А, к примеру, Гуфе ты можешь поверить?

— Поверю, но только если из ее собственных уст услышу. — Лицо бешеного было скрыто мертвым железом, но Леф не оробел бы поклясться именем Бездонной, что тот ухмыльнулся и что ухмылка его не из тех, на какие приятно смотреть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});