Могучая крепость (ЛП) - Вебер Дэвид Марк

— Прошу прощения, что опоздал, — сказал он, когда его отец оторвался от разговора с графом Тартаряном. — Последний отчёт Алика прибыл как раз в тот момент, когда я собирался покинуть свой кабинет.

— Не беспокойся об этом, — сказал его отец немного кисло. — На самом деле ты не так уж много пропустил, потому что не похоже, что сегодня нам удалось чертовски много сделать.

Гарвей хотел бы, чтобы кислость в этом ответе прозвучала неожиданностью, но сэру Ризелу Гарвею, графу Каменной Наковальни, было из-за чего расстраиваться. Как старший из двух назначенных со-регентов князя Дейвина, он стал главой княжеского Регентского Совета, что, должно быть, было самой неблагодарной задачей во всём княжестве. Ну, возможно, если не считать нового назначения сэра Корина Гарвея.

Если бы во всём княжестве нашлось шесть дворян, которые искренне бы верили, что Каменная Наковальня не заключил какую-то личную сделку с Кайлебом Армаком, то Гарвей понятия не имел бы, кем они могут быть. Помимо Тартаряна (которого, похоже, в эти дни ненавидели так же сильно, как и самого Каменную Наковальню), Гарвей мог вспомнить ровно трёх советников покойного князя Гектора, которые искренне верили, что Каменная Наковальня и Тартарян думали не только о себе.

К счастью, сэр Рейминд Линдар, который продолжал исполнять обязанности Хранителя Кошелька, был одним из этих троих. Двое других — Эдвейр Гартин, граф Северного Берега, и Трамин Соутмин, граф Эйрит — оба также согласились работать в Регентском Совете (хотя и с заметным отсутствием энтузиазма со стороны Северного Берега), потому что поняли, что кто-то должен это сделать. Архиепископ Клейрмант Гейрлинг, чьё положение так же автоматически делало его членом Совета, похоже, согласился с Северным Берегом и Эйритом в том, что касалось Каменной Наковальни и Тартаряна, но он никогда не был одним из советников Гектора. Последние два члена Совета, герцог Марго и граф Скалистого Холма — ни один из которых в данный момент не присутствовал — ранее занимали должности в совете Гектора… и в полной мере разделяли общее подозрение остальной знати относительно мотивов Каменной Наковальни и Тартаряна.

«Их сегодняшнее отсутствие вряд ли сделает их счастливее, когда они узнают об этой встрече, — подумал Гарвей, направляясь к своему месту за круглым совещательным столом. — С другой стороны, я не могу придумать ничего, что сделало бы их счастливыми».

Сэр Бейрмон Чалмейр, герцог Марго, был самым высокопоставленным дворянином в Регентском Совете. Он также был дальним — очень дальним — кузеном князя Гектора, и потому, вероятно, было не слишком удивительно, что он возмущался тем, что регентом Дейвина вместо него был простой граф. Валис Хилкипер, граф Скалистого Холма, с другой стороны, был совершенно другой породой кракенов. Вполне возможно, что в сложившихся обстоятельствах Марго лелеял какие-то собственные амбиции. Гарвей не думал, что он это делал, но вполне мог бы, и точно не без некоторого оправдания, учитывая нынешние, необычные обстоятельства. И всё же, если у Гарвея и была хоть капля сомнения в нём, то в отношении Скалистого Холма их не было вообще. Амбиции графа были скрыты гораздо хуже, чем он, очевидно, думал, несмотря на то, что, в отличие от Марго, он не обладал ни малейшими притязаниями на Корону.

Хорошей новостью было то, что оба они были в меньшинстве, двое против шести, когда дело доходило до голосования. Плохая новость заключалась в том, что сама их неспособность влиять на решения Совета лишь сблизила их. Хуже того, один из них — по крайней мере, один из них — передавал свою собственную версию обсуждений, проходящих в Совете, посторонним ушам.

«Что, вероятно, объясняет, почему отец не приложил особых усилий, чтобы привести их обоих сюда сегодня», — подумал Гарвей.

— На самом деле, Ризел, говорить, что на сегодняшний день мы ничего не добились, не совсем справедливо, — сказал Тартарян довольно мягким тоном.

— О, простите меня! — Каменная Наковальня закатил глаза. — До сих пор нам удавалось договориться о том, насколько большую стипендию выделить Дейвину из его собственного дохода. Конечно, мы ещё не придумали, как мы собираемся передать её ему, но я уверен, что мы что-нибудь придумаем… в конце концов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я понимаю, что ты, вероятно, ещё больше устал от всего этого, чем я, — сказал Тартарян. — И я тебя не виню. Но, правда в том, что нам, по крайней мере, удалось разобраться с корреспонденцией от генерала Чермина.

— Разобраться? — повторил Каменная Наковальня. — Как именно мы «разобрались» с этим, Терил? Если я правильно помню, это был скорее вопрос получения наших инструкций, чем «разбирательства» с чем-нибудь.

«Отец, — подумал Гарвей, — явно не в настроении. Неудивительно».

— Я бы не назвал их «инструкциями», — спокойно ответил Тартарян. — И ты бы тоже не стал, если бы не был так занят демонстрацией обиды.

Глаза Каменной Наковальни распахнулись. Он начал что-то говорить в ответ, затем с усилием заставил себя замолчать.

— Хорошо, — неохотно согласился он. — Достаточно честно. Я постараюсь перестать выходить из себя.

— Небольшая передышка нам совершенно не помешает, Ризел, — сказал ему Линдар с лёгкой улыбкой. — Это не значит, что остальные из нас не чувствуют себя точно так же время от времени. И всё же, в словах Терила есть смысл. Из того, что я прочитал, генерал-наместник, — Гарвею было ясно, что Линдар намеренно использовал официальный титул Чермина, — по-прежнему делает всё возможное, чтобы не наступать на нас сильнее, чем нужно.

Каменная Наковальня выглядел так, словно ему хотелось бы оспорить этот анализ. Вместо этого, он кивнул.

— Я должен признать, что он, как минимум, старается быть вежливым, — сказал он. — И, по правде говоря, я ценю это. Но прискорбный факт, Рейминд, заключается в том, что он не говорит нам ничего такого, чего мы не знаем. И ещё более прискорбным фактом является то, что в данный момент я не вижу ничего, что мы можем с этим поделать, чёрт побери!

Он оглядел сидящих за столом, как бы приглашая своих товарищей высказать свои предложения. Однако никто, похоже, не был готов к этому, и он кисло фыркнул.

— Могу я предположить, что генерал-наместник выразил свою озабоченность по поводу последних инцидентов? — спросил Гарвей через мгновение, и его отец кивнул.

— Именно это он и сделал. И я его не виню, правда. На самом деле, если бы я был на его месте, я бы, вероятно, сделал больше, чем просто выразил озабоченность по этому вопросу.

Гарвей серьёзно кивнул. Учитывая раскалённую добела волну ярости, охватившую Корисанд после убийства князя Гектора, было неудивительно, что княжество кипело от негодования и ненависти. Не было также ничего особенно удивительного в том, что негодование и ненависть, о которых шла речь, вылились в публичные «демонстрации», которые имели ярко выраженную тенденцию перерастать в беспорядки. Беспорядки, которые, казалось, так же неизменно перемежались грабежами и поджогами, если Городская Стража или (чаще, чем хотелось Гарвею) морпехи Чермина не смогли подавить их почти сразу.

По странному повороту судьбы, люди, чаще всего страдающие от этих поджогов, как правило, были торговцами и владельцами магазинов, многие из которых обвинялись в спекуляции и завышении цен, как только черисийская блокада Корисанда действительно начала кусаться. Гарвей был уверен, что под прикрытием этих беспорядков было улажено немало давних личных счетов (которые, чёрт возьми, имели отношение к лояльности Дому Дайкин)… и, если уж на то пошло, что часть этих поджогов была предназначена для уничтожения записей о том, кто кому что должен — хотя он был не в состоянии доказать что-либо подобное. По крайней мере, пока. Но даже если некоторые мотивы были несколько менее бескорыстными, чем возмущённый патриотизм и ярость по поводу убийства Гектора, нельзя было отрицать неподдельный гнев по поводу Черисийской «иностранной оккупации» Корисанда, который кипел на дне всего этого.

И, неизбежные ли, закономерные ли, но волнения, порождённые гневом, имели столь же неизбежные последствия сами по себе. Условия, которые ввёл Император Кайлеб, были гораздо менее суровыми, чем могли бы быть, особенно в свете десятилетий вражды между Черис и Корисандом. Тем не менее, Гарвей был уверен, что они были более карательными, чем Кайлеб действительно предпочёл бы. К сожалению, император был способен распознать признаки надвигающейся катастрофы так же ясно, как и любой другой.