Повести и рассказы - Леонид Гартунг

— Муж? Ребенок? Какая чепуха. Ты ее больше слушай! Она наговорит. Девушка она. Потому и от нас ушла… Приезжал ее брат, в командировку. И точно: майор, служит на Дальнем Востоке. Хоть в этом не соврала. Обождите… Где-то здесь.

Зоя остановилась, оглянулась, вошла в какой-то двор. Сразу вышла.

— Еще немного пройдем.

Дошли до следующих ворот.

— Вот здесь. Я вспомнила — каменный дом… Швейная мастерская.

Вошли в темный двор. Справа светилось несколько высоких окон. Зоя поманила меня к одному из них.

— Узнаешь?

Ольга сидела во втором ряду работниц, низко склонив лицо к машинке. Волосы ее были повязаны косынкой, тонкие худые руки что-то делали с розовой материей.

— Узнаю, — сказал я.

Потом спросил Морячка:

— Можно поцеловать твою Зою?

— При мне сколько угодно.

Я обнял и поцеловал ее. Они со смехом ушли, а я остался ждать. Стоял и любовался Ольгой, а она, если даже поднимала глаза и смотрела в окно, не видела меня, потому что во дворе было темно. Какой-то человек, может быть, сторож, подошел и спросил:

— Ты что здесь стоишь?

Я хотел ответить и не мог связать двух слов, охваченный смехом. Я смеялся, а он стоял и ждал ответа на свой вопрос, потом махнул рукой и ушел, вероятно, решив, что не стоит связываться с сумасшедшим.

В двенадцать швеи кончили работу и потушили большие лампы. Осталась только одна слабая лампешка, которая тускло освещала мастерскую.

Работницы вышли стайкой. Позади всех Ольга с какой-то женщиной. Я подождал, пока девчонки удалились, и окликнул ее.

Она остановилась, обернулась и сразу, несмотря на темноту, узнала меня.

— Нашел все-таки? — спросила она то ли радостно, то ли насмешливо.

— Тебе далеко? — спросил я. — На Алтайскую? Но почему ты живешь без прописки?

— Ты обращался в адресный стол?

— Конечно.

Идя рядом с ней, я проводил ее до дома.

— Дальше не ходи.

— Почему?

— Я живу у людей.

— Про мужа выдумала?

— А ты и поверил?

— Как же я могу тебе не верить?

— Хорошо, теперь я буду говорить только правду…

— Где мы встретимся завтра?

— Ты считаешь, что надо встретиться?

— А как же? Ведь теперь ты все равно от меня не спрячешься.

На другой день было воскресенье. Мы встретились на берегу Томи. Она пришла раньше меня и сидела, отставив костыли в сторону. Я сел рядом, все еще не веря своему счастью. Лицо ее было гораздо лучше, чем в воспоминаниях. Заметил, что она чуть-чуть подкрасила губы. Чудачка, разве можно стать красивее, чем она уже есть?

Мне захотелось поцеловать ее, но она отстранилась.

— Нельзя? — спросил я.

— Можно, только не здесь.

Я положил ей на колени букет цветов.

— Мне прямо стыдно, до чего я счастливая, — созналась Ольга.

— Скажи спасибо, что я нашел тебя.

— Не нашел бы, если б не захотела. Чуть не забыла — посмотри, что я тебе принесла.

Она вынула из кармана плитку шоколада.

— Где ты достала?

— Брат привез… Держала для тебя.

— Значит, все-таки думала о нашей встрече?

На следующий день пришел к ней домой. Она жила в маленькой проходной комнатенке вместе с мрачной злобной старухой. В ее распоряжении был только старый-престарый диван, обшитый потрескавшейся черной клеенкой. На подоконнике лежало несколько книг.

— Где мы будем жить? — спросил я.

— Мы?

— Неужели ты еще не решила?

— А ты?

— Я давно…

— А я недавно…

Поздно вечером, узнав, что я вернулся из Степановки, пришла прощаться Катя Мурашова. Села против меня:

— Скоро уеду.

— Куда?

— Поступила санитаркой на санпоезд.

— Счастливая!..

Вместе с Катей прослушали тревожные и печальные последние известия: «В течение 3 июля на Курском направлении наши войска отражали крупные и ожесточенные танковые атаки немецко-фашистских войск. Противник несет огромные потери. За день боев уничтожено более 250 танков, свыше 15000 немецких солдат и офицеров.

На Белгородском и Волчанском направлениях наши войска отражали атаки противника.

После 8-месячной героической обороны наши войска оставили Севастополь»…

Мне хотелось угостить ее чем-нибудь, но у нас ничего не было, кроме овсяного кваса. Она выпила из вежливости полстакана. Вздохнула:

— Война кончится — вернусь. Если жива буду.

— Будешь жива.

— Этого никто не знает.

Она внимательным взглядом осмотрела все вокруг.

— Тебе и привести ее некуда.

— Кого?

— Жену. Ольгу.

Откуда-то она уже все знала. И вдруг оживилась:

— А знаешь что? Переходите в мою комнату. Она от военкомата, а пока я в армии, за мной сохраняется жилплощадь. Кого я в ней поселю — это мое дело. Идет?

Конечно, я согласился. На другой день она помогла нам с тетей Машей перенести вещи. И уехала.

Ко мне пришла Ольга. Тетя тактично куда-то исчезла. Оля спросила:

— У тебя кто-то был до меня? Там, до войны?

— Был.

— Я это чувствовала. Девушка?

— Нет, женщина. Но ее уже нет. Она погибла. В окружении. Могла улететь и не улетела. Осталась с ранеными.

Оля помолчала, затем сказала:

— Прости меня, я не знала…

— Я понимаю, что ты не знала.

— Как звали ее?

— Шурой. Она была замужем. Летчик-истребитель — он тоже погиб.

— Шура, Шура… У тебя есть ее фотография?

— Нет. Вот только письмо.

Оля прочла письмо.

— О ком это она?

— О моем друге — Юрке Земцове. Он тоже погиб.

А через неделю после того, как перебрались на новую квартиру, Оля стала моей женой. Из ЗАГСа я решил зайти с ней к Бурову. До него было недалеко — только спуститься вниз по улице Ленина.

— Он учитель, — пояснил я ей, — преподает литературу. У него много книг. Есть жена и сын…

— Не хочется, — покачала головой Оля.

— Очень не хочется? Тогда не надо.

— Нет, пустяки. Пойдем.

И все-таки она почему-то волновалась, когда мы шли к нему. Теперь я понимал ее лицо, слышал то, о чем она не говорила.

— Ты предупредил его, что мы придем?

— Для чего?

— Если он удивится, я могу возненавидеть его.

— Он не удивится. Он умный.

Мы пришли на Подгорную. Пробрались коридором, заставленным всякой рухлядью. Я нажал кнопку звонка. Дверь открыла незнакомая женщина.

— Вам кого?.. Здесь жил Буров?.. Может быть. До нас были какие-то. Уехали в Красноярск…

— Вот и все, — проговорила Оля.

Мы двинулись домой.

Дома нас ждала тетя. Она поцеловала нас обоих и подарила Оле кольцо: тоненькое, золотое, с зеленым глазком изумруда. Подарила и по-старчески прослезилась.

Оля хотела что-то спросить, но я сделал ей знак помолчать.

Явился Морячок с Зоей, а Трагелев, хотя я и приглашал его, не пришел. Пили чай с хлебом и сухарями. Перед каждым поставили по полной чашке сахарного песку. В вазе посреди стола пылал большой букет огоньков.

…Вспоминая то далекое время, я по-прежнему считаю, что свадьба у нас была замечательная. И Оля такого же мнения…

Когда уже темнело, неожиданно появилась Аграфена Ивановна. Усевшись на наш топчан, прикрытый серым одеялом, заговорила:

— Не обижайтесь на старую да глупую. Пришла посмотреть, как вы устроились.

Вскочила на ноги, суетливо все оглядывая, сообщила:

— Комнатка эта памятная. Даже очень. В старое время тут актерка одна проживала. Потом ее офицер застрелил. Его фамилия была Горизонтов, а ее не упомнила. Потом старик один… Тот повесился. Прямо вот на этом крючке. — Аграфена Ивановна подняла глаза к потолку, посреди которого торчал железный крюк, на котором прежде висела люстра. — Потом две сестры: Аделаида и Прасковья Кузановы. Одинокие. И обе от туберкулеза. В одну весну. Это уже после революции, году этак в двадцать девятом… Но это я так, к случаю. Очень славно вы устроились. И в окно есть на что посмотреть. Только куда-нибудь мусор надо увезти.

Все это было сказано озабоченным тоном, и вдруг Аграфена Ивановна расплылась в своей кокетливой улыбке:

— Посмотрю я на вас, дети мои, как вы друг к другу подходите. Вы и личностями сходствуете. Прямо два ангелочка… У меня ведь несчастье: Георгий Иванович богу душу отдал. Вчерась схоронила. А вы и не знали? Что случилось? Нет, не болел. Пошел в Громовскую баню. Любил покойничек попариться. И парился, как молодой. Должно быть, в голове кружение получилось. Стал с полка слезать, оступился и затылком о цементный пол. Вот такая беда. Видно, судьба. И еще того хуже — сегодня утром Захарыч вернулся. Отпустили. Не просто отпустили — на санитарном автомобиле привезли. А мне куда его варначину? Он мне нужен как собаке пятая нога.

— Шумит? — спросила тетя.