Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848 - Иван Жиркевич

– Что же я должен, господа, по вашему сделать? – спросил Таубе.

На это ему возразили, что в подобных случаях никто, кроме самого себя, не может давать советов, и все, как бы сговорившись, отъехали прочь, оставив Таубе одного размышлять о будущем своем поведении.

Между тем Базилевич возвратился с донесением о выполнении данного ему приказания; Таубе обратился и к нему за советом, от которого получил почти в таком же смысле ответ, как и от прочих офицеров; так что Таубе решился вызвать Демидова на дуэль, отказавшись от первого своего предположения – отдать Демидова под суд.

Когда дошли до места стоянки и стали устанавливать парк, Таубе отправил с Базилевичем шпагу к Демидову и ему же поручил сделать вызов. Демидов согласился, но отвечал, что он иначе не станет драться, как на пистолетах, на что Таубе долго колебался, но потом изъявил свое согласие. Демидов пригласил к себе секундантами Столыпина и князя Михаила Горчакова, а Таубе взял Базилевича и князя Петра Горчакова. Столыпину поручили выбор места и другие приуготовления.

Не въезжая еще в город, бойцы и секунданты отправились на место. По пути Таубе стал расспрашивать о порядке и условиях дуэли, объявив, что ему ни разу не приходилось в такой передряге участвовать, а потому вовсе не знает, какие существуют для сего правила. Столыпин ему объяснил, что в настоящем деле последовала тяжкая обида, то и дуэль непременно должна кончиться смертью которого-либо из противников и для этого короче всего стреляться по платку, взявшись за концы оного. Но другие секунданты решительно воспротивились этому предложению и постановили: стреляться на дистанции десяти шагов, через барьер, отступя от оного еще на 10 шагов далее, предоставляя первый выстрел на произвол самих противников.

Когда отмерили расстояние, Демидов снял мундир, с шеи платок, и у него остался на груди только один орденский знак Св. Анны 2-й степени с бриллиантами, то и секунданты Таубе предложили ему снять сюртук, а если он не желает снять платок с шеи, то чтобы снял свои ордена, которых у него было навешено во множестве. У него висели: Георгий 3-й степени, Св. Владимира 3-й степени, Анна 2-й степени, Красного Орла и «Pour le merite». Таубе мундир снял, а платка и орденов снимать не захотел, тогда его секунданты висевшие на шее кресты перенесли на спину. Зарядив пистолеты и отойдя на условленную дистанцию от барьера, противники стали сходиться, и, подойдя к барьеру, никто не сделал выстрела. Тогда Столыпин, ближе всех стоявший к ним, сказал:

– Я думал, что увидим что-нибудь трагическое, а выходит нечто комическое.

Начались новые толки и опять взяли прежнюю дистанцию. Сделав два шага, Таубе выстрелил и дал промах. Демидов остановился и, обратясь к секундантам, произнес:

– Придвиньте господина Таубе.

– Что такое? – спросил он.

Ему объяснили, что он должен дойти до барьера, и Таубе долго не хотел понять этого предложения, но наконец по усиленным убеждениям секундантов исполнил это требование. Заметно было, что он совершенно упал духом. Демидов несколько раз подымал пистолет, прицеливаясь, но потом опять его вновь опускал и, повторив это несколько раз, обратился к своим свидетелям, сказав:

– Я не могу, я не хочу стрелять по Таубе.

Тут секунданты Таубе стали настаивать, чтобы Демидов непременно стрелял, но как тот все упорствовал в своем отказе, то они стали требовать от Таубе, чтоб он настаивал сам, чтоб тот стрелял; но Таубе, совсем потерявшийся, объявил, что он совершенно предоставляет на волю самого Демидова. Тогда Столыпин, взяв из рук Демидова пистолет и подойдя к Таубе, выстрелил на воздух, прибавя:

– Полковник Таубе, Николай Петрович Демидов вам дарит жизнь!

Битва кончилась. Таубе пригласил Демидова и секундантов к себе на обед, и разумеется, что при мировой хозяин предложил тост за своего противника; отвечая на оный, Столыпин, просил позволения выпить за здоровье хозяина, и когда бокалы наполнились, то он, провозглашая тост:

– Карл Карлович, ваше здоровье! – обратился к Демидову: – А вас, Николай Петрович, поздравляю с новорожденным.

Когда гвардия возвратилась в Петербург, куда я приехал несколько дней прежде, история с Ярошевицким возобновилась, и офицеры вторично отправились к нему требовать его удаления. Полковник Базилевич от имени всех держал речь. На это Ярошевицкий, гордо подняв голову, отвечал:

– Не знаю, господа, чего вы хотите от меня? Я не хочу оставлять ни службы, ни бригады. Готов каждому из вас дать личное удовлетворение, начиная с вас, полковник, потом с каждым, кто пожелает.

На это ему возразил Базилевич, что от этого никто не откажется, но только тогда, когда он снимет наш мундир, а до того времени отдельно никто из нас не почитает себя вправе отвечать на вызов, так как здесь не частное дело, но общее заключается настояние.

Ярошевицкий все-таки наотрез отказался подчиниться их желанию, и офицеры ушли от него, не решив окончательно, как поступить с ним.

Ярошевицкий тотчас отправился к Таубе и по совещании с ним подал ему рапорт, в котором, объясняя в подробности оба сделанные против него настояния, присовокупил, что это делается, видимо, не собственно против него, а против самого Таубе, и тут же включил и происшествие на походе с Демидовым и коснулся немного о дуэли, утверждая, что при этом обстоятельстве будто бы Столыпин ему положительно говорил, «что если сживем Таубе, то мы вас оставим в покое…».

Таубе этот рапорт лично отвез начальнику всей гвардейской артиллерии, генерал-майору Козену,[306] и при этом подал ему от себя еще другой, представляя все происшествие как явный бунт против него, и что это нечто иное, как возобновление истории, начатой еще за границей, во Франции, под Труа, когда он только что был назначен командиром бригады. Козен взял на себя поддержать Таубе.

Государь тогда находился во Франции; гвардией командовал граф Милорадович, а начальником штаба при нем был ген. – майор Сипягин. Когда Козен донес о сем Милорадовичу, тот немедленно приказал, арестовав Базилевича, Столыпина и Ярошевицкого, посадить их на гауптвахты порознь. Базилевича на сенатскую, второго на смольную Новодевичьего монастыря, а последнего на арсенальную, и назначил особую комиссию из полковников от каждого пехотного гвардейского полка по одному, под председательством начальника 1-й гвардейской пахотной дивизии барона Розена,[307] коей поручил произвести строжайшее следствие.

В то время я жил на Песках, недалеко от Преображенских казарм, и как я был единственный независимый офицер в бригаде, состоя в резерве, то все наши офицеры, попеременно навещая меня, при настоящих обстоятельствах избрали квартиру мою центральным пунктом сообщений между Базилевичем и Столыпиным, и у меня собирали сведения о делаемых тому и другому вопросах и об их ответах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});