Звезда Любви - Юлия Леонова

— Ваше сиятельство, с прискорбием вынужден сообщить, что Вас обвиняют в убийстве Елены Леопольдовны Ла Фонтейн, актрисы императорских театров и Вашей содержанки, — понизив голос, добавил он.

— Что за глупости?! — поднялся с кровати Шеховской и, пошатываясь, сделал несколько шагов к туалетному столику.

Налив в стакан воды из графина, князь жадно выпил ее несколькими глотками. Элен мертва! — настигла его первая трезвая мысль. — Кто-то убил ее! Но зачем?!

— Вы были вчера в квартире mademoiselle Ла Фонтейн? — задал вопрос исправник.

— Был, — кивнул головой Павел, с трудом осмысливая случившееся. — Мы говорили, но когда я уходил, mademoiselle Ла Фонтейн оставалась в добром здравии, — нахмурился он.

Николай Матвеевич скорбно поджал губы.

— Мы уже допросили Вашего кучера. Он подтвердил, что mademoiselle Ла Фонтейн была жива, когда Вы уезжали, но при этом заметил, что отправился домой, высадив Вас около Дворцовой площади. Следовательно, Вы могли вернуться и задушить ее, — продолжил исправник.

— Задушить?! — резко обернулся Павел и тотчас скривился от боли, пронзившей затылок и виски.

— Елена Леопольдовна была задушена после полуночи предположительно принадлежащим Вам шелковым галстуком синего цвета.

— Я покинул квартиру mademoiselle Ла Фонтейн до полуночи и больше туда не возвращался, — раздраженно заметил Шеховской.

— Где Вы были после полуночи?

Шеховской вздохнул. Похоже, ситуация начинает приобретать некий зловещий смысл. Они что же, в самом деле считают, что он убийца?! — не мог поверить он в абсурдность происходящего.

— У Демута! — бросил он.

— Кто-нибудь был с Вами? Кто-нибудь, кто сможет подтвердить Ваши слова?

Поль нахмурился, изо всех сил пытаясь вспомнить, виделся ли он в трактире с кем-нибудь из знакомых.

— Не помню… Наверное, нет, — неуверенно ответил он.

— Ваше сиятельство, следствие прояснит ситуацию, а пока прошу Вас проследовать с нами добровольно.

— Могу я хотя бы привести себя в порядок? — покачал головой Шеховской не в силах поверить в то, что происходит.

— Мы обождем Вас за дверью, — кивнул головой исправник, и, сделав знак сопровождавшим его жандармам, удалился из спальни князя.

— Ты хоть понимаешь, что тебя виселица ждет, если твоя вина будет доказана?! — вскинулся Николай Матвеевич.

— Глупости! — отмахнулся Поль. — Я был у Элен, но пальцем ее не тронул. Это недоразумение.

— Недоразумение?! Ты был у этой женщины, а после твоего визита ее находят удушенную с твоим галстуком на шее! Ты считаешь, что это глупости и недоразумение?!

— Отец, я не убивал Элен. Вы-то мне верите? — ответил Павел, пристально глядя в глаза Николая Матвеевича.

— Я верю, но все улики указывают на тебя, — тяжело вздохнул князь. — Я постараюсь сделать все возможное…

— Уверен, все образуется, — пожал плечами Поль, надевая чистую рубашку, — и уже к вечеру я вернусь.

Оказавшись после еще одного допроса в мрачном каземате Петропавловки, князь уже не был уверен в том, что отделается легким испугом. К дознавателю его больше не вызывали, и зная, как безобразно ведется расследование, Шеховской на третий день пребывания в камере уже и сам начал сомневаться в возможности благополучного исхода. Поначалу Поль метался из угла в угол, но безысходность собственного положения постепенно повергла его в мрачные раздумья.

Это, верно, дурной сон, стоит только проснуться, и кошмар закончится, — стискивал он ладонями виски. Но кошмар не заканчивался. Каждый новый день начинался так же, как предыдущий, с того, что распахивалось зарешеченное оконце на двери, и голос из коридора вопрошал: "Не надумали еще сделать чистосердечное признание, Ваше сиятельство?" Шеховской плохо переносил заточение. Отсутствие возможности свободно передвигаться угнетало, тяжким грузом давило на сознание. Атмосфера, царившая в полутёмной сырой камере, лишала надежды на скорое освобождение. Тюремная пища была просто отвратительной, и первые три дня он с содроганием пил только нестерпимо отдающую затхлостью и плесенью воду, чувствуя, что теряет силы и контроль над собой.

Хуже всего было то, что вести об аресте князя Шеховского и о причинах этого ареста уже на второй день появились во всех газетах столицы. Полина, прочитав принесенную Сержем газету, побледнела и почему-то вспомнила слова Докки о том, что, может, Бог уберег ее от большей беды. Светское общество с жаром взялось обсуждать скандальную новость. Симпатии разделились: нашлись и такие, кто безоговорочно уверовал в его виновность и с нетерпением ожидал развязки. По всему ему грозила смертная казнь, о чем не преминули сообщить почти во всех изданиях. Сей процесс обещал стать самым громким в истории Петербурга.

Николай Матвеевич, как и обещал сыну, обращался с ходатайствами и к генерал-лейтенанту Шульгину, и даже к министру внутренних дел графу Льву Алексеевичу Перовскому[2], но все было напрасно. Когда он вернулся от Перовского, в гостиной его ожидала Софья Андреевна, приехавшая в Петербург, как только узнала об аресте сына. Она с надеждой смотрела на мужа, но тот только развел руками: "Даже Перовский ничего не может сделать!"

* * *

Утром Жюли глянула на себя в зеркало и увидела, что царапина на щеке почти зажила, а синяк еле заметен. Прошло уже пять дней из той недели, что дал ей Гедеонов, и все это время она просидела дома, стыдясь показаться на люди с таким лицом. На радостях она направилась в кофейню, что находилась напротив ее дома. Князя Шеховского она не видела уже четыре дня и за это время смирилась с тем, что Поль, видимо, внял ее просьбе, и более не побеспокоит ее своими визитами. И как она ни старалась убедить себя, что это именно то, чего она хотела, но глупое сердце не желало мириться с этим. Желание увидеть его было сильнее всех опасений, что при встрече она не сможет противостоять его натиску и своим чувствам. В конце концов, Юля призналась сама себе, что подспудно ждет его, надеясь на новую встречу и не зная, что она ей принесет. Швейцар в парадном открыл перед ней двери и с хитрой улыбочкой полюбопытствовал, не уехал ли куда тот барин, что к ней заходил. Девушка залилась румянцем и заторопилась в кофейню. Усевшись за столик, она поднесла к губам чашку, с наслаждением вдыхая чарующий аромат кофе, и огляделась по сторонам. Ее внимание привлек газетный листок, лежащий на соседнем стуле. В глаза бросилась знакомая фамилия, набранная крупным шрифтом. Схватив в руки газету, девушка быстро пробежала глазами заметку. Сердце стиснула ледяная рука страха. Боже, она уже четыре не выходила из дому и совершенно не знала о произошедшей трагедии. Жюли еще раз внимательно перечитала статью и, откинувшись на спинку, стула задумалась. Неужели Поль действительно мог убить Элен?! Нет. Он не мог. Не мог! Только не он! — тряхнула она головой. — Боже! Да его же повесят! — закусила она в отчаянии губу. Что можно предпринять? — мысли лихорадочно метались в ее голове, и вдруг вспомнилась хитрая улыбочка швейцара.