Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жербье на мгновение посмотрел на его щеки, окрашенные прихлынувшей кровью так ярко, что они горели сильнее, чем тусклый мерцающий свет и голубовато-серые отблески на стенах.
— У парня есть темперамент, — подумал Жербье. — Он, наверное, писал статьи для «l'Etudiant Patriote» («Студент-патриот») или «Les Lettres Francaises» («Французская литература»).
Дошла очередь до следующего заключенного. Это был человек очень хрупкого телосложения и с деликатными чертами. Хотя он сидел, скрестив ноги, торс его был совершенно прямым, как будто закован в кирасу. Его глаза сияли, а голос был удивительно чист.
— Я оказался тут среди вас не из-за освободительной деятельности, господа, — начал он. — Несмотря на мои чувства, я не осмелился выступить против Маршала. Я не был совершенно уверен в моих умственных способностях. Мой духовник — а я всегда следовал его советам — предложил мне подождать, пока я не увижу вещи в более реальном свете. У меня был маленький замок и немного земли. У меня четверо детей. Я жил ради них. Нет, я не занимался какими-то активными действиями, но я не смог отказать в убежище преследуемым людям. Я укрывал и англичан, и сбежавших заключенных, и скрывавшихся патриотов, и еврейских детей.
Человек рядом с Жербье нервно покачал своей курчавой головой.
— Наконец, они меня арестовали. Во время допросов мне удалось увидеть детей. Дети сперва вообще меня не узнали. Я был грязным. У меня отросла недельная борода, и я был одет как бродяга. Когда я обнял их, они испугались. Они смотрели на мать в поисках спасения. Наконец, самая старшая, ей семь лет и она ходит в начальную школу для девочек, спросила меня:
— Папа, это ведь не правда, что ты сделал что-то очень плохое против Маршала? В первый раз в жизни я не знал, что ответить этому ребенку. В классе их всех учили любить Маршала. А Маршал держал меня два года за решеткой в неоккупированной зоне, а когда в зону вошли немцы, он передал меня им. Я простил всех моих врагов. Но именно из-за Маршала мне теперь очень трудно называть себя христианином.
Человек с живыми меланхоличными глазами, сидевший рядом с Жербье, начал говорить так быстро. что слова сливались друг с другом. Жербье задумался, не было ли это проявлением нетерпеливости, свойственной этой расе, или просто означало понимание того факта, что время уже поджимало.
— Я раввин, — сказал сосед Жербье. — Раввин в большом городе. Так как я раввин, немцы включили меня в комитет, занимающийся идентификацией тех евреев, которые не хотели сами о себе заявлять. Вы слушаете? В комитете было пять человек: два немца, два французских католика и один французский иудей. Последним был я. Вы слушаете? Каждую неделю к нам приводили мужчин и женщин, которых подозревали в том, что они евреи. А мы должны были сказать, евреи они или нет. У еврея, а тем более у раввина, были лучшие шансы узнать своего единоверца, чем у первого встречного. Вы слушаете? Немцы, кончено, думали именно так. И они предупреждали меня. В первый раз, как только я скажу «нет», и если они проверят, и окажется, что на самом деле — «да», меня расстреляют. Вы слушаете? Но проблема была в том, что стоило бы мне сказать «да», как этих людей депортировали бы в Польшу на верную смерть. Прекрасная ситуация для раввина, не правда ли?..
Человек возле Жербье наклонил голову к плитке на полу с разрывающим сердце и почти виноватым выражением на лице. Он вздохнул:
— Я всегда говорил только «нет». Вот поэтому я здесь…
Шестой смертник все время держал свою руку у левой стороны лица. У него не было одного глаза, и мясо с этой стороны выглядело так, будто глаз выжгли.
— Я коммунист и сбежавший из тюрьмы, к тому же, — сказал он. — Когда я вернулся, то не нашел ни своей жены, ни сестры, ни их детей. Никто ничего не знал. Произошло вот что: моя сестра была замужем за депутатом от нашей партии. Он сидел в тюрьме. Сестра начала собирать деньги среди товарищей, чтобы послать ему посылки. Однажды она узнала, что жену другого депутата арестовали за такое же преступление. У моей сестры всегда были слабые нервы. Она потеряла голову. А так как она жила вместе с моей женой, то это безумие перекинулось и на нее. Они сбежали из дому, чтобы где-то спрятаться. Но идти им было некуда. Они всех боялись. И никому не хотели доставлять хлопот. Наконец, они нашли брошенный сарай в поле. Они выходили только ночью, чтобы поискать картошку, которую выкапывали из земли. И потом ели корни. Они месяцами жили без хлеба, без одежды, без мыла. И дети тоже. Двое моих и один — сестры. Когда мне, наконец, удалось найти их, ну и вид у них был, скажу я вам… Но сейчас у них все в порядке, они живут с несколькими товарищами.
Человек вдруг заскрипел зубами и простонал:
— Проклятый глаз… как он болит…
Он глубоко вздохнул и продолжал странным бесстрастным тоном. — И никто не знает, что стало со мной. Гестапо так и не смогло опознать меня. Меня расстреляют под чужим именем.
Человек инстинктивно повернулся к Жербье, и другие последовали за ним. Жербье намеревался молчать. Он чувствовал, что внутренне не гармонировал со своими сокамерниками. Он ничего не мог им доверить. Но и они не любопытствовали по поводу его тайн.
Если они вопрошающе посмотрели на него, то это было простой вежливостью. Тем не менее, Жербье тоже заговорил:
— Я не хочу бегать, очень скоро, — сказал он.
Никто ничего не понял. Жербье вспомнил, что все эти смертники были либо изолированными членами Сопротивления, либо чужаками в этом городе.
— Здесь, — пояснил Жербье, — они стреляют в бегущих узников из пулеметов. Я думаю, это что-то вроде тренировки… Кроме того, это еще и развлечение. Они разрешают вам бежать, вы бежите, пробегаете двадцать, тридцать метров. Потом, огонь… Это хорошее обучение стрельбе по движущейся цели. Я не хочу предоставлять им это удовольствие.
Жербье вытащил свою пачку сигарет и разделил три оставшиеся, разрезав на половинки.
— Никто не побежит, — сказал студент.
— Это все равно ничего не даст, — сказал крестьянин.
— И это действительно потеря лица, — заметил землевладелец.
Кусок шлема, плоти и настороженного взгляда открыл окошко в двери. Немец прокричал несколько слов Жербье. — Он просит нас поторопиться с курением, — перевел Жербье. — За нами сейчас придут. Он тоже не хочет неприятностей.
— Ты получишь столько неприятностей, сколько сможешь достать, — сказал коммунист, пожав плечами.
Студент совсем побледнел. Землевладелец перекрестился. Раввин начал читать псалмы на иврите.
— В этот раз все серьезно, — сказал восемнадцатилетний бретонец.
Жербье улыбнулся своей полуулыбкой. Крестьянин медленно вытащил из-за уха сигарету…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Мельник Константин. Помощник Шарля де Голля - Владимир Левченко - Биографии и Мемуары
- Победивший судьбу. Виталий Абалаков и его команда. - Владимир Кизель - Биографии и Мемуары
- Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г. - Петр Николаевич Врангель - Биографии и Мемуары
- Путь к империи - Бонапарт Наполеон - Биографии и Мемуары
- Краснов-Власов.Воспоминания - Иван Поляков - Биографии и Мемуары
- Бомбы сброшены! - Гай Гибсон - Биографии и Мемуары
- Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альберт Кессельринг - Биографии и Мемуары
- Эдуард Лимонов - М. Загребельный - Биографии и Мемуары
- История французского психоанализа в лицах - Дмитрий Витальевич Лобачев - Биографии и Мемуары / Психология
- Еврей из Витебска-гордость Франции. Марк Шагал - Александр Штейнберг - Биографии и Мемуары