Пространство и время - Георгий Викторович Баженов

class="p1">— Не угадала… Я буду… знаешь такого Кащея Бессмертного?

— Кащеем Бессмертным? — удивилась Валентиновна так, что даже из кухни выглянула.

— Да нет… не Кащеем, ты слушай… ведь есть такой, который с Кащеем сражается?

— А, волшебником, значит.

— Значит, выходит, волшебником, — придумал наконец Вовка.

— Гм, волшебником… — Валентиновна помыла на кухне картошку, потом поставила ее на печь. Бросила в кастрюльку лаврового листа, который нашелся в залавке. — Это когда маленькие, все хотят волшебниками стать… Ну, будь по-твоему, станешь волшебником — бабку, может, воскресишь… воскресишь? — Валентиновна насмешливо посмотрела на Вовку.

— Это еще что! — похвастался Вовка. — Будет, значит, так… стану волшебником, скажу: «Кто на свете самый сильный?» Кащей скажет: «Я!» Я, значит, бабушка, выскочу из засады — раз его, раз… Я, знаешь, бабушка, Кащея-то здорово боюсь…

— А чего его бояться? — Валентиновна убрала со стола грязную посуду, вымыла ее, расстелила полиэтиленовую клеенку, расставила чистые тарелки. Вода в кастрюле уже кипела, пахло лавровым листом, свежей картошкой. В печке весело потрескивали дрова, на стенах плясали смешные тени. — Кащей, Вовка, дело нехитрое. В жизни-то потрудней есть орешки… Ты его с одного конца раскалываешь, а он круглый, крутится, вертится… видал как?

— Видал, — вздохнув, согласился Вовка.

— Вот… — Валентиновна улыбнулась. Ее забавляло, когда Вовка горестно и по-взрослому вздыхал — без всякой причины. — Крутится, вертится, да так и останется целехонек… Садись давай за стол, помощник!

Они сидели, ели горячую картошку, запивали ее холодным густым молоком.

— Вишь как проголодался, христовый… — Вовка уплетал за обе щеки.

Потом сидели около печки, Валентиновна обняла Вовку, прижала к себе; смотрели на пламя и разговаривали.

— Они, наверное, в ночную работают, — сказал Вовка. — Да, бабушка?

— В ночную? — переспросила задумчиво Валентиновна.

— Ну ладно, ничего, подождем… — важно сказал Вовка, подстраиваясь под бабушкино настроение. — Расскажи сказку…

Валентиновна подбросила в печь дров, посидела еще в задумчивости, начала:

— Жили-были, значит, на белом свете один добрый, а другой, выходит, наоборот, злой. Добрый говорит: как, мол, так, делаю добро, делаю, а добра не прибывает… отчего, мол, так? Подходит злой и говорит: вот если ты добрый, сделай из меня, злого, доброго. И значит, усмехается, мол, поглядим, чего у тебя получится…

— Это разве сказка? — разочарованно сказал Вовка. — Лучше про Африку расскажи.

— Никакого в тебе понятия. — Валентиновна задумалась. — Значит, так. В далекой стране, в Африке, жил один король, была у короля дочь. Звали ее Майя, имя такое есть в африканской стране…

— И у нас тоже Майя есть, у этих, ну как их… за горой-то еще живут…

— Вот, а звали ее, значит, Майя, имя такое в той стране есть, страна-то африканская… Как ночь придет, пропадает бедная Майя, другая придет, обратно пропадает. Запечалился король, по королевству африканскому объявление дает: кто разгадает, что за чудо такое, тому три мешка риса.

— Ну, риса, нашел чего…

— Риса, говорит, целых три мешка. Это ты рис не ешь, а там рис-то — что у нас картошка. Только у нас ее много, а у них повыращивай рис да поухаживай за ним, прежде чем ложку-то ко рту нести. Объявился тут, значит, королевич, знаю, мол, ваше королевское величество, в чем собака зарыта. А в чем? — спрашивает король. А не то голову с плеч долой. А это, говорит, скажу, только дай указ: посади меня на ночь, значит, в спальню к дочери-то. А королю-то невдомек, стар уж был — взял да и посадил. Дальше, значит, самое интересное начинается… — Валентиновна воодушевилась. — Значит, так… Вовка? Слышь? — Она взглянула, а внук-то уже сладко спит, уткнувшись ей в бок. — Умаялся, сердешный. Заснул… — Она погладила его по голове, осторожно подняла на руки и отнесла на кровать. Подоткнула под бока одеяло, поцеловала Вовку в лоб: — Спи, сказочник христовый. Ишь чего надумал, с Кащеем сразиться. Дело нешуточное…

Валентиновна решила еще подбросить в печь дровец, пошла на двор, а в сенках неожиданно столкнулась с незнакомой женщиной. Увидев Валентиновну, женщина растерялась, сказала: «Здравствуйте» — и выскользнула наружу. Тут навстречу Валентиновне вышел Егорка.

— Мамахен?! — пораженно протянул он.

— Ишь, — спокойно сказала Валентиновна, — налил опять глаза-то. Это еще кто с тобой?

— Это? — Егорка с пьяным подобострастием хотел расцеловать мать, но та остановила его рукой. — Ну, знакомая одна… а что, я человек…

— А Зоя где?

— Зоя… — сказал Егорка. — Зоя — фью-ить… Тут рядом… Ушла от меня.

— То-то я чувствовала… Достукался?

3

Утром Валентиновна с Вовкой ушли к Зое.

— Я не писала, — сказала Зоя, — не хотела вас расстраивать, мама.

— Ладно, ничего.

Вовка пошел провожать Зою на работу. Кто встречался с ними, все здоровались, некоторые спрашивали: «Твой, что ли?» — «Мой», — отвечала с нежной, застенчивой улыбкой Зоя, а Вовка, держа мать за руку, смотрел на всех сияющими глазами. Они подошли к конторе рейда, тут женщины совсем затормошили Вовку. Вовка стоял среди них гордый и счастливый. Мать у Вовки была самая красивая и самая хорошая, она была совсем-совсем рядом; когда Вовка разговаривал с женщинами, он все посматривал на мать, и Зоя улыбалась ему ободряюще.

— Значит, говоришь, Владимиром зовут?

— Вовка, — отвечал он.

— А что, до сих пор не учишься?

— Значит, так, — отвечал Вовка, — осенью иду в школу.

— А драться… здорово дерешься?

— Драться-то он мастак, — сказала за него Зоя и засмеялась. И все понимали, что она смеется не оттого, что Вовка любит драться, а смеется от своей материнской радости.

— Это надо мужику… а как же, — похвалили женщины; рот у Вовки расплылся до ушей. С правой стороны у него не было трех молочных зубов подряд, женщины разом безобидно рассмеялись.

— Чего разоржались тут? — На крыльцо вышел начальник рейда. — Давай на катер все. Чей это еще? — кивнул он на Вовку и тут же по одному только виду Зои понял, чей. — А-а… — сказал он. — Егорово племя… Ну, на катер все!

Женщины загалдели, начали спускаться к причалу (контора стояла на бугре), Зоя торопливо чмокнула Вовку в щеку:

— Беги.

— Мама, можно мне с тобой? — загрустил Вовка.

— В другой раз как-нибудь.

Катер развернулся носом против течения. Все женщины, сколько их было на катере, махали Вовке руками, одна только мать просто улыбалась ему. Вовка стоял на крыльце и думал, что он сейчас как адмирал или командир армии. Он даже не улыбнулся ни разу, а важно и с достоинством проводил свою армию в поход.

— Возьми тряпку и вот что, — сказала ему дома Валентиновна, — протри стулья, стол, шкафы, кровать. Картины не забудь. Приемник. Этажерку. — Вовка почувствовал, — адмиральство его закончилось. Что больше всего он не любил, это протирать пыль. Главное, ее протрешь, а она снова откуда-то берется. Бесполезная работа. — Давай, давай, не