Мартовскіе дни 1917 года - Сергей Мельгунов

По словам Суханова, у "цензовиков" на этот раз не было уже и "подобія офиціальнаго и вообще организованнаго засѣданія", шел разговор между Милюковым, Стекловым и Сухановым, в котором "не принимали никакого или почти никакого участія остальные, находившіеся в комнатѣ". Отмѣчаем вновь эти мелочи для того, чтобы показать обстановку, в которой рѣшались важнѣйшіе вопросы — по крайней мѣрѣ в изображеніи одного из участников этих переговоров. Совѣтскіе делегаты вернулись прежде всего к вопросу о формѣ правленія и пытались убѣдить Милюкова, что из его стремленія "навязать Романовых" не выйдет "ровно ничего, кромѣ осложненій, которыя не помогут дѣлу монархіи, но выразятся в наилучшем случаѣ в подрывѣ престижа их собственнаго кабинета". В отвѣт они услышали слова Милюкова ("за точность передачи я ручаюсь" — утверждает мемуарист): "Учр. Собраніе может рѣшить, что угодно. Если оно выскажется против монархіи, тогда я могу уйти. Сейчас же я не могу уйти. Сейчас, если меня не будет, то и правительства вообще не будет. А если правительства не будет, то... вы сами понимаете"... В концѣ концов — разсказывает Суханов—"мы согласились непомѣщать в правительственной деклараціи офиціальнаго обязательства "не предпринимать шагов, опредѣляющих форму правленія"'. Мы согласились оставить вопрос открытым и предоставить правительству... хлопотать о романовской монархіи. Мы же категорически заявили, что Совѣт с своей стороны безотлагательно развернет широкую борьбу за демократическую республику"[141].

"Фигура умолчанія, найденная нами в качествѣ выхода из положенія, была, конечно, компромиссом" — замѣчает Суханов. Форма умолчанія, конечно, не могла быть по существу компромиссом. Получалась правовая безсмыслица, которая сводила на нѣт достигнутое якобы соглашеніе — каждый партнер намѣревался продолжать вести свою игру. Логика в данном случаѣ была на сторонѣ представителей "революціонной демократіи". Не без основанія Гиппіус записала 2-го: "Что же это будет за Учр. Собраніе при учрежденіи монархіи и регентства? Не понимаю". Не понимали этого и в Москвѣ, гдѣ Комитет общ. организацій обсуждал этот вопрос 3-го марта в связи с полученным еще не офиціально сообщеніем об отреченіи Императора. На засѣданіе — сообщали "Рус. Вѣд." — явились "представители рабочих депутатов и указали на необходимость рѣшить теперь же вопрос о регентствѣ и династіи, пока не скажут, что дѣло уже сдѣлано, и признают регентом одного из представителей Дома Романовых". Представители Совѣта заявили, что Совѣт признает только одно Учред. Собраніе; монархіи допустить не может и будет поддерживать, свое мнѣніе "до конца". — Он высказывается за демократическую республику. В послѣдующих преніях (по газетному отчету) выступают исключительно лишь представители "цензовой" общественности. Если к. д. Тесленко стоит на формальной позиціи и считает обсужденіе вопроса преждевременным, ибо неизвѣстно: существует ли император (раз императора нѣт, то не должно быть и регента), то к. д. Кишкин сомнѣвается, чтобы монархія ("это сила — не наша") являлась тѣм элементом, который помог дойти до Учред. Собранія: царь нужен, "если мы не сумѣем организовать Учр. Собр.", до созыва У. С. "нам не нужно ни монарха, ни регента"[142]. Представителю торгово-промышленных служащих Начевкину (к. д.) вопрос представляется совершенно ясным: временное правительство ручается за созыв Учр. Собранія; раз будет У. С, то для чего нужна монархія? Раз будет монарх, то для чего нужно Учред. Собраніе?.. Собраніе "единогласно", при одном воздержавшемся (к. д. Пржевальском) постановило довести до свѣдѣнія временнаго правительства, что " учрежденіе какой-бы то ни было монархической власти до созыва У. С. недопустимо; вся полнота власти должна принадлежать временному правительству, которое созывает У. С. для созданія такого политическаго строя, какой обезпечнл бы всѣ права свобод". Сами "Рус. Вѣд." по поводу этих преній писали: "Было бы самым ужасным несчастьем для Россіи, если бы разногласія по этому вопросу[143]замедлили и осложнили процесс образованія признанной всѣми исполнительной власти, ибо немедленное завершеніе этого процесса есть вопрос жизни и смерти для свободной Россіи. Без этого свобода обречена на гибель". Московскій орган либеральной демократіи дѣлал довольно своеобразное заключеніе: "при настоящих условіях иниціатива в рѣшеніи вопроса о формѣ верховной власти естественно (?!) принадлежит временному правительству".

Сознаніе необходимости немедленнаго образованія " исполнительной" власти в значительной степени, как мы видѣли, продиктовало оригинальную форму умолчанія, на которой послѣ безполезных дискуссій остановились в Петербурге представители двух секторов общественности. В дѣйствительности это была страусова политика, ибо "монопольный лидер" буржуазно-демократическаго лагеря предрѣшал вопрос не только на митинговых собраніях. В тот же день он, в качествѣ министра ин. д., заявил представителям иностранной печати: "Новое правительство считает необходимым, чтобы отреченіе Государя от престола состоялось офиціально, и чтобы регентство было возложено временно на в. кн. Мих. Ал. Таково наше рѣшеніе и измѣнить его мы не считаем возможным". Трудно сказать, как разрѣшился бы неизбѣжный конфликт, если бы жизнь не разрѣшила его наперекор теоретическим калькуляціям политиков...

Вечером 2-го избранная формула умолчанія казалась еще удовлетворительной — тѣм, кто сошлись в помѣщеніи Врем. Комитета для формальнаго завершенія дѣла соглашенія "буржуазіи" и "демократіи". С рѣшеніем "третьяго пункта" — разсказывает Суханов — окончилось уже всякое обсужденіе "высокой политики" и оставалось только окончательно проредактировать первую "конституцію Великой Россійской Революціи, к которой согласно постановленію Совѣта было добавлено, что "Временное Правительство считает своим долгом присовокупить, что оно отнюдь не намѣрено воспользоваться военными обстоятельствами для какого-либо промедленія по осуществленію вышеуказанных реформ и мѣропріятій"[144]. Возник вопрос, от имени кого опубликовать правительственную декларацію. "От Врем. Комитета Гос. Думы" — предложил Милюков. "При чем тут Гос. Дума и ея комитет" — возразил Суханов. "Чтобы сохранить преемственность власти" — отвѣтил Милюков, не очень, однако, настаивая на упоминаніи Гос. Думы. Рѣшено было написать: "от Временнаго Правительства". Пошли собирать подписи министров. Годнев отказался подписать[145]. "Зато подвернулся" Родзянко, который "сам счел необходимым благословить революціонное правительство своею подписью". Мемуарист не только забыл (или игнорировал) постановленіе Совѣта, что правительственный манифест должен появиться одновременно за подписью предсѣдателя Врем. Ком. Гос. Думы и установленнаго Врем. Правительства, но и не потрудился вчитаться даже при написаніи своих "записок" в тот офиціальный документ, в созданіи котораго принимал самое непосредственное участіе. Правительственная декларація была опубликована вовсе не от имени того сформированнаго 2 марта Временнаго Правительства (т. е. "общественнаго кабинета" во главѣ с кн. Львовым), а от имени того временнаго правительства, которое создала революція 27 февраля, т. е. Временнаго Комитета Гос. Думы. Декларація начиналась словами "Временный Комитет членов Г. Д. при содѣйствіи и сочувствіи столичных войск и населенія достиг в настоящее время такой степени успѣха над темными силами стараго режима, которая дозволяет ему приступить к болѣе прочному устройству исполнительной власти. Для этой цѣли Врем. Ком. Г. Д. назначает министрами перваго общественнаго кабинета слѣдующих лиц, довѣріе к которым в странѣ обезпечено их прошлой общественной и политической дѣятельностью[146]...

Так создалось, по "соглашенію" с Совѣтом или с "разрѣшенія" Совѣта (по терминологіи нѣкоторых представителей лѣвой общественности) то формально назначенное Временным Комитетом старой Государственной Думы первое революціонное правительство, которому суждено было проводить утлую ладью русской государственности через взбаломученный океан революціонных страстей.

ГЛАВА ПЯТАЯ.

ОТРЕЧЕНIЕ

I.В Царской Ставкѣ.

1. Информація из Петербурга.

Когда делегаты думскаго Комитета выѣзжали из Петербурга, вопрос об отреченіи Государя был принципіально в Псковѣ уже разрѣшен, и вмѣшательство делегаціи лишь задержало опубликованіе манифеста и тѣм самым скорѣе осложнило проблему сохраненія монархическаго строя, ради которой делегаты поѣхали в Псков. Мало того, эта задержка на нѣсколько часов оказала роковое вліяніе на послѣдующую судьбу Царя. Почему Николай II, в сущности так легко внѣшне отказавшійся от борьбы за престол, не откликнулся сразу в критическій момент на настойчивые призывы пойти навстречу общественному мнѣнію и удовлетворить почти всеобщее требованіе, если не отвѣтственнаго парламентскаго министерства, то по терминологіи того времени "министерства довѣрія", как единственнаго выхода из создавшагося положенія. Для того, чтобы очертить объективно психологію Императора, надо обозрѣть хотя бы послѣдніе годы его царствованія, — годы войны и предреволюціоннаго періода[147]. В данном случаѣ нас будут занимать не психологическія переживанія царствовавшаго монарха, а "то, как он непосредственно реагировал на февральскія событія.