В память о тебе - Дафна Калотай

Григорий попытался представить себе все это.

— И никто не считал, что подобный груз может свести его владелицу в могилу?

Дрю рассмеялась и рассказала Григорию о том, как янтарь с окаменевшими доисторическими ископаемыми стал модным в викторианскую эпоху. Богатые люди специально охотились за подобного рода редкостями.

— Ваш кулон, без сомнения, изготовлен в девятнадцатом веке. Тогда драгоценные камни начали впервые вставлять в открытые оправы, куда легче тех, что использовались ювелирами в предыдущих столетиях.

Эту информацию Дрю намеревалась внести в. сопроводительную брошюру, которая будет раздаваться на обеде, предшествующем аукциону. Но материала еще недостаточно. Не сможет ли Григорий помочь ей?

— Я пока ищу информацию об янтаре.

Григорий вспомнил о виниловой женской сумочке с письмами и черно-белыми фотографиями. Свидетельство о рождении с советской символикой и серийным номером. Время и место рождения вбиты пишущей машинкой с такой силой, что на обратной стороне листа образовались небольшие бугорки. Вместо имени — жирная черная линия. Адрес. Только помешанная на бюрократизме государственная система может создавать столь странные документы.

Григорий едва сдержал улыбку при мысли, что Дрю Брукс могла бы сделать, окажись в ее руках эти документы. Нет, он, конечно же, не покажет их ей. Не решится. Он даже не осмелился показать бумаги и фотографии Нине Ревской. Ну, не совсем так. Если бы эта женщина дала ему шанс…

— У вас много работы, — сказал Григорий.

— Я люблю мою работу. Каждый день я узнаю что-то новое.

Он почувствовал легкую зависть. Слишком уж рутинным стало его существование.

— Проводя исследования, я часто натыкаюсь на интересные, иногда забавные факты, которые, в сущности, не имеют непосредственного отношения к моей работе.

— Расскажите, пожалуйста.

Дрю немного помолчала.

— Однажды мы продавали с аукциона фарфор: разные красивые безделушки, чайные сервизы, вазы, статуэтки… Большая часть продаваемого поступила к нам от одной женщины, чья покойная мать коллекционировала маленькие фарфоровые статуэтки. Среди них были очень красивые: крошечные животные, лебеди, кролики и всякая такая прочая живность. Я и эксперт-оценщик осматривали эту коллекцию. Снизу каждой статуэтки были приклеены полоски клейкой ленты, на которых было написано одно из трех имен — Анна, Лиза и Клара. Почерк был неровным. Рука писавшей — думаю, это была владелица коллекции — сильно дрожала. У женщины, выставившей фарфоровые статуэтки на аукцион, было другое имя. Точно не уверена, но предполагаю, что Анна, Лиза и Клара — имена внучек покойной. Я потом долго думала над тем, что девочки так и не получили этих фарфоровых зверюшек. Воля покойной не была исполнена до конца.

— А если предположить, что умершая и была одной из них?

— Нет. Клейкая лента новая. Я уверена. Вы и сами знаете, что со временем она высыхает и желтеет. Меня ужасно тронул этот случай. Я представила себе старую больную женщину, которая, зная о приближении смерти, дрожащей рукой перебирает фарфор и выводит на ленте имена своих внучек.

Слезы навернулись Григорию на глаза. Ему вспомнился тот страшный осенний день, месяца за три до смерти жены, когда Кристина перебирала свои вещи, решая, что отдать Амелии, а что — университетскому женскому клубу. А потом, превозмогая душевные терзания, он записывал пожелания Кристины относительно похорон.

— Извините, что испортила вам настроение, — глядя в пол, сказала Дрю. — Эта история и вправду немного грустная.

— Ничего страшного. Это мне следует извиняться за то, что отрываю вас от работы.

Дрю откинулась немного назад, и ее нога нечаянно коснулась его лодыжки. Григорий решил, что пора уходить. Он встал и придвинул стул к столу.

— Подумайте еще. Может, у вас найдутся интересная информация или документы, которые мы сможем использовать при составлении сопроводительного текста.

— Я посмотрю, — отрывисто сказал Григорий.

— Спасибо. Я очень вам благодарна. — Она пожала ему руку и добавила: — Никогда не знаешь, что можно найти, если хорошо поискать.

— Так кто вы?

Она задала вопрос по-русски и улыбнулась уголками губ, увидев перед собою застенчивого, нескладного молодого человека. Сутулясь, он стоял за стеклянной перегородкой в вестибюле. Влажные от пота курчавые волосы. Он говорил низким голосом, все время кивая головой, словно старался стать ниже ростом.

— Меня зовут Григорий Солодин.

Когда Нина приоткрыла дверь, юноша робко попятился.

— Я полагаю, что мы с вами…

Потом, поборов смешанную с волнением робость, Григорий заявил, что они, «возможно, родственники».

Заявление незнакомца озадачило Нину. Она не имела ни малейшего представления, о чем говорит этот молодой человек. Вдруг она вздрогнула, и внезапная слабость сменилась страхом. Она догадалась!

Григорий почувствовал ее состояние и выпалил:

— Я родился в пятьдесят втором году в Москве.

Он назвал точную дату и замолчал, ожидая ответной реакции. Напрасно. Ошеломленная Нина лишь стояла и смотрела на непрошеного визитера. Тогда Григорий нагнулся и извлек из рюкзака большой конверт.

— В нем мое свидетельство о рождении. Там указан домашний адрес.

Не глядя в документ, молодой человек назвал его.

Сомнений больше не оставалось. Это он!

— Вы ошиблись, — дрожа всем телом, твердо заявила Нина Ревская.

Григорий часто заморгал. На лице его было отчаяние. Его рука потянулась к конверту.

— У меня есть и другие доказательства…

— Я не тот человек, который вам нужен.

Она захлопнула дверь и взбежала вверх по лестнице. Сердце учащенно билось в груди…

Через неделю Нина Ревская получила от Григория письмо с просьбой дать ему еще один шанс все объяснить. Хуже всего было то, что молодой человек выглядел очень доверчивым. Он просил о встрече, но Нина не хотела ничего слушать. Однажды она уже сбежала от всего этого на другой конец света. Больше ей такого не надо!

Нина поднесла спичку к двум исписанным от руки листам бумаги. Веселое пламя побежало по уголку. Дождавшись, когда оно разгорится, она бросила огненный цветок в кухонную раковину. Постепенно огонь угас, оставив после себя лишь почерневшую золу.

Она не ответила и на недавнее письмо Григория Солодина. Ей нечего было отвечать. «Просто уйди, оставь меня в покое». Его страстное желание узнать правду натолкнулось на не менее сильное желание Нины Ревской ее скрыть. Можно было бы, конечно, соврать, пустившись в словоблудие: «Как многие из советских граждан после смерти Сталина… Целое поколение было одурачено… Вследствие пропаганды я не понимала, что происходит в стране… Это просто выше человеческого понимания…», — но она этого делать не будет.

Спасительная повязка, столько лет оберегавшая ее глаза от слепящего света правды, сорвана. К чему доставлять себе еще больше душевных мук? Нина и так могла в общих чертах представить, что скажет ей Григорий Солодин. Каждый день ее мучили воспоминания, такие яркие, словно она переносилась в прошлое, а не сидела в инвалидном кресле у окна, в щели которого тянуло сквозняком. На ней были шерстяное платье, теплые колготы и мягкие пушистые тапочки от «Л. Л. Бин». Нина вздохнула. Еще год назад она ни за что не надела бы такие тапки, зная, что ее может кто-то увидеть. Розовато-лиловая расцветка искусственного ворса просто убивала ее. Тама подарила их Нине на Рождество несколько лет назад. Тогда, помнится, она даже немного обиделась. Вот, значит, как обстоят дела: подруга считает ее старухой, которой уже не нужна другая обувь, только домашние тапочки!

Нину обдало морозным ознобом. Она зажмурилась, выжидая, пока пройдет боль. На старости лет судьба подложила ей свинью! Всю жизнь она закаляла свое тело, поддерживала его в форме, чтобы обезопасить себя от травм. Ее дневной распорядок был настолько регламентирован, что до сих пор в десять часов утра она испытывала острейшее желание занять свое место у зеркала и репетировать. С детства она ежедневно упражняла свое тело, но обмануть судьбу не смогла.

Конец. Или не конец? Нет, скорее всего, нет. Григорий Солодин, словно острый шип, не давал ей покоя.

«Ничего. Аукцион, будем надеяться, поможет. А потом, месяца через два, в апреле, приедет Шепли. Это хорошо. Апрель наступит скоро», — думала Нина, хотя ледяной ветер, проникающий через щель в оконной раме, ставил ее оптимизм под сомнение.

Вчера вечером ей позвонил Шепли.

— Ходят слухи о грандиозном аукционе, на котором будут выставлены драгоценности знаменитой балерины.

— Откуда ты узнал? — удивилась она.

Нина сомневалась, что эта новость может быть интересна кому-то вне пределов Новой Англии.