Locus Solus - Рэймон Руссель

И в этом деле снова-таки участвовал — в сочетании с его идеей фикс — научный гений героя, за которого он себя принимал.

Поскольку он одновременно занимался и шитьем детского белья, заржавевшие иголки на тонкой деревянной ручке и на вибрирующей мембране пришлось заменить золотыми, дабы уберечь их в дальнейшем от порчи.

В один из вечеров Луций попросил доставить ему тут же описанную им некую тяжелую старинную игрушку, ассоциировавшуюся в его памяти с крещением дочери.

В давние времена в Египте коптские священники во время службы пользовались в качестве подспорья своей памяти доской из сикомора, которую можно было легко переворачивать в нужный момент. Устанавливали ее сбоку от алтаря, а на обеих сторонах доски был выгравирован текст молитвы на их языке.

Доску с молитвой благоговейно воспринимали как саму мессу, потому что она содержала ее глагол, и после использования аккуратно прятали в шелковый чехол с красиво вышитым на нем латинским словом «Дух», украшенным различными узорами.

В память о крещении Джиллетты Луций подарил Флорине подобную доску, увиденную им как-то вместе с целехоньким чехлом в витрине антикварной лавки.

Больному передали доску и чехол, и часто поутру он брал с улыбкой их в руки, вспоминая праздничный день в жизни своего ребенка.

К вящей славе Кантреля и его метода все чаще повторяющиеся периоды полного сознания обещали безумцу верное и полное выздоровление.

В этот момент возглас Луция вернул нас к его комнате, и вскоре мы все опять стояли у ржавой решетки с золотыми петлями.

На зеленой табличке виднелась новая линия меток, наверняка, судя по их виду и размеру, сделанных с помощью шила и туазы, а также лампы и бубнового туза.

Явно очень взволнованный, Луций поставил на свежую строку кончик иглы, и из глубины рожка послышался на букве «а» долгий веселый звук, напоминавший радостные попытки детей, которым жадно хочется говорить, и очень похожий на образец, предоставленный концом фразы «О, Ребекка…»

Безумец издал еще один возглас, похожий на тот, который, очевидно, был вызван перед этим первым прослушиванием детского голоса. Растерявшись от мысли о том, что он достиг цели, Луций прошептал:

— Ее голос… это ее голос… голос моей дочки!..

Затем он произнес, задыхаясь от волнения, слова, словно обращенные к кому-то рядом:

— Это ты, моя Джиллетта… Они тебя не убили… Ты здесь… рядом со мной… Скажи, дорогая…

А между этими отрывистыми фразами словно ответ ему звучал обрывок слова, без конца воспроизводимого им.

Кантрель тихонько отвел нас подальше, чтобы дать возможность спокойно завершиться спасительному кризису. Он выразил при этом свое восхищение Мальвине, чье пение привело к счастливому выздоровлению больного. После этого мы двинулись вслед за ним по длинной, ведущей вниз тропинке.

Глава шестая

Спустилась ночь, и безоблачное небо осветилось волшебным светом почти круглой луны.

Попав теперь в нижнюю часть парка, мы увидели на некотором расстоянии от речки в скалистых берегах какую-то седовласую нищенку-старуху, работающую за заваленным какими-то предметами столом рядом со стройной негритянкой с обнаженными руками и красивым мальчиком лет двенадцати, одетым в лохмотья.

Пока мы медленно приближались, Кантрель стал рассказывать нам об этих людях.

Одним воскресным вечером, прибыв в Марсель после морского путешествия, Кантрель заметил среди толпы некую Фелисите, знаменитую гадалку, как раз демонстрировавшую на ветру с помощью своего внука Люка искусство предсказания.

Зная, что все это шарлатанство, Кантрель тем не менее во время сеанса был неоднократно поражен действительно любопытными приемами, которые ему захотелось использовать для своих собственных работ.

Когда толпа разошлась, он заключил с прорицательницей сделку, с тем чтобы заручиться на время безоговорочной помощью ее и ребенка.

По прибытии в Locus Solus Фелисите и Люк вполне удовлетворили своими услугами ожидания хозяина, который в нашу честь попросил их держаться в этот день наготове.

Негритянка была юной суданкой по имени Силеис.

Завидев нас, Фелисите убрала листок, исписанный таинственными знаками и цифрами.

Затем она взяла из корзины и выложила в ряд на столе четыре яйца среднего размера, непроницаемая скорлупа которых казалась толстой и твердой, после чего открыла дверцу большой клетки, откуда вышла птица с разноцветным оперением. Птица эта отдаленно напоминала величественного павлина, хоть и была размерами поменьше. Кантрель сказал нам, что это «радужница», самка «радужника», представителя семейства куриных с острова Борнео, принадлежащего к слабо изученному виду, получившему свое название за тысячецветное оперение.

Великолепно развитый хвостовой аппарат, эдакий прочный хрящеватый остов, поднимался сначала вертикально, раскрывался верхней своей частью к голове, образуя над телом птицы настоящий балдахин. Внутренняя часть была обнаженной, а снаружи отходили длинные густые перья, отброшенные назад подобно роскошной гриве волос. Самый конец остова оканчивался, словно острием, и держался параллельно столу в виде чуть изогнутого ножа. К балдахину винтами была привинчена золотая пластина, под которой какой-то неведомой притягивающей силой удерживался довольно тяжелый «ком» воды объемом с пол-литра, поведением своим напоминавший простую каплю на кончике пальца, готовую вот-вот сорваться.

Радужница остановилась перед первым яйцом, наклонилась, будто в глубоком реверансе, и тихонько принялась бить по скорлупе острым концом своего мощного хвоста, вынося его далеко вперед за голову. Почувствовав сопротивление, она стала наносить более резкие удары, не доводя их, однако, до наибольшей силы и совершая при этом невероятные телодвижения, чтобы пробить изогнутой кромкой своего ножа прочную оболочку яйца. От этих беспорядочных размашистых движений водная масса сильно болталась во все стороны и вверх, не оставляя ни единого следа влаги, когда хвост брал размах для нового удара.

После серии умело вымеренных усилий на скорлупе наконец появилась небольшая трещина.

Радужница переступила лапами и тем же манером взялась за второе яйцо, скорлупа которого раскололась почти сразу. Третье яйцо устояло перед аналогичными, по-прежнему осторожными попытками, и тогда птица перешла к последнему, а вскоре на нем в результате обычных действий образовалась трещина. В течение всей этой процедуры, и несмотря на замысловатые трясущиеся движения, вода все так же была приклеена к золотой пластине.

Фелисите отнесла оставшееся целым яйцо в клетку, куда проследовала и птица, чтобы тут же сесть на него, а Люк тем временем бросил в речку три больше ни на что не пригодных яйца.

Кантрель начал рассказ об удивительной птице, притягивавшей к себе сквозь прутья клетки наши изумленные взгляды.

В Марселе Люк за мизерную плату нанимался иногда на разгрузку пароходов, работая под наблюдением беспокоившейся за него Фелисите. Занятый как-то в шумном пыхтении подъемных кранов на облегчении трюмов прибывшего из Океании пакетбота, мальчик на десятом заходе появился на конце трапа, неся на плече решетчатый ящик, содержимое которого его зачаровало.

Когда он подбежал к бабушке, чтобы показать ей то, что его так восхитило, из одной из щелей ящика выкатились два яйца, которые, однако, при падении не разбились и были подобраны Фелисите.

В ящике, который показал ей Люк, кроме зерна и воды, были две птицы с ярким оперением и необычным хвостом, распушившимся над ними вроде балдахина. На полу ящика валялось несколько треснутых яиц. Были там и целые яйца, которых, правда, теперь стало на два меньше. Они лежали ровной кучкой, и одна из птиц уселась на них с таким видом, словно она с удовольствием торопилась возобновить недавно прерванную работу.

Сообразив, какой притягательной силой может послужить показ птиц, подобных тем, что находились в ящике, для ее сеансов, Фелисите подложила два подобранных яйца своей курице, благо их скорлупа оказалась твердой и выдержала падение. Из яиц вылупились две птицы — самец и самка, предназначенные старухой для активного воспроизведения.

Птицы оказались в точности такими же, какими были те, что снесли яйца. Для них соорудили просторную клетку и с успехом демонстрировали любопытным.

Однажды утром старуха увидела, как самка, оказавшаяся хорошей несушкой, бьет своего рода природным ножом, бывшим на самом деле концом ее хвоста, по каждому из недавно снесенных ею семи яиц. В конце концов ей удалось испортить четыре из них. Три выдержавших все удары яйца оригинальная птица высидела, и из них вылупились птенцы.

Гадалка решила извлечь выгоду для своего ремесла из странного поведения птицы, хотя смысл его она еще не разгадала.