Proxy bellum - Михаил Алексеевич Ланцов

сунниты и иудеи обычного вероисповедания. Сейчас в него вошли шииты и буддисты. С католиками мы ведут переговоры с первых дней его существования. Все-таки в Союзе довольно крупная община католиков. Поэтому было бы желательно, чтобы они тоже там присутствовали. Но пока все наши инициативы сталкиваются с подозрительностью и чрезмерной осторожностью.

— Советский Союз совсем недавно занимался богоборчеством.

— Это в прошлом.

— Но у людей уже успело сложиться представление о нем.

— Поэтому мы и приглашаем вас посмотреть своими глазами. И сделать самостоятельный вывод…

Долгий разговор продолжился.

Трудно.

Но стойкость, с которой Любовь Петровна выдерживала этот поток скепсиса, дал свой эффект. И присутствовавшие на встречи местной католической диаспоры, решились съездить.

Совсем юных медсестер отпускать не стали. А то мало ли? Никто ведь не знает, чему там их научат. Но вот монашек лет тридцати, со сформировавшимся взрослым мышлением и крепкой католической верой — да. Решили направить. Потому что очень уж соблазнительным выглядел шанс получить сразу столько преподавателей основ медицины. И прощупать шансы для дальнейшего сотрудничества. В конце концов Рим прямо не запрещал подобные вещи. Он просто рассказывал «сказки». Которые, впрочем, не сильно бились с тем, что говорила и предлагала эта женщина…

Часа через три наступил перерыв.

Общая молитва, на которую пришла и Любовь Петровна, дабы продемонстрировать стремление к сотрудничеству. Скудная, лаконичная трапеза без всяких излишеств, которой она опять-таки не побрезговала. И новая поездка. К новому собранию еще одной общины, где ей пришлось выступать.

Дирижабль же ее тем же вечером вылетел в Москву, заполненный католическими монашками средних лет. Полных скепсиса и тревоги. И настроенных едва ли не на жертвенную роль свою. Дескать, их там растерзают страшные коммунисты…

— Кошмар! Это просто кошмар! Как вы тут живете? — тихо спросила вечером Любовь Петровна у президента.

— Трудно, как видите, — не менее устало произнес он. В том числе и потому, что за тоже самое время, фоном, провел ничуть не меньше встреч и совещаний, нередко более напряженного характера. Обещать так, чтобы в это поверили — сложно. Особенно если враг уже год или даже больше рассказывает, будто бы ты его собираешься обмануть. И страшилки всякие нагнетает…

Глава 7

1931, июль, 21. Ялта

— Вы Михаил Васильевич уже становитесь притчей во языцех, — заметил Ататюрк, присаживаясь на стул у небольшого чайного столика. — Такие неожиданные и интересные встречи на природе.

— Погода то какая дивная. И тут из-за бриза не жарко.

— Конечно. Очень благостно. А позвольте полюбопытствовать, отчего же пикник, как у Софии? — произнес он с акцентом, но выбирая занятные порой обороты.

Сразу как Союз стал стремительно набирать силу он и занялся этим вопросом, пригласив для наставничества белогвардейца из числа тех, что решили остаться в Турции. И выучил также, как перед этим освоил французский и немецкий.

— А вы о ней уже слышали?

— Конечно. Эта ваша тайная встреча с Петеном уже на следующий день обсуждалась всей Европой. Теперь вы предлагаете чая попить уже меня. И обстановка… — махнул он рукой. — Горы. Море. Очень необычно. Зачем?

— Это называется инсталляция у художников, — улыбнувшись, ответил Фрунзе.

— Пусть так. Да и к чаю я отношусь очень тепло. Но почему чай? Почему не шашлык? Меня прямо раздирает любопытство.

— Потому что мы с вами — цивилизованные люди. А он — дикарь, варвар. Как мне еще с ним себя вести?

— Петен? Дикарь? Вот уж удивили.

— Только между нами… — голосом заговорщика произнес Фрунзе, подавшись вперед. — Он съел лягушку!

— Что?

— Истину вам говорю — этот варвар сожрал лягушку. Ну какой после этого из него цивилизованный человек? Я-то пошутил, заказав их несколько шампуров. А он взял — и сожрал…

— Ну если так… — расплылся в улыбке Ататюрк.

— Вы знаете — я не мусульманин, а потому ваши запреты духовного характера не блюду. Но лягушка… Боже. Я знал, что французы странные, но, чтобы ТАК? Понятно, если бы в голоде, в нужде такую дрянь съесть для выживания. Никаких вопросов бы не задал. Да даже если бы на спор. Но сытым и довольным ради поиска необычного вкуса… это за гранью моего понимая. Это же ЛЯГУШКА!

— Да, для меня это тоже звучит дико, — согласился визави.

— Ну а если честно, то, как вы правильно заметили, нашу встречу с Петеном обсуждали все кому не лень. Я потому ее спонтанно и организовал, чтобы разведки не успели подготовиться. У нас же так не получилось. Поэтому я и пригласил вас сюда — переговорить с глазу на глаз. Как вы видите — далеко все просматриваться. Никто случайный не подойдет. А наши люди, я надеюсь, лишнего болтать не станут. Звуки же моря и ветра позволяют довольно надежно заглушить работу направленных микрофонов, если кто решится их использовать. Систему эффективного шумоподавления пока не придумали.

— А почему не в кабинете?

— Потому что в кабинетах иной раз бывают уши. Времени обеспечить надежные периметры тут, в Крыму, я пока не нашел. Много работы. Сам почти из Москвы не выезжаю иначе как с проверкой или инспекцией. Отдыхать некогда. Вот до Крыма руки и не доходят в плане организации нормальных резиденций. Так что прошу простить меня за вот такой экспромт. Попив чаю, мы обязательно займемся шашлыком. И уж точно без всяких этих лягушек.

— А эти микрофоны… правленые, они что действительную существуют?

— Направленные. Да. Позволяют послушать иной раз с нескольких километров чужой разговор. А вообще мой совет — если есть возможность — разговаривайте у шумящей воды. Я с супругой часто беседую о важных делах зайдя в ванную комнату и включив воду максимальным напором. Мало ли жучок или может еще что? Осторожность в таких делах не помешает.

— И вода прям помогает?

— Не панацея, но опытные записи, которые сделали мои ребята, отличаются крайней трудностью понимания речи. Особенно если говорить шепотом. А в идеале использовать еще какой-нибудь необычный язык. Желательно редкий и далекий от ходового.

— Интересно…

— Времени у нас немного. А пока… вы ведь догадываетесь, о чем я говорил с Петеном?

— Только догадываюсь.

— О чем же?

— О войне и о том, как ее заканчивать. Она ведь стала внезапно крайне неудобна и невыгодна Парижу.

— Среди прочего. Мы обсуждали послевоенный мир. Как он будет устроен. И я доносил до Петена, что мы не можем допустить, чтобы Ливония и Финляндия были хотя бы нейтральны. Для нас это вопрос национальных интересов. Именно по этой причине они войдут в состав Союза.

— Санкт-Петербург? Речь идет об угрозе вашей старой