Куда ты пропала, Бернадетт? - Мария Семпл

– Тебе жаль, что получился ребенок! – это вызвало новый приступ рыданий.

– Я не это хотел сказать. Просто все так внезапно.

– Это внезапно только для тебя, потому что у Бернадетт всегда были выкидыши. Если здоровая женщина, такая как я, занимается с мужчиной любовью, она беременеет.

Повисло долгое молчание. Наконец Элджи произнес:

– Я сказал Би, что мы можем поехать в Антарктиду.

– Ты же знаешь, мне туда нельзя.

– Только она и я. Она считает, ей так будет легче. Поможет перевернуть страницу. Это ее идея.

– И ты, конечно же, поедешь.

– Она только так согласится подпустить меня к себе. Я по ней соскучился.

– Тогда, конечно, поезжай.

– Ты потрясающая женщина, Су-Линь.

– Вот спасибо.

– Я знаю, что ты хочешь услышать. Но подумай обо всем, что со мной произошло и еще происходит. Ты правда хочешь, чтобы я говорил тебе вещи, в которых не уверен?

– Да! – С моей гордостью было давно покончено.

– Последний круиз в этом сезоне отправляется через два дня, – сказал он наконец. – На корабле есть места. У нас внесены деньги, которые иначе сгорят. Много денег. И я в долгу перед Би. Она хорошая девочка, Су-Линь. Правда хорошая.

Вот так вот. Элджи и Би завтра отправляются в Антарктиду. Все это, по моему мнению, настоящая катастрофа. Но что я могу знать? Я всего лишь секретарша из Сиэтла.

Люблю тебя,

Су-Линь

Часть VI

Белый континент

Мы прибыли в Сантьяго в шесть утра. Я раньше никогда не летала первым классом и не знала, что каждое сиденье одним нажатием кнопки раскладывается в кровать. Как только кресло приняло полностью горизонтальное положение, стюардесса накрыла меня белоснежным одеялом. Наверное, я улыбнулась, потому что папа взглянул на меня со своего сиденья и сказал, чтобы я не слишком привыкала. Я улыбнулась ему, но потом вспомнила, что ненавижу его, и закрыла глаза специальной подушечкой. Они у них набиты льняным семенем и лавандой и подогреты в микроволновке. Тебе тепло и ты полностью расслабляешься. Я проспала десять часов.

В аэропорту на паспортный контроль стояла огромная очередь. Но пограничник помахал нам с папой и пропустил к окошку, предназначенному для семей с маленькими детьми. Сначала я разозлилась – мне же пятнадцать. Но потом подумала – отлично, пролезу без очереди.

Дядька в камуфляже возился с нашими паспортами целую вечность. Все смотрел то на меня, то в мой паспорт. Вверх-вниз, вверх-вниз. Я решила, это из-за моего дурацкого имени. Наконец он заговорил:

– Красивая шапочка, – и показал на бейсболку «Принстон тайгерс». Ее маме прислали, когда просили денег. – Принстон, – сказал он. – Это американский университет типа Гарварда.

– Только лучше, – сказала я.

– Мне нравятся тигры, – дядька накрыл наши паспорта ладонью. – И шапочка нравится.

– Мне тоже, – я оперлась подбородком на руку. – Поэтому я ее и ношу.

– Би, отдай ему шапку, – сказал папа.

– Что-о-о?

– Очень нравится шапка, – закивал дядька.

– Би, просто отдай и все. – Папа схватился за бейсболку, но она была пристегнута к моему хвостику.

– Она моя! – Я накрыла голову руками. – Мне ее мама дала.

– Она ее в мусор выкинула. Я тебе другую достану.

– Достаньте себе сами, – сказала я дядьке. – Они в интернете продаются.

– Мы вам закажем, – добавил папа.

– Нет, не закажем! Он взрослый человек, у него работа есть. И даже оружие. Сам справится.

Дядька отдал нам проштампованные паспорта и пожал плечами – дескать, попытка не пытка. Мы получили чемоданы и прошли в основное помещение аэропорта. Гид сразу опознал нас по бело-голубым ленточкам на багаже и попросил подождать, пока остальная группа не пройдет паспортный контроль. Это будет не скоро.

– Бесплатный сыр только в мышеловке, – сказал папа. Он был прав, но я сделала вид, что не расслышала.

Стали появляться другие люди с бело-голубыми ленточками – наши попутчики. В основном старые – лица в морщинах, а на одежде ни складочки. И с фотоаппаратами! Они кружили друг вокруг друга, как павлины, демонстрируя свои объективы и камеры. Иногда они доставали из запотевших пакетиков кусочки сухофруктов и клали их в рот. Иногда бросали на меня любопытные взгляды – наверное, потому, что я была самая младшая, – и дружелюбно улыбались. Один так долго на меня пялился, что я не удержалась:

– Сфотографируйте. Так я останусь с вами навеки.

– Би! – запыхтел папа.

Любопытная деталь: возле одной комнаты без окон висела табличка: стоящий на коленях человечек под остроконечной крышей. Это универсальное обозначение церкви. Чтобы уборщики, продавцы и таксисты могли зайти и помолиться.

Пора было садиться в автобус. Я дождалась, пока папа займет место, и села подальше от него. Шоссе в город тянулось вдоль реки, берега которой были завалены мусором: жестяными банками, пластиковыми бутылками, пакетами и объедками. Среди этого мусора дети пинали мячик, играли с шелудивыми собаками и даже стирали одежду. Смотреть было противно – что, нельзя мусор собрать, что ли?

Мы въехали в туннель. Гид встал возле водителя, включил микрофон и давай разливаться – когда этот туннель прокопали, кто получил контракт на строительство, сколько шла стройка, какой президент одобрил, сколько машин по нему проезжает каждый день и так далее. Я думала, он скажет, чем этот туннель так прекрасен – может, он самоочищающийся или сделан из переработанных бутылок. Но нет, просто туннель. Тем не менее нельзя было не порадоваться за гида: что бы ни случилось, с ним всегда останется его туннель.

Мы приехали в отель – он представлял собой закрученный бетонный столб. В специальном конференц-зале нас зарегистрировала австрийская леди.

– Проверьте, чтобы в нашей комнате было две кровати, – сказала я. Узнав, что нам с папой придется жить в одной комнате, я пришла в ужас.

– Да, у вас две кровати. Вот ваш фачер на экскурсию по городу и трансфер в аэропорт.

– Мой что?

– Ваш фачер.

– Что?

– Ваш фачер.

– Что такое фачер?

– Это ваучер, – сказал папа. – Не веди себя как маленькая стерва.

Я правда не поняла, что говорит эта леди. Но я то и дело вела себя как стерва, так что этот раунд я оставила за папой. Мы получили ключ и поднялись в номер.

– «Экскурсия по городу» звучит неплохо, – сказал папа. Он так отчаянно старался мне угодить и настолько нелепо выглядел в этих своих заклеенных очках, что во мне почти просыпалась жалость – но я тут же вспоминала, что все началось с того, что он пытался запереть маму в психушке.

– Да, – ответила я. – Ты хочешь поехать?

– Хочу, – кивнул он с надеждой.

– Желаю хорошо провести время.

Я схватила свой рюкзак и направилась к бассейну.

«Чот» был огромен и прекрасен. Старые здания, затянутые плющом, с вкраплениями современной архитектуры на огромных заснеженных лужайках, усыпанных цепочками следов. К самой школе никаких претензий. Но люди там странные. Моя соседка Сара Уайетт сразу меня невзлюбила. Думаю, потому, что до рождественских каникул она жила одна в двухместной комнате. А когда вернулась, у нее вдруг появилась соседка. В «Чоте» принято рассказывать, кто твой отец. Ее папа владеет недвижимостью в Нью-Йорке. Тут у каждого, я не шучу, у каждого ученика есть айфон, а у большинства еще и айпады, а все компьютеры – исключительно Маки. Когда я сказала, что мой папа работает в «Майкрософте», надо мной стали смеяться в открытую. У меня ПК, а музыку я слушаю на плеере Zune. «Что это?» – спрашивали меня таким тоном, как будто я только что на глазах у всех включила наушники в огромную вонючую какашку. Я сказала Саре, что моя мама – знаменитый архитектор и получила грант для гениев фонда Мак-Артура, а Сара ответила: «Не может быть». Я говорю: «А вот и может, сама посмотри в интернете». Но Сара Уайетт не стала смотреть – просто отмахнулась от моих слов, и все.

У Сары густые прямые волосы и куча дорогой одежды, о которой она без умолку трещала. Если я говорила, что никогда не была в таком-то или таком-то магазине, она презрительно фыркала. Ее лучшая подруга Марла жила этажом ниже. Марла – жуткая болтушка. Она даже забавная, но у нее ужасные прыщи, она курит и находится на испытательном сроке из-за неуспеваемости. Ее отец – телережиссер в Лос-Анджелесе, и она вечно хвастается, что дружит с детьми знаменитостей. Начнет, например, вещать, до чего крут Брюс Спрингстин, и все слушают разинув рты. А я сижу и думаю: «Разумеется, Брюс Спрингстин крутой, но я и без Марлы это знаю». В общем, хоть в «Галер-стрит» слегка воняло столовкой, там, по крайней мере, попадались нормальные люди.

Как-то раз, спустившись проверить почтовый ящик, я обнаружила в нем толстый конверт без обратного адреса. Надписан он был странными печатными буквами – ни мама, ни папа так не пишут. В конверте не было никакого письма с указанием, от кого это – только документы про маму. С того дня все пошло на лад, потому что я начала писать книгу.