Долина в огне - Филипп Боносский

— Если я пораню твою руку, — услышали все гневный голос Добрика, — какого цвета будет кровь?

— Красная, Доби, — выпалил обладатель руки. — Но, ради Христа, не делай этого, Доби!

Люди рассмеялись. Бенедикт радостно вздрогнул.

Внезапно по другую сторону светлого круга, отбрасываемого фонарем, поднялась вторая рука — черная. Добрик так же крепко обхватил черное запястье и приставил к нему нож. Затем он повернулся к белому человеку.

— А у него кровь какого цвета? — сурово спросил он.

— Тоже красная! — выдохнул тот с молниеносной быстротой, словно боясь потерять драгоценное время.

Добрик поднял голову и вгляделся в темноту, в ту сторону, откуда раздавался скептический голос.

— Может, кто-нибудь хочет это проверить? — закричал он. — Пусть подойдет сюда, к нам!

Глубокое молчание.

Он подождал еще некоторое время, словно хотел предоставить тем, кто сомневается, возможность удостовериться; потом, когда стало ясно, что на вызов никто не откликнется, Добрик сказал серьезным тоном, как бы взвешивая каждое слово:

— Да, именно это я и имел в виду. Его кровь и ваша кровь — одинакового цвета: красного. Мне все равно, какого цвета ваша кожа, ведь в жилах у вас течет такая же красная кровь, как у меня! И если у вас есть мужество идти по нашему пути, если вы вступили в Союз, помните: я буду бороться за то, чтобы мы все были братьями. — Луч света озарил его руку, он потряс кулаком. — Буду бороться до последней капли крови!

Люди одобрительно загудели и тихо захлопали. У Бенедикта горели щеки от волнения.

Сквозь толпу пробрался человек, как ветер сквозь пшеницу. Он стал что-то говорить Добрику. Воцарилась напряженная тишина, фонарик погас, людей впереди снова окутала непроглядная темень. Затем все тем же спокойным голосом, каким он говорил весь вечер, Добрик сказал:

— Правительственные войска находятся уже на холмах. Они направляются сюда. По-моему, мы здесь обо всем переговорили. Итак, мы закрываем наш митинг до новой встречи, о которой вам будет сообщено. Держите связь с вашими представителями Выполняйте все указания. Доброй ночи, товарищи!

И в то же мгновение тьма, казалось, сгустилась еще больше. Связанный предатель дергался на земле, как издыхающая рыба. Бенедикт брезгливо перешагнул через него и поспешно направился домой.

А пока он шел, мимо него в темноте скользили чьи-то тени. Но теперь они уже казались ему не зловещими, а дружескими — теперь он знал, кто они, эти люди. Он был рад, что темнота укрывает и его вместе с ними. Из-за холма доносился запах горящего шлака. Вскоре запахло коровьим навозом, а затем — свалкой. Пыльная дорога вилась по склону холма. Неожиданный порыв ветра принес с собой гнилой запах Рва, еще не засыпанного на этом далеком участке: бетонные трубы успели проложить лишь там, где раньше стояли лачуги негров. Тем же ветром занесло сюда и горячую крупицу чугуна, она больно кольнула мальчика в щеку.

Вдруг из-за поворота вихрем вылетели два всадника и галопом помчались по дороге. Бенедикт успел отскочить в сторону и спрятаться в густой траве, росшей по обочине.

Пригнувшись, он стал пробираться по траве вдоль дороги и неожиданно наткнулся на Джоя, который притулился на корточках в траве, как птица в гнезде. Оба вскрикнули от испуга; слышно было, как зубы Джоя выбивают дробь. Бенедикт обнял его и зажал ему рот. В окружающем безмолвии каждый звук, казалось, разносится далеко вокруг. Потом он взял Джоя за руку и повел его задворками к дому.

В окнах было темно, и, когда они вошли, Бенедикт не зажег лампы. Мальчики, дрожа, сели в темной кухне. Услышав шаги у калитки, они замерли от страха. Дверь тихо отворилась, и они поняли, что это вернулся отец; он поднялся по лестнице, потом они услышали скрип пружин и стук сброшенных на пол башмаков.

Бенедикт дал Джою подзатыльник.

Джой понял, за что.

7

Никогда церковь святого Иосифа не была так переполнена, как в этот день. Никогда ничьи похороны не привлекали такого внимания. Сотни рабочих со всех концов Литвацкой Ямы и из города собрались проводить в последний путь Петера Яники. За пределами Ямы мало кто знал его, но пришли и незнакомые. Заводскую администрацию охватило лихорадочное волнение; телефонные звонки понеслись из отдела в отдел: «Что происходит? Где люди?»

А люди были на похоронах. Они стояли вокруг маленькой церкви, а те, кто пробрался внутрь, теснились на скамьях. Церковь тонула в полумраке: мерцали догорающие свечи, поставленные за упокой грешной души, да мутный солнечный луч играл на рубиновых ризах святого Петра, отбрасывая красноватые блики на скамьи.

Бенедикт облачился в черную рясу. Вместе с другим мальчиком, Антони, он ждал в ризнице. Было холодно и темновато: свет они не включили. Антони, с приглаженными черными блестящими волосами, сидел в углу и грыз ногти.

Гроб принесли и поставили в церкви, и Бенедикт послал Антони за отцом Даром. Он с тревогой ждал его. До него доносился гул голосов, как шум отдаленного прибоя.

Минуты текли, а Антони все не возвращался. В церкви раздавалось нетерпеливое шарканье ног, покашливание. В конце концов Бенедикт выскользнул из ризницы и через сад, еще влажный от росы, направился к дому священника. Он увидел Антони, — тот уже отворил калитку палисадника, явно собираясь улизнуть на улицу.

— Антони! — с негодованием вскричал Бенедикт.

Антони обернулся с испуганным видом и ответил:

— Отец Брамбо велел мне идти домой! — Он с силой захлопнул за собой калитку.

Бенедикт постучал в дверь к священнику. Никакого ответа. Он повернул дверную ручку и вошел в кухню. Услышав сердитые голоса, он неуверенно позвал:

— Отец мой! Где вы?

Он прошел через темный холл, в нерешительности остановился у двери в комнату. Голоса стихли, но он чувствовал, какая там напряженная атмосфера.

— Отец мой! — снова позвал он и тихонько постучал.

Дверь отворилась. Бледный, с суровым лицом, отец Брамбо спросил:

— В чем дело?

Бенедикт различил за его спиной отца Дара — тот низко опустил голову, почти припал к полу. Ухватившись за спинку стула, старик с трудом поднимался с колен.

— Бенедикт! — вскричал он хрипло, задыхающимся голосом. Он протянул руки к Бенедикту и с отчаянием стал манить его к себе.

— Что случилось, отец мой? — спросил отца Дара Бенедикт и повернулся к отцу Брамбо.

Молодой священник отступил от двери. Бенедикт бросился к отцу Дару и помог ему подняться. Капли пота блестели на багровых щеках и желтом восковом лбу старого священника. Он с благодарностью посмотрел на Бенедикта своими водянистыми голубыми глазами.

— Отлично, — выдохнул он.

Отец Брамбо застыл на месте. Бенедикт обратил на него испуганный, умоляющий взгляд.

Отец Брамбо сдвинул брови и сжал губы.

— Что случилось, отец мой? — снова спросил мальчик.

Веки отца Брамбо дрогнули.

— Ты должен убедить его, Бенедикт, — сказал он взволнованно, глухим голосом, хотя внешне казался совершенно спокойным. — Он не должен идти туда; пусть даже не пытается!

— А как же заупокойная служба? — вскричал удивленный Бенедикт.

Отец Брамбо поднял голову.

— Службы не будет! — произнес он.

Бенедикт, от изумления потеряв дар речи, уставился на него. Отец Дар тянулся к мальчику дрожащей рукой, и наконец ему удалось положить свою руку на плечо Бенедикта.

— Сюда приходила полиция, — сказал отец Брамбо спокойным, уверенным, властным тоном. — От меня требовали, чтобы я отменил публичную службу, потому что... — кивком головы он показал в сторону церкви, — эти люди собрались туда вовсе не для похорон. Они воспользовались этим предлогом, чтобы не выйти на работу. Это настоящий заговор. Если я буду служить заупокойную обедню, значит я тоже участвую в заговоре. Поэтому я запрещаю кому бы то ни было служить ее. Мы должны очистить церковь от посторонних. Останутся только самые близкие родственники, и тогда мы отслужим. — Вы слышали? — Вопрос был обращен к отцу Дару. — Вы слышали? — повторил он, повышая голос.

У самого уха Бенедикта раздавалось громкое, свистящее дыхание отца Дара.

— Помоги мне, Бенедикт, мой мальчик, — ласково сказал старый священник. — Позволь мне покрепче опереться на твое сильное плечо.

Он так налег на плечо Бенедикта, что у того подогнулись колени.

— Хорошо, хорошо, — сиплый голос старика звучал спокойно, даже небрежно. Его брови, орошенные капельками пота, были нахмурены, но глаза глядели сосредоточенно, словно перед ним находилось препятствие, которое ему предстояло преодолеть, что он и делал, тяжело дыша, но радуясь, поздравляя себя с успехом и подбадривая Бенедикта. — Вот и прекрасно! Первый шаг уже сделан! Ты сильный и славный мальчуган. Теперь еще один шаг... — Он с трудом тащился к двери. — Смотри, дело идет неплохо, это совсем не так далеко!