Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

И всегда сопровождается чрезвычайно сильным моральным воздействием, поскольку расширяет мировоззренческое видение – ты начинаешь понимать, что мир не ограничивается рамками того, что ты можешь познать в нем сам…

Ю. Л. Ты хорошо раскрыл первую фазу вашего общения – интеллектуальное воздействие Жоржа Абрамовича. А вот само общение?..

А. Г. То, что я говорю, может быть, гораздо важнее, чем описание конкретных разговоров!.. Конкретных содержательных разговоров у меня с Жоржем Абрамовичем было совсем немного. Но было внеязыковое общение при «соприкосновениях», общение на уровне взглядов, мимики… Ты проходишь по коридору, видишь человека и здороваешься с ним. Обычно это проходит на уровне «бессознательного фона». Но это может быть и очень важным! Именно так было в случае Жоржа Абрамовича. При каждой мимолетной встрече он что-то «передавал» мне, какое-то особое состояние, которое сохранялось в душе. И это то главное, что не только я, но и, думаю, все мы получали от Жоржа Абрамовича… Именно это – «настройка душевного состояния», а не какие-то «сведения» – было самым важным в общении с ним. Во всяком случае, для меня…

Ю. Л. И тем не менее…

А. Г. Теперь о конкретных разговорах… Одну встречу я описал в своих воспоминаниях (см. Приложение) подробно и, думаю, «поэтически внятно». А из бесед я могу вспомнить только те, которые были, когда мы все вместе приходили к нему в начале двухтысячных.

Ю. Л. А раньше ты бывал у него?

А. Г. Да, был один раз достаточно давно, когда он заканчивал, или только что закончил, работу в Менделеевке… Эту его квартиру я помню по тому деловому визиту, повода которого я не помню. И не спрашивай меня о подробностях – у меня очень плохая память! Я даже не запомнил его жену, Людмилу Александровну, которую вы все хорошо знаете…

Так вот, последняя же наша встреча поразила меня тем, что я вдруг оказался интересен ему! Он взял меня за руку, посадил рядом, и стал расспрашивать о моем театре, о том, что я делаю, что же есть интересного в том деле, которым я занимаюсь! Это было очень странным. Ведь я был, может быть, единственным человеком из «мира кукольного театра», который разговаривал с ним о профессиональных секретах этого дела. И ему это было интересно! Вот это меня потрясло!

16.35. А. Э. Греф в гостях у Ж. А. Коваля 23 февраля 2003 г.[173]

Ю. Л. И это была его инициатива?

А. Г. Это была абсолютно его инициатива! Мне бы и в голову не пришло брать Жоржа Абрамовича за пуговицу и рассказывать ему – в его-то возрасте! – про Петрушек и прочую «ерунду»…

У меня даже в голове не умещалось, что это можно сделать! А он усадил меня, и стал расспрашивать о подробностях кукольного дела. И я понимаю его. Кроме его любопытства к людям, было ещё и чисто американское любопытство… Дело в том, что американцы легко (относительно, конечно, легко!) меняют род своих занятий. Когда ты здесь говоришь кому-то, что ты, доцент, химик-технолог, занимаешься кукольным театром, люди почти падают в обморок от «восхищения» или недоумения. Они теряют дар речи… Когда ты начинаешь хвастаться этим в Америке, тебе спокойно отвечают: «Здесь все такие…». Здесь все имеют не одну специальность, все выбирали и пробовали в жизни разные пути… Это совершенно другой подход. Мой отец имел 20 специальностей. И не потому, что так его мотала жизнь – мог бы он где-то «зацепиться зубами» и стать, положим, металлургом. А он пробовал все, «на полную катушку» – бывал и пекарем, и грузчиком… Я думаю, что и у Жоржа Абрамовича было такое же отношение к жизни – любая работа хороша. Подметаешь ли ты улицу, или работаешь доцентом – ты работаешь! Вот почему американцы берутся за любую работу. Им это интересно, это у них «в крови». И в ту встречу Жорж Абрамович с удовольствием выслушивал какие-то дурацкие подробности о театре кукол. Разговор был короткий, но интерес у него был совершенно искренний именно к делу, а не к тому, как меня туда занесло. И это меня покорило своей неожиданностью.

16.36. Т. С. Греф и А. Э. Греф в гостях у Ж. А. Коваля 23 февраля 2003 г.[174]

Ю. Л. Из моих стандартных вопросов по поводу фактических обстоятельств знакомства с Жоржем Абрамовичем у меня остался один – когда, где и при каких обстоятельствах ты узнал или догадался, что он был разведчиком?

А. Г. Никогда я об этом не думал, да мне это и не очень-то интересно… И мне это было абсолютно неважно…

Ю. Л. Но ведь ты же не будешь утверждать, что узнал об этом в тот раз, когда мы пришли к нему, и когда состоялся твой разговор с ним о кукольном театре!..

А. Г. Нет, конечно. Во-первых, узнал я об этом, вероятно от вас, болтунов… Вы все всё время об этом «жужжали»… Но, во-вторых, я совершенно этого не воспринял! Вот тому подтверждение. Накануне, скорее всего, сорокалетия Победы,[175] я от газеты «Менделеевец», брал интервью у наших ветеранов войны. Так вот, в рамках сбора таких интервью, я пошел к Жоржу Абрамовичу как ветерану войны. И он от беседы отказался! Я рассказываю это потому, что хочу показать, насколько я – по молодой глупости, конечно! – не осознавал того, что он был разведчиком, что в этом деле есть какие-то тайны. От разговора о его военном прошлом он как-то мягко отошел, не стал эту тему поддерживать… Причем сделал это очень быстро и умело – характерный взгляд, один жест, как-то отметающий тему, и я «отпал»… Понял и принял сразу его отказ, несмотря на молодую напористость (к профессору Родионову я «подкатывался» несколько раз, хотя тоже безуспешно, но пытался уговорить… А здесь не так, один жест, и всё…).

Ю. Л. Итак, я констатирую – то, что он был разведчиком, действительно не было для тебя важным. Ты в этом отношении человек не сообразительный, нет в тебе этой естественной человеческой черты, этого мальчишеского интереса – разведчик!

А. Г. Я просто по-другому людей оцениваю…

Ю. Л. Стоп! А откуда ты узнал, что Жорж Абрамович – ветеран? Кто тебя направил?

А. Г. Никто! Все знали, что Жорж Абрамович – ветеран. Это было настолько очевидным, что когда я к нему шел, то даже в голове не держал, что он разведчик!

Ю. Л.