Правила игры в человека - Яна Листьева

вот так вот взяла и вот это всё. Я не могу ни с кем жить вместе. Ненавижу с кем-то жить вообще. Я вас возненавижу.

– Так я тоже ненавижу, – сказал Жмых, – я же вам замуж предлагаю, а не вместе жить.

– А тогда зачем?! – изумилась Анна, – Мы с вами женимся и остаемся каждый где был? Гостевой брак?

Жмых улыбался.

– Неа.

– А что тогда?

– Анна, – сказал Жмых, – послушайте меня. Я вам сейчас все расскажу. Вы слушаете?

– Да слушаю, конечно!

– Анна, – сказал Жмых, – я вас правда люблю. Так бывает иногда с людьми. И вот я думал-думал, что я могу хорошего для вас сделать? Деньги есть у меня, но это всё банально. Всё, что за деньги можно купить – всё банально. Ну или, если не банально, то тогда вопрос жизни и смерти, а мы сейчас не про это. И не дай бог. В общем, я думал и придумал. Я хочу подарить вам счастье развода. Вы выходите за меня замуж, и мы подаем на развод. Что может быть лучше развода, скажите мне?

– Ух ты, – сказала Анна, – вот это подарок. Не ожидала!

– Я знал, что вы оцените.

– А как же наш сын? Что мы ему скажем? – Анна кивнула в сторону Ары.

– А ничего не скажем, – сказал Жмых, – пусть думает, что его батя полярный летчик.

– Полярная сова.

– Да. Пусть думает, что его батя – успешная полярная сова.

* * *

Оказавшись в заброшенном дачном доме, Том попытался приучить глаза к темноте, чтобы осмотреться в нем и хоть как-то устроиться на ночлег, но единственным его достижением стало умение видеть квадрат окна. Квадрат был светлее всего прочего. Всё прочее же было стопроцентной тьмой. Постояв на пороге, Том двинулся по направлению к квадрату, стараясь шагать как можно аккуратнее, но все равно больно ударился коленом об угол какой-то низкой мебели: скамейка? Сундук?

– Осторожнее, – вдруг услышал он, – не убейся тут. Не хватало еще.

Том замер.

– Ты где? – спросил он. – Я тебя не вижу.

– Я тоже тебя не полностью вижу, – ответил голос, – у тебя башки нет, что ли?

– Есть, – ответил Том, – просто у меня морда черная.

– Почему? – заинтересовался голос.

– А я негр. Точней, как бы это сказать. Афроюжнорусскоовчаровец.

– Охуеть, – сказал голос, – сколько лет здесь живу, сроду такого не встречал.

– А я тут один такой. На все Тихоокеанское побережье. А ты кто? – спросил Том.

– А меня как бы нету, – ответил голос, – то есть я есть, но меня не видно.

– Прозрачный? – уточнил Том.

– Как вода, – подтвердил голос, – есть хочешь?

– А у тебя есть, что ли?

– Да полно. Ты б чего хотел?

– Э. – сказал Том, – погоди. А душу продавать не надо будет?

– Да сдалась мне твоя душа, – хмыкнул голос.

– Ну я-то откуда знаю.

– Не надо будет продавать. Ни душу, ни первородство. Ты старший ребенок в семье?

– Средний, – подумав, сказал Том, – третий от начала.

– Ну тем более, – успокоил его голос, – можешь тогда совсем любой суп просить.

– Тогда борщ давай. На первое. А на второе картоху пожарь и котлет туда две штуки сверху. Нет, три лучше.

– Салатику?

– Капустки найдешь квашеной?

– Найду, – сказал голос.

В непроглядном воздухе запахло борщом, жареной картошкой и котлетами. У Тома свело челюсти.

– А садиться куда? – спросил он.

– Ну, на запах иди, прям как маленький, – подсказал голос ворчливо.

Запах был везде, но Том сосредоточился и локализовал источник. Он располагался правее оконного квадрата. Где-то там, в густой тьме, его ждали борщ, картоха, квашеная капуста и три котлеты.

– И водки грамм триста, ага? – сказал он, приближаясь к невидимому во тьме столу.

– Уже, – сказал голос, – только там четыреста, прости.

– О, – сказал Том, – это не беда.

Нащупав наконец стол и табурет, Том сел, стараясь не шатать мебель, чтобы не расплескать из сосудов, стоявших перед ним; однако никаких сосудов не было. Том пошарил перед собой – сперва осторожно, затем смелее, затем широко провел рукой по столу – он был пуст, лишь старая газета, зашуршав, свалилась на пол. Запах, меж тем, никуда не делся, а даже как будто стал сильнее, хотя сильнее вроде было и некуда.

– Гдеее?!! – взревел Том, – Наебал меня, да??

– Ничего и не наебал, – сказал голос, – просто жратва как идея нуждается в материализации. Я предоставил тебе идею жратвы. Заметь, выбранной тобой жратвы, а не какой попало. Тебе осталось только ее материализовать.

– Кааак!! Как я ее материализую, эту твою идею? У меня у самого идей дохуя, и вот эта вот, про борщ, еще не факт что твоя! Я с ней шел последние полчаса! И про картоху! И про котлеты! Твоя только про капусту! И про четыреста грамм! Моя была про триста. Как я должен это материализовать?!!

– Успокойся, – сказал голос, – делай как я скажу.

– Ну, – сказал Том, – допустим, я спокоен. Я спокоен! Я спокойно хочу жрать!

– Молодец, – одобрил голос, – начало правильное. Продолжай: «я спокойно протягиваю руку и нащупываю ложку. Ложка спокойная, тяжелая, мельхиоровая, холодная».

– Я спокойно нащупываю ложку! – сказал Том, – Ложка спокойная, тяжелая, мельхиоровая, холодная! И?

– Что «и»? Что у тебя в руке?

Том сжал пальцы. В них действительно находилась ложка. Она была спокойная, тяжелая, холодная и наверняка мельхиоровая.

– Ложка, – сказал Том, – ну нихрена себе.

– Продолжай, – велел голос.

– Я, – сказал Том, – спокойно сую спокойную тяжелую мельхиоровую ложку в спокойную тарелку, в которой спокойный борщ.

Том пошарил перед собой ложкой. Она брякнула об стол. Стол был пуст.

– Блядь, – сказал Том, – где?!

– Повторяй за мной, что ж с тобой делать, – сказал голос, – «я спокойно погружаю спокойную ложку в спокойный борщ и спокойно говорю «блядь! Где?»

– Чтооо??

– Повторяй!! – рявкнул голос, – жрать хочешь? Повторяй: «борщ, огненный как Геенна, красный как сама суть томата, женившегося на свекле, густой как ночь, спокойно стоит на столе, налитый в спокойную глиняную миску с коричневыми узорами на матовом боку».

– Борщ, огненный как Геенна, красный как… Блядь! Я не могу повторять эту тупую хуйню!

– Не хочешь повторять хуйню, значит, не голодный, – холодно заметил голос.

– Ты обещал, что душу продавать не надо будет! – сказал Том.

Голос помолчал.

– Ладно, – сказал он, – жри как знаешь.

– Как?!

– Ну как ты знаешь жрать, так и жри.

Том сосредоточился. Есть хотелось уже невыносимо. Борщ был где-то тут, рядом, оставалось всего лишь материализовать его.

– Борщ, горячий, с крупно порубленной капустой, с большим куском говядины на кости, стоит прямо передо мной, – сказал Том, – он налит в глиняную тарелку, совсем как та, в которой я дома держу катушки с нитками.

– Ну-ну, – сказал голос.

Том спокойно и уверенно сунул ложку в воображаемую тарелку. Ложка мягко шмякнула, плюхнула и погрузилась. Том зачерпнул из тарелки и отправил в рот первую пробу. Борщ был горяч и великолепен. Вторая ложка отправилась вслед за первой.

– Тфу! Что такое! – воскликнул Том.

– Что такое? – в голосе голоса звучала притворная забота, – Что? Нитки?

* * *

Белый решил оставаться в Иерусалиме до тех пор, пока не наступит хоть какая-то ясность: она просто обязана была наступить в самое ближайшее время, Том должен был объявиться или