Происхождение личности и интеллекта человека - Александр Невзоров

Начинается он, естественно, с алкоголя, галлюциногенов или наркотиков иного принципа действия, природного или медикаментозного происхождения.

Затем, нисходя по силе воздействия, классический перечень упоминает:

Болевую стимуляцию, i.e. самоистязание или истязание ритуальное, практикуемое при различных «посвящениях»; температурную стимуляцию — холодом и жарой (окунания в прорубь или перегрев в потельнях любого типа); акустическую стимуляцию (барабанным боем или иными ритмизованными звуками, монотонным или скоростным пением); двигательную стимуляцию (ритуальные танцы и бег); лишение сна; гипервентиляцию легких et cetera.

Как я уже сказал, классический список несколько некорректен, так как уводит тему ИСС в область лишь примитивных религиозных культов, хотя вообще все культово-обрядовые процедуры не имеют никакой иной цели, кроме достижения ИСС.

Классический список можно дополнить музыкой, запаховыми воздействиями, любыми сильнодействующими вкусовыми и зрительными раздражителями, специфическими видами еды, смехом, плачем, сексом, экстатирующими речетативами, культовыми церемониями, молитвами, скоростными и высотными аттракционами et cetera. Разумеется, по степени силы воздействия на сознание смеху далеко до Amanita muscaria3 или Salvia divinorumь, но дело не в мощи эффекта, а в принципе.

(Строго говоря, и алкогольный делирий (delirium alcoholicum) можно и нужно выводить из классификации психозов, потому что его законное а Amanita muscaria — мухомор красный.— Прим. ред. ь Salvia divinorum — «шалфей предсказателей». — Прим. ред.

место — в ИСС. Богатство симптоматики при а. делирии — аффекты страха, тремор, атаксия, тахикардия et cetera, не переводит его в статус отдельной болезни, а лишь живописует, сколь далеко может зайти ИСС и как интересны могут быть его последствия.)

Стремление homo к ИСС, т.е. к уходу от нормы восприятия действительности, к искажению реальности — это тема отдельного исследования, почти не имеющая отношения к исследованию настоящему.

Scilicet, эта тенденция любопытна, но, puto, того глобального влияния, что приписывают ей Э. Бургиньон, ОлдосХаксли, Уоссон et cetera на историю сознания и разума она не имеет.

Понятно, что превращение этого состояния в обыденность, тем более в обыденность, формирующую стиль поведения и восприятия, начисто лишило бы род homo всякой надежды уцелеть в лишенном сантиментов мире палеолита и неолита.

Это, скорее, редкая пикантная приправа, но никак не само ежедневное блюдо реальности, которую homo обречен был воспринимать, чтобы выжить и размножиться.

Нас в данном вопросе интересует совершенно другое.

Помимо того, что практики ИСС показывают хрупкость сознания, мы видим и абсолютную, рабскую зависимость сознания от физиологии.

Причем не только от органов восприятия, не только от зрения, слуха, обоняния, осязания, но практически и от всех физиологических систем организма, которые на первый взгляд не имеют вообще никакого отношения к фиксации внешней реальности и трансляции ее признаков к проекционным центрам мозга.

Нечувствительное, никак внешне не выраженное легкое изменение состава крови, наступающее вследствие съедения маленького галлюциногенного гриба Gymnopilus, способно категорически изменить картину мира вокруг, населить его нереальными видениями, сместить все координаты, «перекрасить листву на деревьях» и заставить «ухмыляться камни».

Продолжительный, быстрый, вводящий в «транс» шаманский танец лишает видимые предметы истинных масштабов, нарушает ориентацию, фантазийно сужая или расширяя реальное пространство, создает темнотные или световые иллюзии разной степени продолжительности, эффекты «второго, третьего неба» и пролетов «сквозь них».

Заметьте, и в первом, и во втором случаях глаза как внешние органы зрения работают в обычном режиме, бесстрастно поставляя мозгу по nervus opticus эскиз вполне реалистической, «штатной»[4] картинки действительности. (Я специально взял оба примера, когда методы вхождения в ИСС не влияют ни на физиологию глаза, ни на физиологию глазного нерва).

Но искажения этой действительности в сознании могут принимать невероятные, чудовищные формы. Эта иллюзия спровоцирует и стиль поведения, уместный только в этом фантазийном мире.

Понятно, что все физиологические метаморфозы в результате замыкаются на головной мозг (проникая через гематоэнцефалический барьер0 в ликвор или создавая дефицит крови в синусах твердой мозговой оболочки), и уже в самом мозге, собственно, и происходят изменения сознания.

Но эти изменения приходят именно через воздействие на физиологию, а не каким-то волшебным путем прямо в мозг. А состояние мозга в данном случае является (отчасти) констатацией физиологической проблемы и реакцией на нее. (Эфферентных и афферентных связей, как я знаю, никто еще не отменял).

Как мы уже знаем, эти изменения не однотипны.

Более того, они многовариантны.

Даже галлюцинаторные ряды существенно разнятся в зависимости от методов воздействия на «чистую» физиологию.

Я уж не говорю об известных эффектах «убегающей земли», «многоэтажного неба», «полетов», «наблюдения за собственным телом со стороны» et cetera. Для создания каждого из этих эффектов существует свой отдельный способ.

Связь разности искажений сознания с разностью методов, которыми они вызываются, теоретически несомненна. Более того, эта связь и экспериментально доказана такими исследователями ИСС, как Э. Бургиньон, 3. Уоллес, Д. Риос, Т Маккена et cetera37.

Примечательным является и то, что не только искажение, но и «вычитание» тех или иных физиологических функций неминуемо влечет за собой значительное ИСС (глухота, долгая полная неподвижность, бессонница et cetera)38.

Е supra dicto ordiri делается простой вывод, что сознание любого живого существа, в том числе и человека, — это сумма всех его физиологических ощущений, выстраивающая для него реальную картину мира.

Сознание — это тотальный фактор, неизбежное следствие наличия физиологии и ЦНС, igitur, присуще всем существам без исключения. Сложность сознания зависит только от степени сложности физиологии и ЦНС существа.

Простым доказательством этого незатейливого вывода служит тот факт, что картину мира, т.е. sensus, можно изменить, изменяя простые физиологические ощущения.

Причем, существует возможность как полного, так и выборочного искажения «картины сознания». Все зависит лишь от силы и способа воздействия на физиологию.

Fortasse, данные формулировки могут показаться излишне смелыми, но в них, по сути, ничего нового не содержится.

Еще Карл Вернике (1848-1905) достаточно близко подошел к именно таким трактовкам сознания, сформулировав в своем программном труде следующее: «Сознание нашего телесного существования целиком подчинено целостности органических ощущений, передающихся каждый момент с любой части нашего тела — коре» (Вернике К. Основы психиатрии, 1896).

(Здесь можно было бы оспорить лишь номинацию «адресата», т.е. «кору», но следует помнить, что в эпоху К. Вернике роль ствола мозга и ретикулярной формации была не до конца понятна.)

Илл. 36. К. Вернике

Г. Дени и П. Камю утверждали, что «достаточно неупотребления или потери каких-либо органических ощущений (висцеральных, мускульных, суставных), чтобы определить в нашем сознании более или менее глубокое нарушение» (Deny G., Camus Р. Sur une forme d'hypocondrie aberrante due a la perte de la conscience du corps // Rev. Neurol., 1905. Vol. 9. Page 462-467).

Вряд ли можно отнести к оговоркам и известный пассаж И. М. Сеченова, где он, в числе формирующих сознание, упоминает и откровенно висцероцептивные факторы: «К разряду же явлений самосознания относятся те неопределенные темные ощущения, которые сопровождают акты, совершающиеся в полостных органах груди и живота» (Сеченов И. М. Рефлексы головного мозга, 1863).

При всей своей «животной» простоте именно сознание является фундаментальным, базовым явлением, на котором отчасти строится разум, а при создании особых условий — мышление и интеллект.

Достаточно, под величественной башней разума, мышления и интеллекта, чуть-чуть пошатать «простое животное» сознание, чтобы вся надстройка обрушилась, а блистательные эталоны мышления и интеллекта превратились бы в кашу, не имеющую ни смысла, ни цены.

Возьмем, к примеру, «образ» Чарльза Дарвина и сказку Э. Т. А. Гофмана «Крошка Цахес, по прозванию Циннобер».

Эти две культурологически полярные позиции, безусловно, достояние не «примитивного» сознания, а некий операционный материал интеллекта. То есть нечто, проходящее по другому, принципиально более «высокому ведомству», чем «простая физиология».

В процесс интеллектуального существования этих двух позиций вовлечены миллиарды межнейронных связей, сотни тысяч электрохимических «событий», происходящих в проекционных и ассоциативных центрах коры, где строятся, сплетаются и расплетаются цепи из символов, слов, понятий и образов.