Венгерская вода - Зацаринный Сергей

Служил он трем ханам. Начинал еще при Тохте. Благодаря сметливости и умению распутывать мудреные узлы дошел от простого писца-битакчи до помощника самого визиря. Потому, когда пришло время отправляться на покой, ему нашли почетную, но непыльную службу начальника ханской псарни. Чем не место для старого верного пса? Пусть и не цепного, а скорее охотничьего?

Псовая охота хороша в лесах. На кабана, лося, медведя. Охота эта нелегкая и, чего греха таить, опасная. Зверь не признает чинов, и немало знатных особ неудачно окончило свой век на лесной тропе. Даже просто скакать сквозь чащу опасно. На иной сук можно налететь, почище вражеского копья выйдет.

Можно, конечно, охотиться и в степи, с борзыми, но здесь больше в почете забава соколиная.

Есть еще и другая охота. Главная. Когда выходит сам хан с войском на большую облаву. Каждый год собирают всадников под началом командиров со всей степи. Только охота эта иного рода. Это смотр войска, проверка его готовности. Здесь нужна не добыча, а умение держать строй, передавать команды, слушать сигналы. Это проба силы для войны. После такой охоты, как после похода, награждают отличившихся, повышают и понижают в звании. Начальник ее – второй человек в войске после беклярибека.

Псарям на такой охоте делать нечего. Теперь ханская псарня пребывала в загородном дворце.

Узбек любил подражать верховным ханам. Поэтому он завел себе Золотую Орду, как у них, – шатер, покрытый драгоценными шелками и опиравшийся на обитые золотом столбы. С троном. С тех самых пор и повелось так именовать его ставку, а порой и само царство.

Хану всегда нравились северные леса, где, вдали от интриг полного иноземных пришельцев Сарая, он провел первые годы своего царствования. Потому он вскоре перебрался в новый дворец. Сарай ал-Джадид. Но туда следом переехал весь двор, там поселились купцы, ремесленники. Вскоре Новый Сарай превратился в город побольше старого. Тогда жена Узбека Тайдула решила построить себе на манер великого хана летний дворец. Ближе к северным лесам. Место выбрала, чтобы и леса были рядом, и степь, а самое главное – Итиль. Пристань, переправа на другой берег. На персидский манер повелела заложить там большой сад, для чего нашли искусных в этом деле людей из Персии и Хорезма.

Когда уже при Джанибеке сам хан убрался туда со двором, построили и зимний дворец. Появились службы, помещения для канцелярий, а затем и монетный двор. Где хан – там и казна. Где казна – там и деньги.

Вот туда после чумы и перебрался бывший помощник визиря, у которого во время мора погибла в Сарае вся родня. Там и доживал век в нехлопотной должности доезжачего. Повелителя псов. Оттуда он и был пущен властной рукой по следу исчезнувшего Омара.

XXIII. Мазь императрицы Зои

Мне поначалу казалось странным, что ханский посланец ничего меня не спрашивал про Омара. Не обмолвился ни единым словом. Прошел день, другой – он все так же беспечно предавался воспоминаниям, рассказывал истории, в основном уделяя внимание нашим спутникам-ромеям. Мне уже стало казаться, что он решил проплыть часть пути рекой, чтобы потихоньку у них что-то выведать. Только один раз, уже вечером второго дня, когда я умывался у реки перед сном, старик, стоя рядом и любуясь закатом, негромко сказал:

– Ты умный юноша. Главное, почтительный. Ничего не спрашиваешь, а ждешь, когда старшие обратятся. Правильно. Вопросы выдают намерения.

Разговор о моем деле он завел только на третий день. Будто невзначай. И не со мной, а с патриаршим посланником. Я даже вздрогнул от неожиданности, когда Злат вдруг спросил его:

– Думаешь на Москве с Авахавом повстречаться?

– Все зависит от того, кому он сейчас служит.

– То-то и оно. Последний раз его видели на волынской дороге. Там он показал проезжую грамоту на Киев.

Видимо, в этих словах был некий намек, которого ромей не понял, потому что доезжачий продолжил:

– Если он ехал из Таны в Киев, то чего его занесло на волынскую дорогу? Это большой крюк по степи.

Теперь грек задумался.

– Если бы он собирался в Москву, то из Таны ему совсем было близко через Червленый Яр. А через Киев ему туда никак мимо литовских караулов не проскочить. Так что не свидитесь, – усмехнулся Злат. – Человек он торговый. Коли поспешает, значит, торги намечаются. Как думаешь, кто торговать будет? И чем?

– Коли Ольгерд своего человека пошлет к патриарху, чтобы для него клобук просить, то ему ведь потом еще нужно будет в Орде ярлык получать. По этой части Авахав ловкий ходок. Только рановато. Ольгердов человек назад раньше осени никак не вернется. Получается, спешил он к цареградскому посольству.

– Да еще по волынской дороге, – поддакнул Злат.

– Из-за Волыни сейчас у Литвы с поляками и венграми пря. Не зря, выходит, наш торговый человек ездил к венгерской границе.

– А прошлой осенью помог продать в Чембало татарских невольников. Не из тех ли, кто недавно на Волыни или в Молдавии в плен угодил? К венграм или полякам. Самим-то им эти пленные ни к чему. За знатных можно выкуп взять, а черную кость куда девать? Белая крепость под боком. А оттуда морем куда хочешь. Вот только продавец сидит в Тане. Ты человек ученый, тебя думать философы учили. Думай!

С этими словами доезжачий повернулся ко мне, прервав, подобно сказочной Шахерезаде, рассказ на самом интересном месте.

– Я с Авахавом познакомился лет тому двадцать назад в Сарае, одновременно с нынешним митрополитом Алексием. Тот тогда еще простым иноком был. А приехали они в Орду по одному и тому же делу. Я у тамошнего эмира наибом был – так и скрестились наши пути-дорожки. Авахав тогда хлопотал по делам эмира Алибека. Как видишь, прав старик Соломон – ничто не ново под небесами. Столько лет прошло, а опять те же имена. Зимой ведь Алибек как раз был в кочевьях недалеко от Белой крепости, – снова повернулся он к греку. – А летом в Крыму. Так что к продаже чембальских невольников никаким боком не причастен. Зачем тогда было для этого в Тану ехать?

– Получается, что есть кто-то, у кого дела с этим Алибеком? И сидит он в Тане?

– Вот видишь. Я у философов не обучался, а мне тоже эта мысль в голову пришла. Тана, Литва, Алибек, Белая крепость. Есть между всем этим какая-то связь. Ну да это не моего ума дело. Просто мне показалось, что этот египетский купец тоже неспроста в этот клубок угодил. А вот как – не пойму. Торговал ладаном. Товар самый что ни на есть мирный. Не рабы, не железо. Главные покупатели – попы и бабы.

Доезжачий замолчал и долго о чем-то думал, глядя на пустынный берег. Молчал и его собеседник, тоже погрузившись в свои мысли. Среди раскинувшегося, на сколько хватало глаз, степного простора словно и не было места тайнам. Где-то в вышине заливалась птица, ветерок доносил свежий запах диких трав. Даже весла скрипели однообразно и медленно, будто попадая в такт некой неслышной музыке. Потом Злат сказал, точно обращаясь к кому-то, затаившемуся в прибрежных кустах:

– Вот только почему этим делом о пропаже купца так озабочен сам хан? Я сейчас уже на покое, разбойников не ловлю. Мое дело – собачки. Вдруг среди зимы меня погнали в буртасские леса. В самые морозы. Дороги заметены: в степи бураны, в лесах – снега по пояс. Несколько раз приходилось в поле ночевать. Совсем не для старых костей. А дело на поверку яйца выеденного не стоило. Разбоя нет. Имущество купца все цело, по приказу местного эмира опечатано и взято под охрану. Да и с самим купцом еще неведомо что случилось. Тело не найдено, значит, и об убийстве речь вести рано. В этих лесах и самому можно без всякой злой воли сгинуть: заблудиться или в болото угодить. Чего Джанибек так обеспокоился, что меня старого с печи среди зимы стащил и по зимнему следу пустил? Зачем ему был этот купец? Ведь мне особую грамоту дали с ханской печатью и пайцзу, чтобы все мне помогали. А личного отчета так и не потребовали. Передал я через писца, что да как, тем и кончилось. Вот теперь опять все сызнова: ханский приказ, грамота, пайцза. И снова я никак не пойму, в чем дело.