София - венецианская заложница - Энн Чемберлен

— И кто же это конкретно?

— Практически в настоящее время нет великой султанши. Наш господин Сулейман Великолепный — Аллах, помоги ему — потерял свою мать очень давно. С момента смерти его жены и матери его наследника, султана Курема, — Аллах, будь милостив к нему — хозяйство было разделено. Тень дочери Аллаха, Мирима, заботится о нуждах нашего господина. Во всем остальном нами правят матери сыновей наследников. Одна из них — это женщина, которая заплатила за тебя четыреста грашей, — Нур Бану Кадин.

София знала даже без разъяснений, что это было имя той прекрасной женщины с пронзающим тебя взглядом. Дочь Баффо внимательно смотрела на повитуху во время ее рассказа. Чувствовалось, что Айва не любит эту великолепную женщину. Эта мысль удивила молодую рабыню гарема; она и не думала, что можно смотреть на эту женщину и не восхищаться ею. Затем она вспомнила, как нежно повитуха произносила имя «султанша Курем», и решила, что, возможно, это потому, что она скучала по этой умершей женщине и что ей было трудно принять кого-то кроме нее. Но все же предостережение в голосе, с которым поломойка переводила речь Айвы, говорило само за себя.

Это была очень интересная и важная информация, думала София и радовалась, что узнала ее с самого начала. Здесь было что-то еще, что-то, чего она не могла выразить словами. Это касалось Айвы. Ей даже не приходилось приглядываться, чтобы понять, что повитуха любит женщин и их тела почти до безумия. Для нее они были святыми, возможно, самыми священными в мире. Девушка почувствовала это уже в самом начале, когда Айва осматривала Софию в присутствии Нур Бану Кадин. Прикосновения и взгляды Айвы источали нежность и почтение. София иногда чувствовала нечто подобное со стороны мужчин и знала, что даже самыми лучшими мужчинами она будет легко управлять. Однако насчет этой сильной женщины она засомневалась.

Как бы то ни было, София с удовольствием послушала бы эти лекции о женском здоровье и могуществе, чтобы приобрести здесь такое же влияние.

— Иногда нам приходится переправлять девушек в другие дворцы, — продолжала Айва. — В новый дворец прямо за стенами города или немного дальше, в летний дворец в Эдирне, — для того, чтобы у них изменился цикл и они могли служить господину, когда другие не могут. Рождение ребенка дает возможность установить свой индивидуальный ритм на некоторое время. Изменение жизни, когда девушка только начинает, тоже имеет свои странности. Мы долго боролись, чтобы установить регулярный цикл у молодой принцессы Есмихан. Мольбы, обращенные к полной луне, помогли. Теперь у нее цикл одинаковый с ее матерью, день в день.

— Женщина в свое особое время находится на высоте своей могущественности, поэтому не стоит беспокоиться об этом, — Айва покраснела и отвернулась под влиянием своих тайных мыслей, которые никак не отразились в переводе Фариды. — Однако по той же самой причине она не должна быть с мужчиной прежде, чем посетит ванну и смоет с себя эту святость.

Этот аргумент вызвал недопонимание между двумя женщинами. Поломойка говорила что-то о «большой безнаказанности» и «проклятии матерь Хава — праматери Евы», из чего София поняла, что не все женщины на Востоке верят в то, к чему вела повитуха. Вероятно, в действительности очень мало верили, в противном же случае эта застенчивая поломойка не стала бы спорить. Софии было ясно: если она собирается чувствовать себя грешницей, то земля великих турок была для нее самым подходящим местом. Однако она не была уверена, что хотела заходить так далеко, как Айва убеждала ее.

— Это твой день отдыха, как мужчины дали нам один святой день раз в неделю по их расписанию, пятница в исламе, суббота у иудеев, воскресенье в том месте, откуда ты приехала. Ты не должна тратить это святое время на повседневные дела, и ты не должна допускать, чтобы твое внимание отвлекали мужчины. Ты должна исследовать себя такой, какая ты есть, и сконцентрироваться на массаже. Это путь к здоровью, к твоему телу и уму, и к большому миру, — журчала речь Айвы.

София решила, что с лекарствами Айвы, которые позволяли игнорировать ее физическое состояние, она, по крайней мере, не позволит этому проклятому времени огорчать ее снова. Она будет держать свое тело в узде. Ни чувство вины, ни какой-нибудь другой дискомфорт не собьют ее с толку в движении к своей цели. Она намеревалась сделать так, чтобы никто, даже Нур Бану Кадин с ее пронзительным взглядом, не мог сбить ее цикл.

* * *

— Но сейчас, когда полуденная молитва скоро начнется, мы должны поторопиться и закончить то дело, за которым меня послала Нур Бану Кадин, — сказала Айва. — Мы должны сделать прививку, дитя.

Поломойка не знала, как перевести это слово на итальянский язык Она интерпретировала это слово жестами с долгими детализированными объяснениями и жестами. Она даже подвела Софию к решетчатому окну на втором этаже. Оттуда они увидели огромное количество садовников, узнаваемых по их высоким цилиндрическим шляпам из красного фетра, занятых на закрытых секциях на земле. Среди куч удобрения и капустной рассады садовники орудовали короткими ножами, проходя по рядам молодых деревьев. Затем они брали другие, новые ветки и вставляли их в разрез ствола, где их раньше не было.

— Это прививание, — сказала поломойка.

— Но… но вы же не собираетесь привить мне новую ногу! — воскликнула София.

Все засмеялись над нелепостью этой мысли, однако София все-таки медлила. Кто знал, что у этих турок было в голове? В конце концов, они были варварами. А она была в полной их власти; ее же властолюбие привело ее сюда, и только теперь ей стало ясно, что власть может быть очень опасной, так же как и привлекательной.

— Позволь мне объяснить ей иначе, — поломойка жестом спросила это у Айвы, затем повернулась к Софии и заговорила с нею на итальянском своими собственными словами, первый раз в этот день и с той искренностью, которую дочь Баффо никак не могла проигнорировать.

XXVI

— Когда я была ребенком, — начала поломойка, — очень-очень давно, я жила, как и ты, среди непросвещенных людей.

София не верила, что ее родина Венеция была оплотом невежества, и эта мысль, должно быть, отразилась на ее лице, поскольку на ее глазах появились слезы обиды.

— Нет, нет. Они были невежественны. Невежество имеет большое влияние на здоровье, которое милостивый Аллах дает всем людям, кто восхваляет его. Если бы это не было правдой, могла бы я иметь эти шрамы невежества на своем лице?

— Оспа?

— Да. Я болела ею в детстве. Почти все члены моей семьи умерли, а я выжила и осталась такой уродливой.