Вторжение - Виталий Абанов

пятнадцати-двадцати верстах от эпицентра. И это конечно намного лучше, чем у бедолаг из третьей батареи. Да что там говорить, в четвертой и пятой до сих пор на вооружении стоят орудия образца 1870 года, без металлического щита и на деревянном лафете, укреплённом железными полосами. В конце концов 3-я гренадерская артиллерийская бригада — это не гвардейская часть, снабжается по остаточному принципу.

— Давайте! — кричит поручик и упирается всем телом в колесо. Расчет наваливается и перекатывает орудие на нужное место, тут же бегут к станинам с лопатками и кирками — вкопать их как следует, земля проморожена, не дай бог соскользнет станина во время выстрела — беды не оберешься.

— Морозов! Якунин! — орет поручик, так, что у самого в затылке звенит: — глубже вкапывайте! Глубже! Где канонир третьего орудия⁈ Почему не на месте⁈ Прицелы поставить!

— Вашблагородие! — рядом останавливается всадник — корнет в форме лейб-гвардии, он козыряет и склоняется с седла: — приказ от Генерального Штаба! Открыть огонь ровно в десять ноль-ноль, закончить артподготовку ровно в одиннадцать ноль-ноль. Ни одного выстрела после одиннадцати часов дня. Устно велено передать — покажите, что можете, пушкари. Сверим часы? — вестовой наклоняется еще раз и показывает золотые «Брегет» с автоподзаводом. Поручик сверяет время по своему артиллерийскому хронометру. Поправляет его. Кивает.

— Вот пакет с приказом. — корнет в форме лейб-гвардии протягивает коричневый пакет с сургучной печатью на нем.

Поручик принимает пакет из рук вестового, тот еще раз козыряет и пришпоривает коня. Поручик разрывает коричневую бумагу пакета и вчитывается в строки приказа. Огонь в десять часов, прекращение огня в одиннадцать. За время артподготовки — произвести максимально возможное количество выстрелов по координатам… вот и координаты. Ориентиры. Тип снарядов — осколочно-фугасный. Он поднимает голову и оглядывается. На поле лежит снег, прямо на снегу, развороченном конями и упряжками, сапогами и неуклюжими, тяжелыми лафетами 105-миллиметровых орудий — стоит его батарея. Четыре орудия Шнайдера, выкрашенные в свинцово-сизый, голубоватый цвет. Станины раздвинуты в стороны, словно ноги у гулящей женщины, между станинами — суетятся канониры из орудийных расчетов. Неподалеку, чуть ближе к развалинам деревенских домов, на поле — неясные тени на снегу, темные кучи. Это тела людей, которые бежали из эпицентра и их сожрали твари. Тварей убили, и они развеялись в воздухе, как и положено Тварям из Преисподней, но люди… люди остались лежать посреди заснеженного поля. Было что-то неправильное в том, что никто не спешил их хоронить, да что хоронить, даже простыней не накрыли. Нет времени.

Поручик выдыхает воздух, который мгновенно становится белым паром на морозе. Один час интенсивной стрельбы, думает он, а у меня на третьем орудии гидропневматический накатник барахлит, на одном тормозе отката долго не продержишься.

— Бакунин! Эй! Бакунин! А ну подь сюды! — кричит он и к нему тотчас подскакивает невысокий и смуглый татарин с тонкими усиками, козыряет. Маресьев автоматически отмечает, что пошива у Бакуина серая, а пояс затянут далеко не по-уставному, ослаблен и болтается едва ли не на мудях. Дождется у него Бакунин, направит он его на гауптвахту. Но сейчас не время к такому придираться, сейчас важнее дело, а это потом. Если потом будет.

— Вашблагородие! — выпаливает татарин: — канонир Бакунин по вашему приказанию явился!

— Что там с накатником на третьем? — спрашивает у него поручик и морщится, потирая руку, болит, зараза. Все-таки потянул себе что-то пока орудие на огневую позицию закатывали.

— Скверно, Вашблагородие! Пяток выстрелов выдержит, а там полетит к такой-то матери. — отвечает тот: — дак нам же говорили, что в починку отправят на днях. С такого орудия стрелять — это как в карты с чертом играть, то ли куда надо улетит, то ли ствол назад вылетит и все. Хана.

— У нас ровно час. — говорит поручик: — с десяти до одиннадцати. По нормативу один выстрел из орудия в четыре минуты. Это пятнадцать выстрелов с каждого орудия за час.

— Так мы с других орудий можем и почаще стрелять. Но вот с третьего… оно же как назад вылетит, так поубивает ребят.

— По третьему орудию… — поручик смотрит на свою батарею. Канониры начал выгрузку снарядов и складирование их у орудий, так, чтобы было удобно подхватывать и заряжать. Он смотрит на третье орудие, ничем не выделяющееся от других. Так же стоит, задрав хобот 105-миллиметрового ствола в небо, так же суетятся у него канониры, Морозов устанавливает прицел и наводится по ориентирам, остальные складывают снаряды неподалеку.

И сделать ничего не сделаешь, думает поручик, по уму нельзя из третьего орудия огонь вести, если и гидропневматический накатник, и гидравлический тормоз отката из строя выйдут, так, чего доброго, действительно ствол оторвет, и он назад отлетит, здоровенная железяка под пару тонн весом. Кто на дороге попадется — зашибет насмерть. Но и совсем не вести огонь из него — значит на одну четверть огневую мощь всей батареи снизить. А у них, у артиллерии всего один час будет, всего пятнадцать снарядов с орудия. Если очень постараться — то можно и двадцать сделать… если очень постараться. Снаряды поудобнее сложить, чтобы не поднимать их снизу, а сразу на руки перехватывать… назад во время выстрела не отбегать, а в сторону подаваться, чтобы отбегающий казенной частью не зашибло. Просто в сторону подался и все… опасно, очень опасно, но экономит секунды. И если перераспределить расчет от третьего орудия… нет, все равно получается меньше.

— На третье орудие я сам встану, — говорит поручик: — двух заряжающих и канонира оттуда тебе отправлю, ты их по остальным орудиям распредели.

— Слушаюсь, Вашблагородие! — козыряет Бакунин и тут же убегает к своим подопечным. Поручик же идет к третьему орудию.

— Со мной останутся двое, — говорит он: — Морозов и Вагин. Остальные — к Бакунину, он вас по расчетам распределит. Исполнять! — он дожидается, пока двое заряжающих и один канонир — отбывают и поворачивается к двум оставшимся. Оглядывает их. Морозов — здоровенный детина. Косая сажень в плечах, румянец на лице, сдвинутая набок шапка и пар изо рта. Вагин — невысокий, темный лицом, уши лопухами торчат в стороны.

— На орудии неисправен накатник. — говорит поручик: — это значит, что ствол может оторваться к чертям. А может и не оторваться, может на тормозе отката продержаться. Чтобы вас не зашибло насмерть — после того, как зарядили снаряд — отбегаете не назад,