Крестовые походы. Священные войны Средневековья - Джеймс Брандедж

И вы могли увидеть поверженых греков, захваченных ездовых лошадей и боевых коней, и мулов, и другую добычу. Убитых и раненых было столько, что не было им ни числа, ни меры. Большая часть знатных людей Греции повернула к Влахернским воротам. Час вечерней молитвы уже прошел, и ратники устали сражаться и убивать. И они начали собираться на большой площади в Константинополе; и решили расположиться вблизи стен и башен, которыми овладели. Они не думали, что сумеют ранее чем через месяц завоевать город с его великими церквами и прекрасными дворцами и с таким множеством народа.

Как было решено, так было и сделано, и они расположились возле стен и башен, вблизи своих кораблей. Бодуэн, граф Фландрии и Эно, расположился в алых шатрах императора Мурзуфла, которые тот оставил натянутыми, а Анри, его брат, – перед Влахернским дворцом; Бонифаций, маркиз Монферратский, и его люди, – ближе к главной части города. Вот так расположилось войско, как вы слышали, и Константинополь был взят в понедельник после Вербного воскресенья[274].

* * *

Латинские рыцари и солдаты, взявшие Константинополь, теперь должны были создать правительство города и всей балканской территории, которая вскоре оказалась принадлежащей им. Они предпочли создать Латинскую империю Константинополя: византийский император был заменен выборным латинским императором, а на смену профессиональной бюрократической машине византийского государства пришла мешанина феодальных вассалов нового императора. Крестоносцы в Константинополе сформировали правительство по тому же принципу, что и первые крестоносцы, создавшие латинские государства на Святой земле. Одним из первых действий завоевателей, уверенно овладевших городом, стала организация выборов нового императора.

Выборы и коронация первого латинского императора Константинополя

[275]

Тогда собрался совет, и представители войска объявили, что должен быть избран император, как было уговорено. И они проговорили так долго, что был назначен другой день; и в этот день должны были избрать двенадцать выборщиков, которые выберут императора[276]. И не могло быть так, чтобы не нашлось достаточно кандидатов, людей, которые желали бы удостоиться столь великой чести, как трон Константинопольской империи. Но самое большое несогласие, которое там произошло, было спором из-за Бодуэна, графа Фландрии и Эно, и маркиза Бонифация Монферратского; ибо все говорили, что из этих двух кто-то будет избран императором.

И когда мудрейшие мужи войска увидели, что имеются сторонники и того и другого, они поговорили между собой и сказали: «Сеньоры, если мы изберем одного из этих двух знатных людей, то другой проникнется такой завистью, что уведет всех своих людей. И тогда земля, которую мы завоевали, может оказаться потерянной, как едва не была утрачена земля иерусалимская после завоевания, когда Годфруа Буйонский был выбран королем. При этом граф де Сен-Жилль проникся такой великой завистью, что стал всячески настраивать других баронов и всех тех, кого мог, чтобы они оставили войско. Тогда многие уехали прочь, и их осталось столь мало, что, не окажи им Бог поддержки, земля была бы утрачена. Поэтому мы должны остерегаться, чтобы с нами не приключилась такая же беда, и отыщем способ, как удержать их обоих. Пусть тот, кого Бог удостоит быть избранным императором, сделает так, что другой порадуется этому; пусть избранный отдаст другому всю землю по ту сторону пролива, по направлению к Турции, и остров Греции; и пусть тот станет вассалом императора. Так мы сумеем удержать в войске обоих».

Как было предложено, так и было сделано. И оба согласились на это по доброй воле. И настал день совета, и совет собрался. И были избраны двенадцать человек, шесть с одной стороны и шесть с другой. И они поклялись на святых мощах, что выберут во благо и по совести того, кого сочтут наиболее полезным и лучше всего пригодным к управлению империей.

Так были избраны двенадцать выборщиков, и был назначен день выборов. И в день, который был назначен, выборщики собрались в богатом дворце, одном из самых прекрасных на свете, где разместился дож Венеции. Там было великое и чудесное скопление народа, ибо каждый хотел видеть, кто будет избран. Позвали двенадцать выборщиков; и они были отведены в богатую часовню, которая имелась в этом дворце, и дверь была заперта, так что с ними никто не остался. А бароны и рыцари остались в этом большом дворце.

Совет продолжался до тех пор, пока не пришли к согласию; и по доверию всех остальных был назначен Нивелон, епископ Суассонский, который был одним из двенадцати. Они вышли туда, где были все бароны и дож Венеции. Знайте, что на них были обращены все взгляды желающих услышать, как прошли выборы. И епископ, возвысив голос, пока остальные внимательно слушали, сказал им: «Сеньоры, милостью Божьей мы договорились поставить императора; а вы все поклялись, что того, кого мы изберем императором, вы будете считать императором, и, если кто-либо захочет воспротивиться этому, вы окажете подмогу избранному. И мы назовем его имя как раз в этот час, когда родился Бог: Бодуэн, граф Фландрии и Эно».

И крик радости раздался во дворце, и они понесли графа из дворца, и маркиз Бонифаций Монферратский с одной стороны нес его в церковь и выказывал ему всяческий почет, какой только мог. Таким образом императором был избран Бодуэн, граф Фландрии и Эно, а коронация его определена была на день через три недели после Пасхи.

Пока рыцари Латинской империи под руководством своего нового императора планировали подчинить себе остатки Византийского государства, новость о нападении крестоносцев на город дошла до папы Иннокентия III. Папа был потрясен и разгневан. Охваченный яростью, он написал резкое послание папскому легату, сопровождавшему крестоносцев.

Папа Иннокентий III упрекает папского легата

[277]

Петру, кардиналу-пресвитеру церкви Святого Марцелла, легату святейшего престола.

Мы были немало удивлены и встревожены, услышав, что ты и наш возлюбленный сын кардинал-пресвитер церкви Св. Пракседы и легат святейшего престола, опасаясь нависшей над Святой землей угрозы, оставили Иерусалим (который сейчас пребывает в такой великой нужде) и на корабле отправились в Константинополь. Теперь мы видим, что свершилось именно то, чего мы опасались, и то, чего мы страшились, произошло. <…> Ведь ты, который должен был искать помощи для Святой земли, ты, который должен был побуждать других словом и примером помочь Святой земле – по собственной инициативе отправился в Грецию, поведя за собой не только пилигримов, но даже обитателей Святой земли, которые прибыли в Константинополь, следуя за нашим почтенным братом архиепископом Тирским. Когда ты покинул ее, Святая земля осталась лишенной людей, не имеющей сил. Из-за тебя ее нынешнее состояние хуже прежнего, потому что все друзья покинули ее вместе с тобой и не осталось поклонника, способного дать ей утешение. <…> Мы лично были в немалой степени взволнованы и, резонно, действовали против тебя, поскольку ты поддержал этот совет и поскольку ты покинул землю, которую Господь освятил своим присутствием, землю, на которой Царь небесный чудесным образом продемонстрировал таинство искупления. <…>

Ты был обязан позаботиться о выполнении своей миссии и со всем вниманием обдумать не завоевание Константинополя, а защиту того, что осталось от Святой земли, и восстановление утраченного. Мы сделали тебя своим посланником и послали тебя, чтобы обрести не временные, но вечные ценности. И с этой целью наши братья позаботились обо всех нуждах.

Мы недавно услышали и узнали из твоих писем, что ты освободил от паломнических клятв и крестоносных обязательств всех крестоносцев, оставшихся защищать Константинополь, начиная с прошлого марта и до настоящего времени. Невозможно не разгневаться на тебя, поскольку ты не должен был и не мог давать таких отпущений.

Кто предложил тебе такие деяния и как ты позволил ввести свой разум в заблуждение? <…>

Как теперь вернуть греческую церковь в духовный союз, к преданности святейшему престолу, когда она охвачена таким множеством несчастий и подвергается таким преследованиям, что видит в римской церкви только погибель и происки тьмы, так что она теперь, и не без оснований, испытывает отвращение к латинцам больше, чем к собакам? Что касается тех, кто должен был стремиться к целям Иисуса Христа, а не к собственной выгоде, чьи мечи, которые должны были быть направлены против язычников, теперь обагрены кровью христиан – они не щадили ни женщин, ни стариков, ни детей. Они совершали инцест, прелюбодеяние и блуд на глазах людей. Они отдавали и женщин, и девственниц, даже посвятивших себя Богу, грязной похоти мужчин. Не удовлетворившись взломом императорской сокровищницы и разграблением имущества князей и менее значимых людей, они также наложили руки на сокровища церквей и, что еще хуже, на все их имущество. Они даже срывали серебряные пластины с алтарей и разрубали их на куски, чтобы распределить между собой. Они надругались над святынями, выносили кресты и святые мощи. <…>