Три года октября - Игорь Михайлович Бер

буквы в окончательном диагнозе изменятся.

— Здесь ведь ничего не говорится про инъекцию! Как же так? — возмутился я.

— Видимо кому-то в криминальном отделе сильно не хочется начинать уголовное расследование. Либо дел и так по самое горло, либо бывшая женушка Краснова не так проста и имеет связи в определенных кругах.

— Но ведь это не честно! Нужно поставить в известность участкового! Или даже следователя, который вел дело Колодина.

— Они как раз самые заинтересованные лица, чтобы дело не заводилось. На руках у них свидетельство о смерти от естественных причин, так зачем им лишняя головная боль?

— Тогда я свяжусь с Надеждой Комаровой!

— С кем?

— С журналисткой. Я в прошлом году общался с ней по делу Марины Федосеевой.

— А, с Надькой. Я уже и забыл про нее. Я бы с ней тоже пообщался. Повспоминали бы вместе наши молодые годы. Только вмешивать ее в это дело не стоит. Здесь не наскребешь на целую статью.

— Но ведь надо что-то делать!

— Зачем? Просто забудь. Выдай тело бывшей Краснова, пусть хоронит, пока она еще хочет этого, иначе затраты на поминки пойдут из местного бюджета. А наша власть ох как не любит непредвиденные расходы.

— Я все же попробую поговорить с Лихманом.

— Поговори, но знай: тебе никто не поверит. Только зря потратишь время. Заставишь понервничать лишний день безутешную вдовушку.

— Один день. Мне нужен всего один день.

Безбородов отложил документ, затем поднялся из-за рабочего стола и принялся кормить рыбок.

— День так день. Селину я не скажу, что мы получили заключение, а потому, если бывшая жена Краснова снова наведается к нему с требованием выдать тело, и он позвонит мне с распросами, я скажу, что результаты будут только завтра.

Осень в ближайшем к Старым Вязам городке была серой и понурой. Небо хмурилось, и накрапывал мелкий дождик, зато воздух был чистым и влажным. Листья деревьев, хранящие красоту умирающей природы, превращались в неприглядное нечто, попадая под ноги прохожим. Кругом виднелись лужи — этакий инструмент охоты бестактных автомобилистов на чистую одежду пешеходов.

Я приехал в город на общественном транспорте в первой половине дня. Водитель пообещал сообщить мне заранее, когда мы доедем до городской больницы, но обещание не сдержал. Я не стал винить его — сделал он это явно не со зла. Скорее всего, у него накопилось слишком много проблем — личных и по работе. А то, как иначе? Если не пытаться искать оправданий тем или иным поступкам людей, тогда можно прийти к выводу, что кругом одни грубияны, недоброжелатели и эгоисты. К счастью для меня, в больницу ехали пару старушек, они мне и подсказали, что пора и мне выходить.

Городская больница была побольше нашей старовязовской, но по внешнему виду они мало чем отличались. Один архитектурный стиль, времен Советского Союза. Пациенты и врачи то входили через главные двери, то выходили. Кто-то о чем-то разговаривал или даже спорил. Двое медбратьев стояла у урны, и задумчиво курили, высказывая редки замечания о паршивости погоды. Какая-то женщина пыталась успокоить своего малолетнего сына, убеждая, что внутри никто ему не причинит вреда и уколов сегодня точно не будут. Пьяный мужчина, стоял у дверей, шатаясь из стороны в сторону, сунув руки глубоко в карманы брюк, явно ожидая свою благоверную. Парень с девушкой, оба в марлевых повязках, держались в сторонке, дабы не мешать потоку, и грели руки о пластиковые стаканчики с кофе. Две вороны громко выясняли отношения под кедром, что рос у фасада, не желая уступать друг другу найденную шишку.

Я, вприпрыжку преодолев лестничный пролет, вошел в здание больницы. Внутри все гудело от голосов и телефонных трелей. Дождавшись очереди в информационное бюро, я поинтересовался, как мне найти судмедэксперта Леонида Моисеевича Лихмана. Узнав мое имя и причину визита, женщина в белом халате, лет пятидесяти пяти и стольких же килограмм, связалась с Лихманом по телефону. После короткой беседы, она положила трубку и объяснила в какую сторону идти.

Пришлось воспользоваться лифтом и пройти три ответвления по коридору, пока мой глаз не зацепился за табличку на двери с нужным мне именем. Постучав и услышав в ответ «Открыто!», я вошел.

— О, Алексей. Что заставило посетить вас мою скромную обитель?

Насчет «скромности» кабинета можно было и поспорить. Внутри было больше зелени, чем в парке при местной больнице. При этом Лихман отдавал предпочтение карликовым деревцам. По углам стояли фикусы, лимоны и пальмы. На столе и подоконниках — бонсаи, разных цветов и размеров. Ни дать ни взять, не кабинет — а ботанический сад.

Я приветственно пожал руку судмедэксперта, после чего принял приглашение сесть на стул. На столе был идеальный порядок: документы лежали на полочках, ручки и карандаши в стаканчике. По углам стола стояли два флажка: слева флаг России, справа — Израиля. По центру расположился маятник Ньютона, в данный момент в неактивном состоянии. На стенах, помимо грамот и дипломов, было несколько фотографий в рамках, на которых был запечатлен сам Лихман в компании с некими важными на первый взгляд людьми. Большинство из них были облачены в талиты, а на головах (в том числе и у Лихмана) находились ермолки.

— Леонид Моисеевич, я хотел бы с вами поговорить, касательно заключения смерти Краснова.

— А что не так? — Лихман поправил очки, затем сплел пальцы рук, опустив их на стол.

— Не поймите меня неправильно, но меня терзают сомнения, касательно правильности поставленного диагноза.

— Интересно, — протянул он, прищурив один глаз. — И как я должен понять ваши слова, чтобы они показались мне правильными?

Между нами повисло легкое напряжение, которое могло в любой момент усугубиться, на основании последующих сказанных мной слов. И все же, у меня не было времени ходить вокруг да около. Необходимо было расставить все точки над «ё» как можно скорее.

— Вы указали проблемы с сердцем как основную причину смерти Краснова. Но есть кардиограмма месячной давности, которая подтверждает отсутствия каких-либо патологий у погибшего.

— А вы говорили с его лечащим врачом, касательно его здоровья, перед приходом ко мне? — на этот раз прищурились об глаза.

Пришлось признаться, что я этого не сделал.

— Так почему же вы решили поговорить со мной, касательно сомнительного заключения, а не с его кардиологом? Может, ошибку допустил он, или произошел сбой в аппарате? Вы ведь не первый день работаете в морге и должны знать, что самый точный окончательный диагноз ставит не терапевт, а танатолог.

— Поймите, я вас ни в чем не обвиняю. Мне просто хочется исключить вероятность каких-либо неточностей. Мы ведь говорили с