Пуговицы и ярость - Пенелопа Скай

– не отпускать ее от себя ни на шаг в любой момент дня и ночи.

Каждый день я брал ее с собой на работу, и пока она листала на диване журналы, я старался сосредоточиться на деле. Она не издавала ни звука, так что я мог спокойно заниматься своими делами, но, тем не менее, ее присутствие, пусть даже очень молчаливое, выбивало меня из колеи.

Я все равно продолжал думать о ее длинных ногах, обвитых вокруг моей талии. Я представлял, как она сидит под моим столом и делает мне минет. Потом мне в голову лезли совсем уж грязные вещи, и член был готов прорвать брюки. Подчас мне не удавалось справиться со своим темпераментом, и я приказывал ей сосать там, где мне приспичит. А иногда просто клал ее животом на столешницу и имел ее от всей души, даже не потрудившись закрыть дверь кабинета.

Конечно, при таких условиях я уже не мог работать так, как раньше.

Мне нравилось контролировать ее, мне нравилось доминировать. Я кидал наугад кости – либо это мое, либо нет. Но иногда верх брал ее характер, и тогда она смотрела на меня с повелительным огоньком в глазах. И я позволял ей это, поскольку мне самому было по душе ощущать себя зависимым и подчиненным. И она в своей роли была исключительно хороша.

Жасмин меня избегала. Если ей что-то было нужно от меня, она посылала по электронной почте неискреннее, лицемерное письмо. Она подозревала, что Пуговица торчит в моем кабинете наподобие цепного пса, и была права.

Через пару недель Пуговице становилось все лучше и лучше. Раны постепенно затягивались, а на щеках снова заиграл румянец, который так радовал мне глаз. Она уже не ощущала боль, не хромала и ходила без посторонней помощи. Конечно, она была уже не та, что раньше, но и не хуже, по крайней мере. На ее животе еще оставалось несколько шрамов, но почти что незаметных. Хирург был вынужден сделать полостную операцию, чтобы спасти ей жизнь.

Слава богу, она выкарабкалась.

За совсем короткий промежуток времени Пуговица стала для меня смыслом жизни. Я знал ее уже девять месяцев, и они пролетели в мгновение ока. Она попала ко мне, как пленница, но я очень скоро понял, что сам стал ее пленником.

Я принадлежал ей весь.

Это была единственная женщина, которой удалось накинуть на меня лассо. Чего бы ей ни захотелось, я мигом бросался выполнять пожелание. Я был готов сделать для нее все, что угодно. Попроси она достать ей кусочек солнца, я бы вылез из кожи вон, чтобы добыть требуемое.

Иногда это меня пугало.

Пугало именно потому, что в нашей связи заключалась очень большая сила. Если бы она захотела бросить меня, я превратился бы в калеку. Скажи она, что собирается вернуться в Америку, мне оставалось бы только стоять и смотреть, как она поднимается по трапу самолета. Даже не заметив, я прикипел к ней всей душой.

Прикипел до боли.

Теперь каждую ночь она спала со мной и каждое утро скакала на моем х*е. Когда она кончала, то выкрикивала мое имя. И она целовала меня – вечером перед сном и утром – перед выходом на работу.

Она поставила меня на колени.

Да что происходит со мной, черт побери?!

– У тебя все хорошо? – спросила Пуговица, захлопывая книгу и озабоченно глядя на меня.

– Да нормально.

Все мои тягостные мысли вмиг улетучились, словно дым.

– А чего ты спрашиваешь?

– Просто ты десять минут подряд смотришь на меня.

– Ну, я всегда смотрю на тебя.

– Сейчас как-то по-другому.

Пуговица положила книгу на стол и направилась в мою сторону.

Дело происходило в офисе винодельни. Я сидел за своим столом, причем мои мысли были далеко не о работе. Сначала-то я полагал поработать, а не думать о моей возлюбленной… Возлюбленной?

– Да просто задумался.

– Может, хватит на сегодня?

– Может, и хватит.

Я выключил айпад и сгреб бумаги в ящик стола.

Она зашла сзади и стала мять мне плечи, растирая затекшие под рубашкой мышцы.

– И что я должна делать?

– Как приедем домой, можешь лечь в изножье постели.

– О-о… Мне нравится.

Я встал из-за стола и снял пиджак с вешалки:

– Ты готова?

– Ага, – отозвалась она с сексуальной улыбочкой.

О чем она в тот момент думала, я и понятия не имел.

– Никак не могу дождаться, когда же мы вернемся домой.

– Можно тебя спросить кое о чем? – спросила она, усевшись на пассажирское сиденье.

Она имела привычку задавать мне вопросы именно во время езды, понимая, что мне некуда деваться.

– Можно.

– Тебе ведь нравится, когда я тебе приказываю?

Я понял, что она имеет в виду смену наших ролей. Это случалось довольно редко, но если случалось, то бывало весьма жарко. Она не давала мне кончить, пока сама не получит свою долю наслаждения. Но и тогда она заставляла меня потрудиться. Меня заводила ее манера грубого обращения, словно с мужчиной-тряпкой.

– Ну, иногда, да.

– А у тебя… был опыт с кем-нибудь еще?

Вот чего не было, того не было.

– Нет.

– То есть я первая женщина, которая делает это с тобой?

– Первая и единственная.

Она отвернулась в сторону окна, обдумывая мои слова.

– Тебе это нравится. Я вижу.

– Да, нравится, – спокойно и без вызова отозвалась она.

– Естественно. Проявление власти действует возбуждающе. Это действует, как наркотик.

– Да неужели? – едва заметно улыбнулась Пуговица. – Удивительно, как ты вообще позволяешь мне такое. Ты ведь такой человек, которому вряд ли понравится положение подчиненного.

– Да, ты права. Ненавижу быть под кем-то.

Вдалеке показалась наша вилла. Я заметил ее еще из долины.

– Но с тобой совсем другое дело. Мне действительно нравится.

– Почему же?

– Потому что ты сильная. Никогда еще не встречал такую женщину.

– Но ты гораздо сильнее меня.

– Не нужно быть большим, чтобы быть сильным. Сила исходит из глубины нашего характера. Это способность терпеть боль, превозмогать неудачи, когда они сыплются на тебя, как из ведра. Это способность противостоять чужой воле. Да много чего еще. И размер тут не важен.

Она задумчиво посмотрела на меня:

– Ты ведь тоже сильный.

Не такой уж сильный, как хотелось бы. Прошлое преследовало меня каждый день. Горе душило меня, не желая отпускать. Я был обречен на вечные страдания от того, что уже нельзя изменить. Пуговица тоже получила свое, но тем не менее не сломалась. А я просто продолжал влачить существование и закрыл для мира свою душу и сердце.

– Ты задаешь слишком много