Крадущиеся на глубине. Боевые действия английских подводников во Второй мировой войне. 1940–1945 гг. - Эдвард Янг

Если же ночью были основания ждать неприятностей, я не позволял себе укладываться в койку. Какую-то часть ночи я сидел один в кают-компании. Красные лампы отбрасывали теплый и немного мрачный свет на деревянные поверхности мебели, ложились темными пятнами на занавески, за которыми спали офицеры. В такие ночи я сидел за столом, даже не сняв с шеи бинокль, и беспрерывно курил. Иногда я пытался читать, но тусклый свет не позволял предаваться этому занятию долго. Временами я думал, вспоминал или просто дремал, опустив голову на руки, но все время внимательно прислушивался. Частенько я подходил к карте и начинал в сотый раз рассматривать район патрулирования, хотя он уже был изучен вдоль и поперек, ничего нового обнаружить на карте было невозможно.

Когда я чувствовал, что выносить общество самого себя больше нет сил, я поднимался на мостик и час-другой проводил там. Как восхитительны, как ароматны тропические ночи! Вялые выхлопы наших дизелей смешивались с соленым дыханием моря, плещущегося у бортов субмарины. Поверхность воды усеяна звездами, а легкий бриз приносит с невидимых берегов Малайзии запах неведомых благовоний. Облокотившись о поручни, я смотрел вперед и видел узкую площадку легкого корпуса, тянущуюся к носовой части субмарины, и сам нос, разрезающий гладкую поверхность воды и разгоняющий по сторонам фосфоресцирующие микроорганизмы. Иногда свет оказывался настолько ярким, что ватерлиния «Шторма» казалась окруженной белым пламенем. Это делало нас заметными для любого пролетающего самолета. Но лунные ночи были еще хуже. Тогда мы чувствовали себя голыми: на залитой лунным светом поверхности нас наверняка было видно на много миль вокруг.

Но наконец небо на востоке начинало едва заметно светлеть. Приближался рассвет. В тропиках день начинается быстро, поэтому приходится бороться с искушением остаться на поверхности подольше. Я приказываю готовиться к погружению, а это значит, что скоро смогу расслабиться и отдохнуть.

Во время патрулирований у Нордкапа я всегда выполнял утренние погружения по сигналу ревуна, то есть при участии всего экипажа. Теперь моя команда приобрела больше опыта, и я не считал необходимым беспокоить спящих людей, когда мы могли справиться с этой задачей силами вахтенных. Обычно мы так и поступали. В последний раз оглядевшись, я захлопнул крышку люка над головой, тем самым отгородив на следующие четырнадцать часов себя и своих людей от мира, наполненного солнцем, воздухом и светом. К тому моменту, как я спустился в пост управления, мы уже находились на глубине 80 футов.

Через полчаса подошло время всплывать на перископную глубину, и мы плавно поднялись вверх. Стрелка глубиномера дрогнула и двинулась по шкале. 75, 70, 60, 50, на 40 футах я прильнул к окулярам перископа. Сначала я видел только бледно-зеленую воду, но через мгновение ее прорезал луч света и верхние линзы поднялись над водой. Вокруг видно только бесконечное водное пространство, наполненное ярким светом небо и зелено-коричневый остров с маяком. «Убрать перископ!» Я иду к столу, показываю вахтенному офицеру на карте линию, по которой мы должны патрулировать, предупреждаю его, в котором часу меня разбудить, и забираюсь в свою любимую койку. Там я несколько минут лежу без сна, прислушиваясь к голосам и звукам, следя за малейшими изменениями в движении «Шторма». А затем наступает благословенное забытье, продолжающееся до завтрака.

Морской охотник снова вернулся на следующее утро. Мы уклонились от встречи и проследовали в свой район патрулирования. Он скрылся в юго-восточном направлении, но через два часа снова показался на горизонте, только теперь следовал обратным курсом. Что стоит за этим? Может быть, он направлялся на север, чтобы сопроводить кого-нибудь на юг? Или это обычное патрулирование? Или разведка, подготовка к чему-то масштабному, ожидаемому со стороны Сингапура?

Но мы уже почти не надеялись на обещанный прорыв японского флота. За четверо суток мы видели только несколько джонок, прибитый к берегу лес и один самолет.

Однажды утром, когда мы всплыли на перископную глубину, я неожиданно не обнаружил на привычном месте остров. На несколько мгновений я ощутил себя человеком в шлюпке, который спокойно греб от берега, но вдруг оглянулся и не увидел землю, потому что опустился густой туман. Мы не видели остров, пришлось срочно вспоминать, что такое навигация по форме морского дна. Я предположил, что течение в северном направлении ночью усилилось, поэтому взял курс на юг. Задействовав ультразвуковой эхолот, мы измеряли глубину каждые четверть мили, наносили ее на кальку, а потом методом проб и ошибок пытались совместить ее с изобатами на карте. Горизонт был закрыт дымкой; когда мы со временем обнаружили остров Джемур, он оказался именно там, где мы и предполагали. Это был мой первый опыт судовождения по эхолоту, и было очень любопытно узнать, насколько он точен на мелководье.

Никто не отменял приказ беречь торпеды для атаки на большие корабли, поэтому на попадающиеся мелкие цели мы не обращали внимания. (Всего у нас было 13 торпед: б – в носовых трубах, б – для перезарядки и 1 – в кормовом аппарате.) Вечером 5 марта все субмарины в Малаккском проливе получили сообщение об отмене приказа. Это означало, что штаб в Тринкомали больше не ждет вылазки японцев, поэтому нам было дано добро на поиски цели по своему усмотрению. А на «Шторм» поступила дополнительная информация об ожидаемом проходе через нашу территорию торгового судна. Поэтому в ту ночь мы не пошли, как обычно, на север для зарядки батарей, а остались на месте, хотя эти воды кишели джонками.

Но только на следующую ночь на нашем пути возникло что-то стоящее. Вскоре после одиннадцати часов вахтенный офицер заметил на юге от нас темный силуэт. Прозвучал сигнал тревоги. Выбравшись на мостик, я никак не мог определить, что за судно перед нами. Ночь была лунной, но туманной, и его очертания искажались во влажной атмосфере. Только две вещи я мог сказать с уверенностью: судно двигалось на северо-восток и определенно не было джонкой. Это могло быть торговое судно средних размеров, о котором меня предупреждали, или крупная субмарина, или морской охотник (если нам очень не повезет). До последней минуты я был склонен считать, что передо мной торговое судно. Нельзя было упускать такой шанс, и я приказал взять лево руля.

Выйдя на атакующую позицию, я приказал приготовить четыре трубы, установив глубины 8 и 12 футов. Я решил пустить их с небольшим упреждением, чтобы компенсировать возможные ошибки в расчетах. Наш радар не видел цель, иными словами, был бесполезным. Я установил на мостике ночной прицел, направил его в сторону цели и дал команду приготовиться.

Глядя в перекрестье прицела, я выжидал, когда темная клякса (она же вражеский корабль) начнет движение вдоль светящихся стрелок. Когда момент настал, я был неприятно удивлен, обнаружив, что меня бьет дрожь, с которой я не могу справиться. Враг медленно продвигался к точке прицела. Осталось только три четверти корпуса, половина (я еще мог передумать и дать ему убраться восвояси), четверть…

– Первая пошла!

Субмарина вздрогнула, вытолкнув из трубы первую торпеду, которая устремилась к цели. Скорчившись у прибора ночного видения, я ждал, пока нос субмарины коснется перекрестья.

– Вторая пошла!

Черная цель продолжала двигаться вперед, не подозревая, что к ней со скоростью 40 узлов спешат смертоносные торпеды.

– Третья…

– Четвертая…

Я выпрямился и посмотрел вдоль линии огня. Торпеды друг за другом бежали под водой: в лунном свете я видел мерцающий след в потревоженной воде. Теперь меня охватило страстное желание развернуться и уйти как можно дальше на максимальной скорости. Но если бы я сделал это, враг непременно заметил бы, как мы разворачиваемся, и получил бы фору во времени, чтобы увернуться от торпед. Поэтому я стиснул зубы и продолжал идти прежним курсом, полагая, что не увидеть нас может разве что слепой. Я направил бинокль на вражеский корабль и, затаив дыхание, следил, как он приближается к линии огня. Он двигался неизменным курсом, очевидно не подозревая о нашем присутствии. Но мы теперь находились достаточно близко к нему, значительно ближе, чем в начале атаки. И неожиданно я с тревогой понял, что мы стреляли по морскому охотнику, до которого теперь оставалось не более мили.

К моему ужасу, он миновал линию огня невредимым, но, скорее всего, заметил плывущие в воде торпеды. Я наклонился к переговорному устройству:

– Пост управления! Ныряем! Ныряем!

Послышалось шипение – это открылись клапаны цистерн главного балласта. Я рывком обернулся к людям на мостике:

– Все вниз!

Пока впередсмотрящие и вахтенный офицер спускались по трапу, я успел еще раз взглянуть на вражеский корабль. Из трубы столбом поднимался черный дым, он увеличил скорость: очень торопился убить. Обругав себя за то, что промахнулся, я прыгнул в люк, задраил его и поспешно спустился в пост управления, на ходу обдумывая, что теперь делать.