Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

на вздыхающего в кресле Виноградова и сказал:

— Однако пора ехать. Поедемте вместе со мной. Наверное, Вологодский уже собрал министров…

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — сказал Розанов.

Они оделись и вышли на улицу.

Виноградов поплелся вслед за ними.

— К дому губернатора… В совет министров, — приказал Колчак шоферу, усаживаясь в машину.

Был тот ранний утренний час, когда рассеянный свет только начинает бороться с мглой ночи. Мутные пятна слепнущих фонарей, не давая света, маячили впереди. На пустой и темной площади поднимался обезглавленный туманом старый городской собор.

Колчак и его спутники молчали. Адмирал сидел, не касаясь спинки сиденья, прямой и настороженный, как бы готовый каждую минуту вскочить.

Машину потряхивало на булыжниках неровной мостовой. Из-под колес автомобиля с шипением разлеталась в стороны жидкая грязь.

Тишина города успокаивала адмирала. Примета хорошая — видимо, ни одна из воинских частей даже не попыталась выступить на защиту свергнутой директории.

Но вдруг где-то в тумане за собором раздался свист.

Колчак нахмурился и, вытянув шею, стал с беспокойством вглядываться в туман.

В сумраке у соборной площади колыхалось что-то темное и большое — не то толпа, не то колонна солдат.

Свист становился все отчетливее и слышнее. Он приобретал размеренность и мотив разухабистой насмешливой песенки, какие нередко певали подвыпившие матросы в портовых кабаках.

Колчак прислушался.

Где-то, когда-то, в какой-то памятный день он уже слышал эту песенку.

— Но где?..

Колчак на мгновение закрыл глаза и вдруг увидел перед собой раскаленную солнцем улицу тамильской деревушки: глинобитные лачуги без окон, чахлые бананы перед дверьми… По улице бегут полуголые коричневые женщины, дети и тонконогие коричневые мужчины… Потом — полисмены… Много полисменов в пробковых шлемах и с короткими дубинками в руках. А с другого конца улицы, отрезая путь бегущим, входят солдаты. Это британцы. Они идут, как на прогулке, четко отбивая шаг, и насвистывают…

«Да они насвистывали ту же песенку, что и сейчас… — вспомнил Колчак. — Ту же песенку… Когда это было? Ах да, в мое первое заграничное плавание. Англичане сгоняли туземцев на чайные плантации…»

Адмирал открыл глаза и увидел марширующий батальон рослых солдат в широкополых шляпах и ладно пригнанных зеленых шинелях английской формы.

Звучно отбивая шаг, англичане шли по улице и свистели.

«Зачем это они… Зачем?»

Колчак беспокойно оглянулся на своих спутников, но тотчас же успокоился.

Виноградов сидел с закрытыми глазами, Розанов тупо смотрел на проходящий мимо батальон британцев.

Подметив взгляд Колчака, Розанов кивнул в сторону марширующих солдат и пробормотал:

— Рановато они сегодня на прогулку отправились…

— Великолепный воинский вид, — сказал Колчак, улыбнувшись одними губами, и прибавил: — Прекрасная и, конечно, вполне боеспособная часть.

10

В зале все еще горели уже ненужные люстры, и воздух был серым от рассеянного табачного дыма. За окнами вставал сумрачный тусклый день с хмурым небом, сплошь затянутым низкими снеговыми облаками.

Вокруг длинного стола, застланного суконной зеленой скатертью с золотыми кистями на углах, сидели министры сибирского правительства, генералы и высшие чины армии.

Когда Колчак вошел в зал заседаний, Вологодский только что закончил свой рассказ об аресте левых членов директории.

Он сидел в председательском кресле, опершись о стол тяжелыми мясистыми руками, и боязливо поглядывал на дверь, как будто ожидая, что вот-вот сейчас в нее ворвутся казаки и английские солдаты, чтобы арестовать его — бывшего члена свергнутой директории и председателя совета министров сибирского правительства. Большая тяжелая голова Вологодского была низко склонена над лежащими на столе руками, и пухлые одутловатые щеки тряслись, как серый студень.

Колчак подошел к столу и занял свое обычное кресло военного и морского министра.

В зале стояло молчание, никто, видимо, не решался заговорить первым. С улицы доносился шум просыпающегося города.

Колчак сидел прямо, как бы во фронт вытянувшись, и исподтишка разглядывал лица министров, стараясь разгадать, кто из них был на тайном совещании и кто посвящен в цели переворота.

Прямо перед адмиралом сидел министр финансов Иван Михайлов — молодой человек с лицом злого ребенка, прозванный за политические интриги «Ванькой Каином». На лице «Ваньки Каина» блуждала рассеянная, но насмешливая улыбка.

В Михайлове Колчак не сомневался, но и другие министры, почти все, показались ему людьми тоже надежными, пришедшими на совещание с уже готовым решением передать власть диктатору. Сообщение Вологодского было принято спокойно, и ни один человек даже не поинтересовался судьбой арестованных членов директории. О них сразу забыли.

— Господа, кому же теперь принадлежит власть? — спросил министр продовольствия Зефиров. — Кому принадлежит верховная власть? Я думаю о политике прежде всего с точки зрения рубля, которым оперирую как покупатель… В интересах этого рубля я хотел бы сейчас же выяснить, кому сейчас, в данную минуту, принадлежит верховная власть?

— Никому, — сказал кто-то из военных. — Не арестованным же членам директории. Интересно, как они будут управлять страной, сидя под арестом…

В группе военных послышался сдержанный смешок.

«Ванька Каин» тоже улыбнулся и сказал:

— Нужно конструировать новую власть…

— Какую? — спросил Вологодский и поднял на «Каина» робкие глаза. — Какую? Может быть, объявить всероссийской властью сибирское областное правительство?

— Оставить директорию, пополнив ее новыми членами взамен арестованных, — негромко сказал кто-то в конце стола.

Колчак обернулся на говорящего, но сейчас же забыл о нем. Адмирал увидел багровое лицо поднимающегося с кресла генерала Матковского и понял, что наступление сторонников диктатуры начинается.

— Господа, —