Два брата (др. ред.) - Александр Волков

— Новгородского пехотного полка рядовой, ваше благородие!

Илья рассмеялся, а Егор, хотя ему и польстило такое обращение, сконфузился.

— Ну, что ты, что ты! Какое я благородие? Я ведь тоже из простых.

— А нарядили тебя знатно, — сказал старший брат с явным неодобрением.

— Да что ж поделаешь, — объяснял Егор. — Сам понимаешь, служба. Опять же и у царя бываю, и при дворе приходится…

Заметив, как посуровели глаза брата, Егор замолчал. Его объяснение и тон, в котором оно было высказано, неприятно поразило Илью, но он переборол это чувство и вновь отдался радости долгожданной встречи. Отведя токаря в сторону, он начал доказывать, что Гаврюху тоже надо вырвать из «вошпиталя», иначе ему, Илье, совесть не позволит уйти. Егора не пришлось уговаривать.

Переговоры младшего Маркова с начальником госпиталя были недолгими. Узнав, с кем он имеет дело, тот сразу списал двух больных из наличного состава, возложив ответственность за их будущую явку в воинскую часть на царского механика и получив от него в том расписку.

Илья Марков и Гаврила Гущин покинули военный госпиталь с чувством большого облегчения.

Встреча Аграфены с потерянным и найденным сыном была глубоко трогательна. Целуя и обнимая Илью, мать то вспоминала мужа и свекровь, не доживших до такой радости, то восхищалась, каким богатырем стал ее ненаглядный Илюша, то заботливо расспрашивала, не голодал ли он во время своих странствий, то удивлялась, как Илья мог бродить по свету в таком чудном халате…

Долго пришлось втолковывать растерявшейся от счастья Аграфене, что халат этот — больничный, что Илья теперь — солдат и пришел домой не насовсем, а снова пойдет на военную службу, когда поправится.

Это разъяснение смутило и огорчило Аграфену, но ненадолго. Старушка решила, что все, бог даст, уладится, а пока надо одеть и накормить ненаглядного Илюшеньку и его товарища.

Илья и Гаврила пошли мыться и переодеваться в спаленку Егора. А хозяйка продолжала стряпню, которую начала еще в самый тот момент, когда явился посыльный из госпиталя. Она пекла пироги с мясом, с капустой, с морковью, с рыбой, с кашей, жарила гуся, поросенка, больших золотистых карасей.

Когда вымывшиеся, посвежевшие, вдоволь наговорившиеся братья и с ними Гаврила вышли в большую горницу, они ахнули. Длинный стол, накрытый белой скатертью, ломился от яств, а посреди блюд возвышались пузатые кувшины с пивом и медовухой.

— Ух ты! — только и мог прошептать Гаврила.

А Илья весело сказал:

— Вот, Гаврюха, такое бы нам в Сенжары, когда мы у шведа сидели.

— Хо-хо-хо! — грохнул Гущин. — Такое наша бы рота разнесла — мигнуть бы не поспели!

Сев за стол, трое мужчин воздали должное и вкусным яствам и напиткам. Захмелевший Илья резал напрямик:

— Чудно мне на тебя глядеть, Егорша, ей-богу, чудно! Вроде совсем ты стал не нашего простого роду! Ну, да об этом еще поговорим. Но за то, что матушку почитаешь и хранишь, за это хвалю. Дай-ка, брат, я тебя поцелую!

Братья обнялись.

— Что ж, всякому свое! Поцелуемся, Егорушка! Помянем батю Акинфия. Эх, вот человек был… Жалко, не пришлось тебе с ним свидеться.

…От хорошего ухода и сытной пищи больные поправились скоро. Они явились по начальству, и тут, к великому огорчению друзей, им пришлось расстаться. Илья был назначен в одну из частей Петербургского гарнизона, а Гаврилу Гущина отправили в Астрахань.

* * *

На Адмиралтейской стороне, в любимом Летнем саду Петра, начали строить дворец.

Царь распорядился прежде всех других служб построить дом для токарной мастерской. Хозяином в ней стал Егор Марков, давно уже отозванный царем с литейного завода.

В огромной комнате вдоль стен стояли станки. Некоторые из них сделал Марков; на других были следы его работы: усовершенствования, которые он придумал.

У Егора было несколько подмастерьев и учеников. Свои знания и умение он охотно передавал другим. Ни один из новичков не мог равняться мастерством с Егором, но некоторые подавали большие надежды.

Под руководством Егора подмастерья делали рамы для картин, резьбу к карнизам, вытачивали фигурные балясины для лестничных перил. Все это шло для строившегося дворца.

Однажды Егор привел отпросившегося со службы Илью к себе в мастерскую. Тому любопытно было посмотреть на усовершенствованные токарные станки, о которых так много рассказывал брат.

Егор вытачивал на маленьком станке янтарный кубок для царского стола. Резец снимал тончайшие желтые стружки; они падали на пол и вертелись на нем прозрачными змейками. Изящные формы кубка обозначались все яснее и яснее. Егор оторвался от работы, провел брата по мастерской, показал ему, как точат красивые фигурные столбики для балюстрад.[121]

Смутное недовольство заполняло душу Ильи все больше и больше.

— Эх, Егорка, — шумно вздохнул он, — мастер ты отменный, руки у тебя золотые, что и говорить! Видно, не зря тебя царь жалует. Только ведь негоже на царя да на бояр талант изводить. Вишь, кубок янтарный для царя! Красив, ничего не скажешь. Опять же вон — балясины к балкону, трости, трубки… Не для народа стараешься! Игрушками царя да вельмож тешишь, вот и они тебя балуют. Ручки у тебя чистые, потому что работа такая — не землю из болота таскать али на фабрике в дыму коптиться. — Заметив растерянность на лице Егора, солдат замолчал, подумал и добавил тихо: — Ладно уж, не виню тебя, сердцем ты слаб, да и наставника такого не было у тебя, как батя Акинфий…

Егор мог бы много возразить брату. Ведь он и сам жалел о том времени, когда работал на литейном заводе и старался усовершенствовать пушки. Трудная, тяжелая была работа, да зато нужная. Но зачем оправдываться? Ведь то прошло, а теперь…

Егор проводил брата к матери. Сильно постаревшая Аграфена Филипповна обрадовалась, расцеловала сына, приступила с расспросами.

— Илюша, миленький! Что так долго не был?

— Да ведь служба, матушка! Не уйдешь из казармы, когда захочется.

— Начальники тебя не обижают?

— Всякое бывает, — скупо улыбнулся Илья.

Мать, пригорюнившись, смотрела в суровое лицо Ильи, хранившее следы многих дум, забот и тревог.

* * *

Царь вернулся в Петербург после долгого отсутствия. Он приехал поздно вечером, а рано утром отправился осматривать город. Он побывал в Адмиралтействе, присутствовал при спуске на воду только что оконченного корабля и, веселый, возбужденный, явился на стройку дворца в Летнем саду. Прежде всего он зашел в токарню и несколько минут проработал на новом станке.

— Хорош станок, хорош! Нечего сказать, Егор, твои изделия раз от разу становятся лучше.

Петр похвалил Маркова за порядок в мастерской и отправился осматривать дворец.

Он обошел вокруг здания своим размашистым шагом (свита поспешала за ним вприпрыжку) и полез на леса. Из свиты Петра за ним последовали Меншиков и Егор, остальные предпочли остаться внизу. Петр потребовал у десятника отвес, придирчиво проверял правильность кладки, ковырял желтым, прокуренным ногтем известку в пазах между кирпичами.

С высоты постройки развертывалась панорама Петербурга. Внизу протекала Нева, сверкали на солнце каналы и протоки. Широкие, прямые улицы рисовались четко, как на плане. Среди старых, уже почерневших от непогоды крыш блестели ярким золотом свежего теса новые, только что поставленные. Петербург рос как крепкое дитя, которому предстоит долгая и славная жизнь.

Город разрастался быстро. Люди, возвращавшиеся в столицу России после нескольких лет отсутствия, не узнавали ее. Появлялись новые улицы, возникали новые районы.

На месте пустынных болот возник оживленный город. По улицам, чеканя шаг, проходили утром на учение, а в полдень с учения отряды Преображенских и семеновских гвардейцев — хорошо обученные солдаты в зеленых мундирах с красными отворотами, с красными у преображенцев и голубыми у семеновцев воротниками. Сбоку шагали унтер-офицеры; отвороты и воротники их кафтанов были обшиты узким золотым галуном. Офицеры в мундирах, расшитых золотом, с серебряными гербами на касках, с голубыми, красными или белыми шарфами,[122] перекинутыми через правое плечо, вели колонны, горделиво постукивая о мостовую эспантонами. Эспантоны — коротенькие пики, украшенные государственными гербами, служили знаком офицерского достоинства. Сам царь Петр в торжественных процессиях появлялся с эспантоном.

Петербургским старожилам, наблюдавшим учения столичного гарнизона, странно было вспоминать, что местность, где построен город, всего десять лет назад служила театром военных действий. Казалось, что Петербург существует уже давно.

Глава XIII

ЦАРЕВИЧ АЛЕКСЕЙ

Петр еще не терял надежды сделать из Алексея достойного себе преемника.