Осколки - Евгений Игоревич Токтаев

последний человек.

Антенор сглотнул. Сжал зубы, сверля взглядом бесчувственного епископа.

«Это ведь он. Он убил Эвмена. Наверняка. Кто бы ещё?»

Месхенет встала, обвела безумным взглядом комнату.

— Ах ты, змея…

Она шагнула к Вашти, всё это время сидевшую на полу, согнувшись в три погибели. Схватила её за волосы и рывком подняла на ноги.

— Это всё из-за тебя, тварь… Разве я не была добра к тебе?

— Была госпожа… — пролепетала рабыня, — прости дуру… Это всё он… Маади… он мне говорил… Я лишилась разума…

— Будьте вы прокляты оба!

В руках хозяйки появился узкий стилет, кольнул рабыню в горло.

— Нет, нет! — заверещала Вашти, — пощади, госпожа.

Месхенет медленно опустила руку. Она тяжело дышала. Грудь её высоко вздымалась.

— Ты сейчас пойдёшь к Антефамену и расскажешь ему обо всём, что здесь случилось. Попросишь о помощи с погребением Хорминутера. Если не сделаешь это, клянусь Анпу, я достану тебя из-под земли, а прежде нашлю такое проклятие, что Деву Шеоль ты будешь приветствовать, как избавление.

— Сделаю, сделаю, госпожа, — часто-часто закивала Вашти, — спасибо тебе госпожа.

Месхенет повернулась к другим рабам, которые тоже всю драку пролежали на полу и только сейчас поднялись.

— Вы пойдёте с ней. Проследите, чтобы она рассказала правду. Останетесь у Антефамена. Он решит вашу судьбу.

Рабы закивали.

Антенор посмотрел на Ваджрасанджита. Кшатрий с трудом восстанавливал дыхание. Он был слишком изнурён лишениями, и эта драка вынула последние силы.

«Зачем Ономарх привёл его? Он мог просто прикончить нас всех. Зачем платить, когда уже получил желаемое. Последнее, во что я поверю, так это в его благородство. Хотел купить меня? Или ославить? Замазать грязью и кровью? Перед египтянами? Он пытался сыграть в какую-то игру? И если бы не Дион… Или Дион тоже часть игры? И Вадра… Да нет, быть того не может, бред какой-то…»

— Надо взять деньги, — сказала Месхенет, — и письма.

Она снова опустилась на колени перед мужем. Провела ладонью по его щеке.

— Прости меня, Ани, что оставляю тебя… Мы снова встретимся с тобой там, в Земле Возлюбленных… Я выполню свой долг… А они заплатят… Все…

— Уходим, — сказал Антенор.

Часть вторая

После забот об этих материях, Антигон поспешил в Финикию, чтобы организовать военно-морской флот, ибо случилось так, что его враги главенствовали на море с множеством кораблей, но что имел он, вообще, даже не несколько. Став лагерем у Старого Тира в Финикии и намереваясь осаждать Тир, он собрал царей финикийцев и наместников Сирии. Он поручил царям оказать ему помощь в строительстве кораблей, так как Птолемей держал в Египте все корабли из Финикии с их экипажами. Он приказал наместникам быстро подготовить четыре с половиной миллиона мер пшеницы, таково было годовое потребление. Он сам собрал лесорубов, пильщиков, и корабельщиков со всех сторон, и доставлял древесину к морю из Ливана. Восемь тысяч человек были заняты в рубке и распиловке древесины и одна тысяча пар тягловых животных в транспортировке. Этот горный хребет простирается вдоль земель Триполиса, Библоса и Сидона, и покрыт кедровыми деревьями и кипарисами удивительной красоты и размеров. Он учредил три верфи в Финикии — в Триполисе, Библе и Сидоне — и четыре в Киликии, лесоматериалы для которых доставлялись с гор Тавра. Существовали также и другие на острове Родос, где государство договорилось построить корабли из привозных лесоматериалов.

Пока Антигон был занят этими вопросами, и после того, как он разбил свой лагерь недалеко от моря, Селевк прибыл из Египта со ста кораблями, которые были оборудованы по-царски и которые отлично плавали. Когда он пренебрежительно проплыл мимо того самого лагеря, люди из союзных городов и все, кто сотрудничал с Антигоном пришли в уныние, для них было совершенно ясно, что, поскольку враг хозяйничает на море, он будет разорять земли тех, кто помогает их противникам из дружбы к Антигону. Антигон, однако, велел им мужаться, заявив, что уже этим летом он покроет море пятью сотнями судов.

Диодор Сицилийский. «Историческая библиотека».

Глава 9. Чёрная земля

Мемфис

Тускло горели лампады. Итеру-аа, Великая Река, разлив которой затянулся до начала сезона жатвы, нещадно парила и никакие опахала не спасали от жары.

Душно. И город, и дворец будто вымерли. Оно и к лучшему. Слишком много глаз, правил, условностей. Слишком мало свободы. Кто бы мог подумать, что настанут такие времена. Так хочется бросить всё и умчаться верхом, куда глаза глядят. Нельзя.

Египтянки обладали такой властью над самими собой, какая в Элладе была доступна лишь гетерам, но по злой насмешке судьбы самая знаменитая из «подруг», получив почести, сравнимые с царскими, оказалась заперта в золотой клетке. И не мужчиной заперта, но своей волей, подчинившись тому, что считалось приличным для царицы, коей она, тем не менее, не была.

Хорошо, что сейчас никого вокруг нет. Таис набросила на себя короткую льняную эксомиду, собрала волосы в небрежный узел. Никаких тяжёлых пекторалей, браслетов, париков. Как она устала от всего этого.

Афинянка поднялась на верхнюю террасу дворца. Отсюда был видна река и, одновременно, клонящийся к закату багровый диск. Старец Атум. Вечерняя ипостась Триединого Ра.

Иссушенная кожа жаждала ночной прохлады, но жара спадать не спешила. Одна из дворцовых кошек разлеглась на террасе, вытянув вперёд длинные лапы. Щурилась, временами лениво поглядывала на Таис и будто спрашивала всем своим видом: «Как вам, люди, шевелиться-то охота?»

А у кого-то хватало сил скакать. Таис услышала треск дерева.

— На! Получай! — раздался тонкий мальчишеский голос.

Таис улыбнулась. Ну конечно. Лаг опять атакует Леонтиска. Зайчонок против львёнка. Нет, не так. Зайчище. Пять лет ему, а наглости, хоть отбавляй. Одиннадцатилетнего брата норовит отдубасить со всей дури деревянным мечом. Леонтиск отбивается очень аккуратно. Знает — не рассчитаешь силу, мелкий сразу в рёв. И вроде как старший виноват.

Лаг очень шустрый, подвижный. Вечно у него шило в заднице. Леонтиск спокойный, задумчивый. Лаг очень похож на Птолемея. А Леонтиск… Не похож на мать с отцом ни лицом, ни цветом глаз и волос. Светлые у него волосы, а у Птолемея тёмные. У Таис и вовсе цвета воронова крыла. Кожа — будто медь. У сына бледная. Это уже вызывает косые взгляды. Перешёптывания за спиной.

Таис знала о них. Знал и Птолемей. Никогда для него не было секретом, что за кровь течёт в жилах мальчика. И никогда он никому ни полунамёком не позволял усомниться, что Леонтиск — его ребёнок.