Ловкость рук - Филипп Марголин

— Григорий работает вышибалой в одном из моих клубов, — сказал гангстер.

— В данный момент он находится в больнице. Сильно пострадал после дискуссии с одним моим другом.

Прежде Санторо полагал, что мафиози типа Орланского, которому часто доводилось иметь дело с полицией, умеет скрывать свои чувства. Однако Николай был, похоже, искренне удивлен. Или он наделен потрясающими актерскими способностями, или же то, что сообщил Санторо, действительно стало для него неожиданностью.

— Хораса Блэра обвиняют в убийстве. Барри Лестер — главный свидетель стороны обвинения в этом деле. Два дня тому назад одна моя знакомая беседовала с Тиффани Стар, любовницей Лестера. И вечером того же дня произошли две вещи. Карпинский угрожал изнасиловать мою подругу, если она будет продолжать совать нос в дело Блэра, а Тиффани Стар была убита ударом ножа в парке Крик Рок. Тиффани Стар уже ничем не поможешь, но я хотел бы попросить вас оставить в покое мою подругу. Если с ее головы упадет хотя бы один волосок, обещаю устроить вам настоящий ад на земле. Ясно?

Орланский не испугался и не рассердился. Смотрел несколько растерянно.

— Вы сказали, Карпинский в больнице. Как это вышло?

— Сами его спросите. Если выживет.

Орланский, похоже, забеспокоился.

— Спасибо вам, детектив Санторо, за то, что переговорили со мной наедине. Я ценю оказанную мне любезность. Лично я не имею никакого отношения к тому, что произошло с вашей подругой и мисс Стар. Можете передать своей подруге, что ей не стоит меня бояться.

— Тогда договорились. Желаю приятно провести вечер.

Санторо вышел из машины Орланского и направился к своей, ни разу не обернувшись. Сердце бешено билось, и немного успокоился он лишь после того, как выехал из гаража. По дороге Фрэнк размышлял о разговоре с Орланским. У него создалось впечатление, что русский был искренне удивлен тем, что услышал. Если это не Орланский послал Карпинского пригрозить Дане, тогда, получается, за всем этим стоял Чарльз Бенедикт. И вот тут возникала проблема. Одно дело использовать свое положение, чтобы пригрозить гангстеру вроде Орланского. И совсем другое — попытаться надавить на члена коллегии адвокатов, защищающего в данный момент очень богатого, влиятельного и обладающего обширными связями человека, которого обвиняют в убийстве. Особенно в том случае, если у тебя нет никаких доказательств, что именно адвокат совершил преступление. Санторо знал: его ждет полное фиаско, если он попробует пригрозить Бенедикту тем же образом, каким пригрозил Орланскому.

Санторо остановился у торгового центра и позвонил Дане на мобильный.

— Ну, как там в Канзас-Сити? — спросил он.

— Довольно интересно. А что у вас?

— Поговорил с Николаем Орланским. Он заверил меня, что не посылал Карпинского попугать вас. У меня создалось впечатление, что он вообще не знал о том, что произошло.

— Тогда, думаю, я знаю, кто послал эту обезьяну. Особенно после того, что удалось сегодня услышать.

И Дана рассказала Фрэнку о бурной молодости Чарльза Бенедикта.

— Это заставляет взглянуть на вещи под совсем новым углом, — задумчиво заметил Санторо, когда Дана закончила.

— Думаю, вполне возможно, что это Чарльз Бенедикт убил Кэрри Блэр и подставил ее мужа. Одна проблема: у нас нет никаких доказательств. Если это Бенедикт убил Кэрри, он законченный и чрезвычайно изобретательный психопат. Мы не можем переговорить с его клиентом без его разрешения. И у нас нет ровным счетом ничего — если, конечно, Карпинский не признается.

Глава 44

Весь день Чарльз Бенедикт пытался связаться с Карпинским. Дважды звонил Григорию, но попадал на автоответчик. Тогда он оставил русскому сообщение с просьбой срочно ему перезвонить. Ждал до восьми вечера, звонка все не было, и тогда Бенедикт позвонил в «Сцену» и попросил подозвать к телефону Кенни Айто, одного из барменов.

— Кенни? Это Чарльз Бенедикт. Мне надо поговорить с Григорием Карпинским. Тут возник один юридический вопрос, который я хочу с ним обсудить, но он не отвечает на звонки.

— А вы разве не слышали?

— Что?

— Григорию крепко досталось прошлой ночью. Разделали под орех.

— Что значит «под орех»?

— Ну уж не знаю, что и как там произошло. Просто слышал, ребята говорили. Короче, он сейчас в больнице и очень плох.

— А ты случайно не знаешь, в какой больнице?

Айто сказал. Бенедикт поблагодарил его и повесил трубку. Потом откинулся на спинку кресла и призадумался. От Григория всего-то и требовалось, что припугнуть какую-то девчонку. Как же она могла «разделать под орех» самого Карпинского? Ведь этот парень — настоящий монстр.

Бенедикт достал визитку, которую показала ему Тиффани Стар незадолго до своей смерти. Затем подошел к компьютеру, включил его и вошел в «Гугл». Быстро нашел «Экспоузд» и выяснил, что Лоран Паркхёрст в сотрудниках там не значится. Бенедикт снова призадумался. То, что эта Паркхёрст не в штате, еще не означает, что она не работает на газету. Вполне может быть журналисткой на вольных хлебах.

Бенедикт набрал «Паркхёрст» и включил поисковую систему. Ничего… А вот это уже действительно странно. Если Паркхёрст журналистка, должна же она где-то публиковать свои материалы. Ему это не нравилось. Женщина-журналистка, которая нигде не печатается, мало того, сумевшая «разделать под орех» этого зверя, Григория Карпинского…

Бенедикт размышлял, и чем дольше думал, тем тревожней ему становилось. Григорий мог рассказать копам, что это он, Чарли, просил его как следует припугнуть Паркхёрст. Что еще хуже — если Григорий заговорит, Николай узнает, что Чарли использовал Карпинского без его разрешения. Они с Николаем очень даже неплохо ладили, но Орланский, как известно, человек непредсказуемый.

Так. Что же делать? Что же ему теперь делать? Если вдуматься хорошенько, на этот вопрос был только один вразумительный ответ.

Глава 45

Наркота! Григорий жаждал наркотиков. Когда их действие заканчивалось, боль возвращалась. Еще ребенком Григорий научился переносить боль, вызванную кулаками, пинками, ремнем, розгами и палками — ему крепко доставалось и от отца, и от ребят в школе. Но он рос, становился все сильнее и крепче, и превратился в человека, который сам мог причинить боль. Он дрался в тюрьмах и барах, в темных проулках и на стоянках. Но прежняя боль, которую ему когда-то довелось испытать, не шла ни в какое сравнение с той, что причинила ему эта сучка.

Григорию и в голову не приходило, что эта тварь может быть вооружена, что ей достанет храбрости ударить его ножом в причинное место. Некоторые женщины отбивались кулаками. Ему это даже нравилось. Возбуждало. Другие умоляли, унижались. Но все рано или поздно становились послушными, готовыми буквально на все, лишь бы их не били. Все, за исключением этой.

Ни одна женщина прежде не посмела сделать с ним то, что сотворила эта сука. Но она за это заплатит. Он ее найдет и… Он уже было подумал «затрахает до смерти», но затем вдруг сообразил, что теперь трахаться не сможет вообще.

При этой мысли на глазах у Григория выступили слезы. И ему стало так плохо, так грустно… Что она с ним сделала? Как только посмела? Ведь он теперь уже вроде как и не мужчина. Что если он?.. Нет, он тут же запретил себе даже думать об этом. Это неважно. Главное сделать так, чтобы эта гадина страдала, орала и визжала от боли, как визжал он. О, он с нетерпением будет ждать этого момента. Теперь только ненависть помогала ему держаться.

А потом вдруг с Григорием произошло нечто ужасное. Он начал мыслить ясно. Мыслить ясно означало, что действие обезболивающих заканчивается. И внезапно боль вернулась, слегка тронула его своей когтистой лапой, но этого было достаточно, чтобы руки его сжались в кулаки, а дышать стало трудно. Скоро она глубоко запустит в него свои когти, и ему станет очень, очень плохо. Нет, ничего плохого не случится, потому как под рукой у него волшебная такая кнопочка, драгоценная кнопочка. Стоит нажать на нее, и в тело начнет поступать морфин, и уберет боль. Он пытался дотянуться до этой чудесной вожделенной кнопки, но тут чьи-то сильные пальцы перехватили его руку и прижали ее к кровати.

Обезболивающие притупили рефлексы Григория; казалось, ему понадобилась целая вечность, чтобы повернуть голову и сфокусировать взгляд. И вот он, наконец, увидел, что смотрит прямо в холодные водянистые глаза Петра Перковича.

Григорий лежал в отдельной палате. Цвет лица, как у дохлой рыбы, от разных частей тела к аппаратам с мигающими лампочками и электронными датчикам для снятия данных тянутся проводки. Все эти машины тихонько попискивали и гудели. Обычно даже такой физически сильный человек, как Карпинский, испытывал страх, глядя в ледяные глаза Перковича, но сейчас Григорий, накаченный медикаментами, все еще пребывал словно в тумане.