Страшные истории. Городские и деревенские (сборник) - Марьяна Романова

— Как? — ахнула я.

— А вот так, — развел руками Петр Иванович. — Запила она. Трудно ей было. И так жизнь не мила, каждый день как каторга, а тут еще Анька орет и портит все вокруг. Зимой это случилось. Кошка наша окотилась, и Клавдия неожиданно попросила не топить одного котеночка — ей оставить. Шут его знает, что это было. Может, впервые в жизни тепла ей захотелось. Отдушины. Забрала котенка, поселила у себя. Любила его очень. Черный котик был, с белым брюшком. Доверчиво по пятам за ней ходил, как собачонка. Ласковый. Ну Анька то ли приревновала мать, то ли просто из злости поступила так. Однажды слышим — Клавка орет, кота зовет своего. Найти не может. А потом вопль раздался, мы с женой все бросили и к ней побежали. Вбегаем в дом — сидит Клавдия на полу, раскачивается, как ненормальная, и мертвый кот на руках. Как тряпочка. «Удавиииила… — стонет, — удавииила!..» Мы ее отпоили чаем, она и рассказала — Анька кота отловила, подушкой его накрыла и ждала, пока шевелиться не перестанет. А когда мать нашла его, мертвого, еще и смеялась…. Надо было нам Аню забрать в ту ночь… Но кто же мог подумать, что Клава так…

— Убила свою дочь?

— Той же ночью. Затащила ее в подпол и там руками голыми удавила. Девчонка и пикнуть не успела. Утром сама милицию вызвала, забрали ее, увезли. Но она даже по этапу пойти не успела, до суда не дожила — повесилась в камере. Да и какая же баба захочет жить после такого…

— Кому же дом достался?

— Сестре ее родной. Мы и не знали, что у Клавдии сестра есть. Такая же страшная, как она сама, только ухоженная, городская. Ногти накрашены, все дела. А глаза — такие же злые. Все думала — продать дом или сдавать… Мы ей посоветовали священника пригласить, а она нас только матюками восвояси отправила. Два года ни продать, ни сдать не могла. А потом появилась ваша Оля. И — вот. — Петр Иванович беспомощно развел руками. — Надо было рассказать ей все, предупредить. Глядишь — беду бы отвел.

Я обернулась и посмотрела на дом, в котором Ольга провела свои последние дни и который делал ее такой счастливой. Старенькая дачка, шаткое крыльцо, потемневшие доски. Сад выглядел заросшим и заброшенным. Оле это как раз нравилось — она терпеть не могла нарочито нарядные английские газоны и прочие окультуренные территории, куда милее ее сердцу было буйное цветение природы, оставленной без присмотра.

Я представила, как она, в цветастом свободном сарафане, ходит по саду босиком, как ест ягоды с малинового куста, щурится на выцветшее летнее небо, жует травинку и не думает ни о чем.

Вдруг мне показалось, что кто-то смотрит на меня из окна. Внимательно и зло. Сощурившись, я всматривалась в темное стекло, но так никого и не увидела. Да и не могло там никого быть — дом опечатала милиция, а накануне и хозяйка приехала и повесила на входную дверь тяжелый проржавленный замок.

Попрощавшись с Петром Ивановичем, я вернулась на станцию и купила билет на ближайшую московскую электричку.

Откуда не возвращаются

Дело было в Сибири. Однажды компания молодых людей отправилась за грибами.

Их было четверо — все друзья детства, трое мужчин и одна девушка. Вошли они в лес ранним утром, когда землю еще обнимал слоистый туман, похожий на порванную фату. И к полудню уже утомились настолько, что решили возвращаться, — вот тут и выяснилось, что никто не имеет точного представления, в какую сторону идти.

В компании был человек, который жил в тех краях с самого детства и полагал, что знает лес не хуже огорода своей бабки. Был и человек, зачем-то взявший с собою компас. Были и те, кто самонадеянно считал, что умеет ориентироваться по наростам мха на камнях и стволах деревьев. Но вот того, кто повел бы всех за собою, уверенный в собственной правоте, — не было.

Никто особо и не расстроился, ибо все пребывали в возрасте, когда подобные недоразумения воспринимаются приключением. Передохнули на какой-то полянке, посидели на обросшем травой бревне, выпили кофе из термоса, съели припасенные бутерброды и приняли решение идти строго на юг.

— Вообще, не зря мы заблудились именно в этом лесу, — вдруг сказал один. — Про него всегда говорили — странное место, гиблое.

Никто не отнесся к его словам всерьез, ибо он с детства слыл любителем драматизировать. Когда все они еще и школьниками не были, именно он имел привычку пугать всех историями, что якобы у него дома живет домовой. И ладно бы просто жил — а то изводит всех, стучит по ночам, иногда и оплеуху залепить может. Даже переезжать собирались — всех этот дух достал.

Да и работу он впоследствии выбрал соответствующую — репортер. Это только в народе репортеров до сих пор считают кем-то вроде летописцев, а на самом деле на одной реальности далеко не уедешь, приходится осторожно перчить ее фантазиями.

Например, в прошлом году он нафантазировал, что у одного из жителей города ручной удав сбежал в унитаз. А система канализации устроена так, что теперь в любой момент, мол, трехметровая змея толщиной с ногу футболиста может вылезти из унитаза вашего. Так что когда пойдете справлять естественные надобности, будьте аккуратнее, дорогие земляки, а то проголодавшаяся змея может ухватить вас за сами понимаете что. Такой вой поднялся — в мэрию сотнями приходили возмущенные письма, люди в туалет боялись ходить. Пришлось даже делать отдельный репортаж о том, что это была шутка.

— Да ну тебя, — нарочито легкомысленно рассмеялся кто-то другой. — Нарочно пугаешь. Лес как лес.

— А я тоже слышала про этот лес, — подала голос третья. — Мне говорили, тут детский плач слышат иногда. Причем это уже лет пятьдесят продолжается, а орет один и тот же младенец. Местные привыкли к его голосу. Как будто он вечно новорожденный, не взрослеет. Когда впервые услышали, конечно, переполошились. Думали — какая-то дура нагуляла, родила под елкой, да и сбежала трусливо, а младенчик погибает теперь. День искали, другой, третий… Никого. А плач продолжается. Настоящий малыш давно погиб бы.

— Да это ерунда, местная байка. Ты что, не знаешь? Мне дед говорил. Просто здесь на опушке во время войны нескольких младенцев похоронили. У местных считается, что они до сих пор ползают по лесу, мертвые и неупокоенные. Но это же бред.

— Ага, а вот что ты скажешь на это. — Один из молодых людей даже остановился. — Было мне лет двенадцать, и мы с отцом пошли за грибами вот так же. И так же заплутали. Бродили, бродили, пока наконец не вышли на довольно просторную поляну. Отец мой тогда выглядел очень удивленным — он ведь рос в этих местах, лес вдоль и поперек исходил, но поляны такой не встречал. Но самое странное — она была явно искусственная. Деревья вырублены, трава вытоптана, хотя место — полная глушь. И знаете, что самое страшное?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});