Русские хроники 10 века - Александр Коломийцев

В Вышгороде великий князь не задержался. Настырный уй призывал к делам. Хоть и много значил верхний боярин, а без ведома великого князя не мог открыть скотницы, требовалось же заплатить ковачам, у коих по его распоряжению взяли хлебопашеские орудия для переселенцев. От олешского воеводы прибыл вестник, надобно было обсудить византийские дела.

* * *

Доносил воевода о константинопольских делах. Дела у могущественного и коварного южного соседа складывались так, что не только всякая вражда уходит, скоро басилевсы дружбы с Русью искать станут. Правит в Константинополе Василий. Басилевс крут, сам рать на брань водит, всеми государственными делами ведает, ближним боярам своим не доверяет. Мятежи в Империи не прекращаются. Сейчас некий Варда Фока собрал рать, занимает города в Азии, объявил себя басилевсом. Недостатка в ратниках у воеводы нет. Какие бы которы ромейские бояре против басилевса ни плели, без силы ничего не сделают. Сил же у того Варды Фоки предостаточно. Вольных смердов в Византии не осталось. Данями и смерды, и ремественники обложены сверх всякой меры. Бояре, рядцы, что мыто поставлены собирать, гребут не только в казну, но и в свой кошель. Смерды разоряются, бросают землю, бродяжничают. Варда Фока обещает дани отменить и дать всякие льготы тем, кто к нему пристанет, потому и недостатка в ратниках у него нет. С Болгарией Византия никак не замирится, сильно злы болгары на ромеев. Ныне Василий собирает рать, пойдёт на болгар. Иные бояре не верят в победу над болгарами, мыслят просить помощи у Руси. Басилевс просить помощь опасается. Помнит, как вышло у басилевса Никифора Фоки с князем Святославом. Басилевс по мирному ряду позвал Святослава усмирить болгар, золото прислал. Святослав же Болгарию занял да и выступил против Византии.

Знающие люди так мыслят: ежели поход на Болгарию неудачным выйдет, попросит Василий помощи у Владимира. Ибо тяжко ему приходится, и не только из-за того, что врагов много, своим веры нет. Коли своим веры нет, то и опоры басилевс не имеет, одна надежда на чужие мечи.

2

Константинопольские вести требовалось обмыслить, дабы выгоду для Руси иметь. Думали вдвоём, даже без ближних. Сидели в думной горнице, где в досканцах хранились хартии с мирными рядами, списки прибытков и расходов. Начал Добрыня с доли правителей.

– Вишь, как оно бывает, – говорил воевода, уперев левую руку в бедро, а правую поставив локтем на стол и подперев кулаком голову, – когда правители людство озлобляют. Иной боярин не прочь на княжий стол сесть, и у нас такие есть. Да что с того! Хотеть можно много чего, главное мочь. Без силы мочи нет, одно хотенье – пустое. Басилевсы по неразумению своему, из жадности, сами силы мятежникам дают.

Владимир принял на свой счёт, раздражился.

– Я чем людство раздражаю? Что на южное порубежье переселяю? Так то вместе решали, силком никого не гонят, переселенцам, пока обживутся, льготы даю.

– Что ты, как трут, вспыхиваешь? Я ж тебя не виню, для разумения толкую, – добродушно проворчал Добрыня. – Вот что, позову-ка думного рядца, пускай хартии достаёт. Почитаем, как отец твой и дед с греками замирялись.

Рядец развернул на столе пергамент, Добрыня стоял за спиной, сам смотрел, Владимир воскликнул в нетерпении:

– Читай, чего молчишь?

– В хартии Святослава говорилось о мире, о любви, что установятся меж греками и русскими. О гостях, мыте князь не рядился. То было понятно. Не в тех обстоятельствах ряд укладывали, чтоб льготы гостям устанавливать.

– Давай Игореву хартию, эту прибери.

Добрыня сел на лавку, закинул руки за голову, следил за неторопким рядцом. Тот забубнил:

– Мы – от рода русского, слы и гости, Ивор, посол Игоря, великого русского князя и общие послы…

– То пустое, – перебил Добрыня. – Далее гляди, о чём ряд уложили.

Глотая слова, перескакивая строки, рядец одолел перечисления послов, уверения в любви и дружбе, дошёл до сути.

Вот она, державная премудрость. Это не балмошных вятичей данью обкладывать. Тут каждое слово весомо, многажды продумано.

Уложения о торговле, допуске руських людей в Царьград, порядок разбора споров Владимир велел читать медленно и внятно. Некоторые места захотел прослушать дважды.

Добрыня отметил про себя – сыновец в державного мужа превращается. Не только блуд да веселие на уме. Не пропали его усилия зря. Но не внутренние потребности возмужалого воспитанника заботили сейчас Добрыню. Воевода поднялся с лавки, заходил по горнице.

– Вишь, как в Игоревом ряде уложились. Уж Игорев ряд менять надо, а сейчас и того нет, – проговорил осердясь. – Платить мыто – того в ряде не было. Ежели гость с княжьей грамотой приехал, то торгует вольно. Ныне же и корсуньцы десятину тянут, и Царьграду плати.

Владимира же раздражал недостаток почёта, оказываемый ромеями руським людям.

– Почто зимовать в Константинополе руським гостям нельзя? – от избытка чувств Владимир фыркнул. – Жить можно только в посаде, и то в одном месте, в Царьград входить с царёвым мужем и без оружия. У нас гости живут вольно. Нешто руськие гости дети малые или крамолу против басилевса учинить хотят? Такой ряд менять надобно. Коли у басилевса нужда в Руси есть, так пускай греки руських людей почитают, а не считают нас дикими сыроядцами.

– То по договору зимовать в Константинополе греки не позволяют, – сердито басил Добрыня. – Ныне и вовсе руським гостям только три месяца в Царьграде жить позволяют. И всё под приглядом царёва мужа. Греки его лигатарием кличут, – вымолвил без запинки чужеземное слово. – Без того лигатария шагу ступить нельзя, – развернувшись у окна, кивнул рядцу: – Бери чистый лист, писало, записывай.

Начал Владимир.

– Перво-наперво запиши: ежели руськие гости пожелают, то место им для жительства в самом Царьграде отводили, а не в посаде. И живут, сколько понадобится, хоть год, хоть два.

Добрыня вставил своё.

– Руським гостям, что имеют грамоту великого князя, торговать вольно. Ни в Корсуне, ни в Царьграде мыта с них не брать.

Рядец не успевал записывать, и Владимир с Добрыней заговорили меж собой.

– Как же ты говорил, верный человек в Царьграде год прожил, коли гостям позволяют три месяца жить, а зимовать и вовсе не дают.

Владимир смотрел прищурившись, словно уличал уя во лжи.

– Я ж объяснял. Ромеи жадны до золота и подарков. Мужи и жёны, что в царёв двор вхожи, до блуда охочи. Через золото да блудную жену много узнать и сделать, что законом запрещено, можно. Дак золота да подарков не напасёшься.

– Так, записывай далее, – продолжал Владимир, заметив, что рядец бездельничает. – Чтоб в Днепровском устье руськие люди рыбу ловили вольно, где хотят, понадобится – и зимовать оставались, где захотят, – спросил у Добрыни: – Ещё чего добавим?

– Чтоб в Царьграде руським людям и слам, и гостям, и всяким, кто по иной надобности приедут, коли грамоту великого князя иметь будут, входить вольно и при оружии. Ежели какие споры с греками выйдут, то пускай те споры царёв муж разбирает, как в Игоревом ряде уложено. На сем закончим. Слы ромейские прибудут, послушаем, что скажут. С дружиной потолкуем, потом решим, – и велел рядцу: – Пока спрячь свиток.

3

Вести были благими, хорошие были вести. С булгарами установили вечный мир, с ляхами замирились, печенеги притихли. Подошла середина лета, а степняки не пересекали русских рубежей. Византия, могущественная, змеенравная, привыкшая действовать чужими руками, захлёбывается в собственных неурядах. Долгая брань – что дыра в бочке. Через дыру вся вода выльется, брань все куны из казны вытянет. Нет сейчас у греков лишнего золота, чтобы печенегов или угров на Русь натравливать. Потому надо пользоваться затишьем и заселять Рось. Города сразу не поставить, о том спорили до хрипоты. Город надо чем-то кормить. Нынешних весей да твердей, запрятавшихся в поросских лесах, мало. Не прокормят они городов. Причины две. Малочисленны веси и жита мало растят. О том много с Огнеяром Добрыня беседовал. Для чернозёмов нужны плуги, рала с лемехами. Где их возьмут поросские смерды?

Переселенцы собирались в княжьем селе Берестове. На богатые чернозёмные земли шли кривичи, полочане, словене, даже те из вятичей, коим надоела жизнь в лесной глухомани под властью балмошных князей. Окончательно стиралась разница между различными землями, все славяно-русы становились руськими людьми. Кроме вольных смердов, великокняжьим призывом воспользовались беглые закупы и даже обельные холопы. В основном то были отчаянные головы, рабской жизни предпочитавшие кровавые схватки и даже смерть от печенежских сабель и стрел. Именно такие и требовались на порубежье. Потому Добрыня не только глядел сквозь пальцы на присутствие беглых среди переселенцев, но даже мирволил им. Потолковав с василевским воеводой, решили дружины набирать из этих отчаянных голов. В дружину беглый пойдёт с охотой – до княжьего кмета никакому боярину не добраться. Беглого отличить не составляло труда. Основную массу переселенцев составляла беднота, у беглых же даже запасных порт не имелось.