Точка Лагранжа (Сборник) - Кирилл Бенедиктов

Перипетии этой войны мне неизвестны. Однако известен итог — стороны подписали пакт о ненападении и договорились сотрудничать. По-видимому, Миранда сумела каким-то образом загнать Марию в угол, и та была вынуждена раскрыть ей тайну кристалла. Сначала Миранда, разумеется, ей не поверила, но, увидев своими глазами, как подчиняются воле новой родственницы дон Луис и Ник, поняла, что наткнулась на невероятное по силе воздействия оружие. Поняла — и предложила Марии сделку. В обмен на молчание Мария должна была одалживать ей кристалл — может быть, речь шла о периоде в несколько дней или даже недель. Миранде El Corazon понадобился для того, чтобы убедить де Легисамо помочь ей в получении наследства Цезаря — двухсот миллионов фунтов стерлингов, лежащих на номерных счетах в швейцарских банках. А чтобы Мария не чувствовала себя жертвой шантажа, Миранда пообещала ей, что, как только деньги окажутся у нее в руках, она уедет в Европу вместе с двоюродным братом. Мария же останется в «Холодной горе» с Ником — она ведь, кажется, именно этого и добивалась?

Мария, конечно же, согласилась — а что еще ей оставалось делать? — и даже научила Миранду управлять кристаллом. Все произошло так естественно, что дон Луис и сам не понял, каким образом поменял свое отношение к столь рано овдовевшей кузине. Он принялся готовить почву для переговоров о возвращении денег Цезаря его вдове… и сразу же попал в поле зрения германского посольства. Ваш выход, господин барон.

— Мне скрывать нечего, — ухмыльнулся фон Корф. — Я с самого начала заявлял, что прибыл сюда в поисках артефакта, известного как Ключ Души. Если в вашем свертке именно он, я готов приобрести его у законного владельца за вполне приемлемую цену. Двести миллионов фунтов стерлингов!

И он захохотал, донельзя довольный своей шуткой.

— Совершенно верно, — кивнул Анненков. — Чтобы получить наследство Цезаря, де Легисамо должен был отдать El Corazon. Сам он никогда не пошел бы на такую сделку, но его уже давно никто не спрашивал. Тот кристалл, с которым он продолжал советоваться в подвале, был всего лишь искусной подделкой, изготовленной ювелиром Лазарсоном, а настоящий Еl Corazon переходил от Марии к Миранде и позволял этим дамам контролировать все происходящее в поместье. Так что дон Луис ответил согласием на щедрое предложение господина барона и пригласил его приехать в «Холодную гору». Он рассудил, что предъявлять претензии Триумвирату куда сподручнее, имея в резерве козырную карту в лице покровителей из Берлина. Вас, Миранда, он в свои планы не посвящал, потому-то вы так бесились, не понимая, какая сила удерживает вашего кузена от беспрекословного подчинения кристаллу. А ведь на самом деле дон Луис отнюдь не сопротивлялся, просто выбирал наиболее эффективную стратегию для выполнения вашей воли.

— Санта Мадонна, — спокойно произнесла Миранда. — А я-то уж беспокоиться начала: не обманула ли меня где моя свояченица?

Она сидела на краешке козетки, необычно строгая и собранная. Роскошные черные волосы были заколоты в пучок на затылке.

— Значит, вы подтверждаете, — не то спросил, не то сказал Анненков. Миранда выразительно пожала плечами.

— Какой смысл отрицать? Я никому не желала зла. Если бы не эта маленькая дрянь, все остались бы довольны…

МИРАНДА ЭСТЕФАНИЯ ГАРСИЯ КОРДЕРО, ВДОВА ЦЕЗАРЯ

Я так и знала, что маленькая дрянь сдаст нас всех. Жаль, что я не сумела избавиться от нее раньше. Но племянниц обычно не душат во сне подушкой и не травят мышьяком — хотя порой стоило бы. Я собиралась отправить Лауру в Манаус, в пансион благородных девиц мадам Колиньи, а для этого нужны были деньги, и значит, следовало снова давить на Луиса. Честно говоря, я просто боялась делать это лишний раз — после того, как я заставила его вмешаться в спор за наследство моего покойного мужа, он стал совсем дерганый. Стерва Мари четыре года распоряжалась его душой, нимало не задумываясь о том, как это отражается на его здоровье, но я-то так не могла! Я любила Луиса, пусть и не так, как Цезаря, но все-таки любила. Когда я забрала его у Мари, он был совершенно опустошенный, выпотрошенный, как каплун, которого готовятся набить яблоками к Рождеству. Казалось, стоит надавить на него чуть посильнее — и он сломается, сойдет с ума или решится на самоубийство. Мне стоило больших трудов вновь пробудить в нем интерес к жизни, и пусть для этого мне пришлось переступать через себя, нарушать законы земные и небесные, ложиться в постель с собственным кузеном — я ни о чем не жалею! Та сломанная марионетка, которую я обнаружила в «Холодной горе» год назад, никогда не справилась бы с соратниками Цезаря по Триумвирату. Я вылечила Луиса, отогрела его бедное замерзшее сердце, вернула ему радость борьбы и подарила ему новую цель. Не скрою, иногда мне казалось, что он не слишком торопится решать вопрос с наследством, и я немного подгоняла его… теперь-то я знаю, что он просто хотел подготовить свою атаку на Триумвират как следует. Мой Цезарь бы это понял. Он вообще очень тепло относился к Луису, жалел его, считал непутевым, слишком привязанным к давно умершей Глории. Мне кажется, если Цезарь видит сейчас меня с небес, он не должен слишком на меня сердиться. Он не может не видеть, что я хотела только добра.

Если бы не Лаура! Она вмешалась в нашу игру, как злой ребенок, который мстит взрослым за недостаточное внимание к нему и, улучив момент, сбрасывает со стола все карты. Я все тянула с ее отправкой в пансион, а эта дрянь тем временем ухитрилась влюбиться в Ника Стеллецкого!

Она ходила за ним как хвостик, она глядела ему в рот и едва только не вешалась ему на шею на глазах у гостей и слуг. Ник, разумеется, не обращал на нее никакого внимания — он был уже давно накрепко привязан к Мари и ни на кого другого смотреть не хотел. Другая бы на месте Лауры смирилась — но маленькая дешевка оказалась настырной! Она стала следить за Ником, очень быстро выяснила, у кого он проводит ночи, а потом каким-то образом узнала про кристалл. Подозреваю, что ей рассказал о нем ее дружок Однорукий. Почему-то он выделял ее из всех обитателей поместья. Может быть, потому, что они были чем-то похожи — привычкой все время скрываться в тени, бесшумно перемещаться по дому, подслушивать и подглядывать… Когда Однорукий, тихо, как змея, проскользнул в поместье, среди слуг сразу поползли слухи — мол, Руми вернулся, чтобы отомстить хозяину за давнюю обиду. Что за обида, известно никому не было, но ведь этим бездельникам нет ничего слаще, чем чесать языками, особенно перемывая косточки господам. Луис, конечно, ничего не знал — при нем-то старались не болтать, помнили еще, каков бывает хозяин в гневе. Ну и я поначалу не очень верила, а потом столкнулась с ним лицом к лицу, и как раз из-за этой соплячки… Однажды я застала Лауру в своей спальне — как она проникла туда, уму непостижимо. Эта дрянь обладает удивительным даром бесшумно перемещаться по всему дому, закрытых дверей для нее, по-моему, не существует. Но моя спальня — это святыня, заходить туда без моего приглашения никому не позволено! Я разъярилась, вытащила соплячку в коридор и там несколько раз ударила ее — несильно, просто чтобы поставить на место… Лаура отшатнулась, вскрикнула — и тут из темноты бесшумно выскользнул какой-то мерзкий демон. Однорукий! Он зашипел на меня, как разъяренная пума, глаза у него налились кровью, и, глядя на его дьявольскую рожу, я… я испугалась. Стыдно в этом признаваться, когда в тебе течет кровь двадцати поколений благородных кабальеро, завоевателей и администраторов, склонявших головы только перед королем. Когда в свои двадцать лет ты уже изведала и славу, и власть, пусть даже эти слава и власть были завоеваны твоим мужем. Но как они смотрели на меня, эти блестящие гвардейские офицеры, когда мы шли с моим Цезарем принимать поздравления от самого Эль Президенте! Я хорошо помню, как все заискивали перед Цезарем, как его так называемые друзья и соратники пытались добиться его благосклонности, в том числе и подлизываясь ко мне… Пусть в глазах толпы моя власть была лишь отражением того великолепия, что окружало моего мужа, я-то знала, что Цезарь любит меня больше всех на свете! И что он сделает все, что я захочу, — стоит мне только захотеть. Потому что, когда мы оказывались с ним наедине, за закрытыми дверями, где никто не мог нас увидеть, он переставал быть грозным Цезарем и превращался совсем в другого человека… очень нежного, очень любящего и боготворящего свою возлюбленную. То есть меня.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});