Трехглавый орел - Владимир Свержин

Я вскинул свой богемский пистоль, выцеливая контуры неведомого врага, и начал медленно вдавливать спусковой крючок. В этот миг неизвестный окончательно оседлал Ислентьева и приподнялся с ножом в руке, чтобы нанести завершающий удар. Я чуть довел ствол вверх и увидел словно в замедленной съемке, как опускается кремень, как бежит искра по пороховой полке и из пробитого лба негодяя вылетают брызги буро-красной крови.

Следующий пистолет я разрядил тотчас же в упор. Новая мишень появилась откуда-то из-за шатра и бросилась ко мне, что-то яростно крича и размахивая кривой саблей. Несчастный не добежал, но это был первый, кто бросился в атаку. За ним последовали и другие. Мы стреляли, стараясь превзойти самое себя в скорости заряжания, отчаянно рубились, теснимые явно превосходящими силами, на каждом шагу оставляя лежать на земле новых убитых и раненых. Пал изрубленный вражескими саблями денщик Ржевского, отбивавшийся, словно дубиной от трех наседавших врагов прикладом пустого карабина. Раненый Ислентьев сидел, привалясь спиной к стволу дерева, полузакрыв глаза и с каждой минутой теряя все больше и больше крови. В руках он сжимал по пистолету, но то ли они уже были разряжены, то ли у Никиты не хватало сил выстрелить. Он сидел не шевелясь, и ночные гости, сочтя его мертвым, продолжали с остервенением нападать на нас с Питером, словно последнюю цитадель удерживающих возок с Елизаветой Орловой.

Клубы сладковатого порохового дыма заволокли поляну, мешая ориентироваться в суетливой неразберихе схватки. Какие-то тени, мечущиеся по поляне среди догорающих костров, то и дело выныривали из дымной пелены, оказываясь живыми, причем весьма недружелюбно настроенными людьми.

– Слева, милорд! – услышал я голос Питера и тут же, опускаясь, ушел в скрутку, рубя наотмашь туда, откуда, по словам Редферна, грозила опасность. Раздался чавкающий звук, клинок вошел во что-то мягкое, и бегущие под завесой ноги начали подламываться в коленях. Но уже новый враг бежал навстречу мне. Я протянул руку, хватая падающего противника, и направил тело навстречу его, пока что еще живому, собрату. Рядом послышался звон клинков. Судя по всему, у Редферна больше не было возможности заряжать свои пистолеты. Но можно было не сомневаться, что одолеть Редферна в эти минуты было невозможно: за его спиной в повозке находилась Елизавета Кирилловна, а стало быть, прежде чем добраться до нее, Питера надо было убить трижды.

...Четыре выстрела ударили залпом из лесу со стороны реки, потом еще четыре. Пули были посланы на редкость метко и, что самое главное, в наших врагов. Я повернул голову, чтобы лучше разглядеть, откуда пришла неведомая подмога... В этот момент прозвучал новый залп. Три пули явно предназначались нападающим, и, к немалому огорчению последних, они их нашли, а вот четвертая... Четвертая пробила мою треуголку. Не вздумайся мне повернуть голову, на месте височной впадины, похоже, уже красовалась бы височная скважина. «Хорошие у нас союзники, – прошептал я себе под нос, – душевные».

Со стороны выпаса вновь раздался до боли знакомый голос Ржевского: «За мной, гусары! Круши их в потрох!» Стук копыт и молодецкий посвист, сопровождавший гусарскую атаку, приближался. Остатки разбойной братии врассыпную бросились в лес, оставляя на наше попечение своих убитых и раненых. Мы победили, но я даже представить боялся, какой ценой.

Ржевский осадил своего скакуна прямо посреди поляны. Вслед за ним из темноты вылетели еще три кавалериста. Пожалуй, знай нападавшие, какой «могучий» отряд идет нам на выручку, они бы умерили прыть своего отступления.

– Три тысячи чертей! – Поручик соскочил с коня. – Я гляжу, вы тут без нас изрядно повеселились. – Он обвел взглядом место побоища. – Ничего себе!

– Спасибо, поручик, вы как нельзя вовремя. – Я крепко пожал руку Ржевскому и посмотрел на гусар, все еще гарцующих на своих явно возбужденных схваткой жеребцах. – А где остальные?

– Те, кто цел, собирают раненых и убитых. – Ржевский досадливо махнул рукой. – Басурманы затащили нас в засаду. Их было в полтора раза больше, чем нас!

– И вы что?

– Я бросил гусар в сабли. Мы их рассеяли. Но, видит бог, они соберутся опять, и тогда жди беды.

– Какие потери у нас?

– Восемь человек ранено, шестеро убито. Еще одна такая стычка, и нас некому будет хоронить. Да и у вас, я вижу, обстановка не лучше.

Я кивнул:

– Денщики убиты. Ислентьев, похоже, все же ранен. Питер его сейчас перевяжет. У нас с ним ерунда, царапины. Вас я вижу, тоже зацепило. – На боку белой рубахи поручика расплывалось кровавое пятно.

– Пустое, – поморщился он. – Пулей обожгло.

– Против нас, слава богу, огнестрельного оружия не было.

– Там было, но не много. Это татары или башкиры, черт их разберет. Все одно, пугачевское отродье. Но скажите, господин премьер-майор...

– По имени, – прервал я его. – Просто по имени.

– Хорошо. Вальдар, на подъезде сюда я слышал оружейные залпы. Кто это стрелял?

Я покачал головой:

– Не имею ни малейшего понятия.

– Странно все это. Какие-то неизвестные союзники? – Ржевский повел пистолетным стволом в сторону леса.

– Быть может, и союзники. – Я поднял с земли пробитую треуголку и вставил палец в обожженное пулевое отверстие. – Вопрос, чьи? Одна из пуль явно была пущена в мою голову.

– Возможно, случайность? – предположил поручик, разглядывая изуродованную шляпу.

– Случайность то, что она в нее не попала.

– Ваше высокоблагородие, – обратился ко мне тот самый вахмистр, повествовавший вчера на барже о схватке Вольги Святославовича с басурманами. – Что прикажете делать с ранеными и убитыми?

– Раненых перевязать, – скомандовал я, – убитых в реку.

– Быть может, схоронить? – неуверенно начал гусар.

– Мне неизвестен татарский похоронный обряд. Вам, думаю, тоже, – отрезал я. – А подкармливать здешнее зверье человечиной я не намерен. В реку! Ржевский, наших похорони здесь. Везти их по такой жаре до ближайшего города – последнее дело. Сверху насыпьте побольше камней. Выставь посты да пошли кого-нибудь проверить барку.

– Да что с ней станется! Вон они, красавцы, угребли на середину реки. Все как полагается.

* * *

Полдня пути прошло без приключений. Потрепанные гусары зализывали раны, мадам Орлова принимала деятельное участие в перевязках, похоже, нисколько не смущаясь ни кровью, ни искаженными болью лицами солдат. Я был благодарен ей за помощь, и, надо сказать, присутствие на нашем плавучем лазарете женщины, а уж тем более столь красивой женщины, весьма дисциплинировало раненых бойцов. К великому сожалению, лишь трое из них могли продолжать путь дальше, раны же остальных требовали скорейшего медицинского вмешательства, невозможного в наших условиях.

Ближе к полудню на высоких волжских кручах показались купола церквей уездного города с романтическим названием Туров. Лет сто тому назад, в годы разинской вольницы, Туров лишился своих деревянных крепостных стен, сожженных пожаром, и теперь, в предчувствии нашествия нового супостата, пытался наверстать упущенное время и вновь превратиться в крепость. Судя по тому, что я мог видеть с реки, это удавалось ему весьма условно. Стоило Пугачеву переправиться выше или ниже по течению, и обращенные к Волге наспех возведенные укрепления не представляли бы для него никакой опасности.

Мы пришвартовались у пирса, на котором дежурили два воинственных старца с алебардами, и я, взяв с собой Ислентьева и велев Питеру заняться погрузкой провианта на баржу, отправился объясняться с городскими властями.

– Помилосердствуйте! – взывал к моей совести седовласый капитан, командир местного гарнизона. – Ваше высокородие, господин городничий, хоть вы ему скажите, город-то с чем останется?! Я ж эту охотницкую команду с бору по сосенке набирал. У нас же сил, тьфу, три пушчонки, с которыми еще царь Петр на шведов ходил, инвалидная рота да полусотня конных калмыков! А те еще бог весть куда повернут, коли недобрая разбойников пугачевских принесет. Вы же сами видите, господа, в округе неспокойно. – Он указывал на моего толмача, наводившего оторопь на местную публику окровавленной повязкой на голове.

Городничий только разводил руками, указ матушки-императрицы гласил однозначно четко: «Всемерно оказывать содействие безо всякого изъятия в средствах».

– Авось пронесет. Авось и не придет супостат.

В таких препирательствах прошло часа три, пока наконец провиант и фураж для нашей команды не был отпущен, пули и огненное зелье из арсенала выписаны, раненые гусары помещены в гошпиталию и два десятка местных «охотницких стрелков, егерскому бою обученных», готовы были поступить под начало командиру нашего конвоя. Удовлетворенные достигнутым результатом, мы откушали чем бог послал в дому городского головы и отправились к месту, отведенному нам для расквартирования.

Ржевский встречал нас у порога квартиры.