Трехглавый орел - Владимир Свержин

– Вальдар, тебе не кажется, что они нас преследуют? – облокачиваясь на фальшборт, спросил подошедший Ислентьев.

Я покачал головой:

– Вернее было бы сказать, что они нас сопровождают. Хотя вряд ли по приказу государыни.

– Но они так скачут уже третий день. Я кивнул:

– Но за это время они не предприняли никаких демаршей против нас, да и вообще никоим образом не пытались привлечь наше внимание. Похоже, они просто наблюдают за нами. Хотя зачем им это нужно, я затрудняюсь тебе сказать.

– Кстати, вон погляди. – Ислентьев повернулся назад, указывая на поросший лесом утес, нависавший над рекой со стороны, отбитой славным витязем для славян. Там, на самой круче утеса, среди деревьев, просвеченных вечерним солнцем, ясно вырисовывались силуэты еще двух всадников. Конечно, лиц их было не видать, но по посадке, да и по конной стати они ничуть не походили на степняков.

– Да, занятно. Интересно, это еще кто такие? Надо сказать поручику.

– Он уже знает. – Ислентьев отвернулся от всадников, стараясь скрыть свою заинтересованность. – Это он их заметил.

– Неужели он отвлекся от синих глаз миссис Редферн, чтобы обозреть окрестности? – съязвил я.

– Зря ты так, – пожал плечами Никита. – Не знай я о твоих амурах с герцогиней Кингстон, решил бы, что ты ее ревнуешь. Ржевский боевой офицер и дело свое знает. Все карабины заряжены, по единому свистку солдаты готовы отражать нападение. А уж что любезничает с красивой женщиной, так извини, брат, на то они и гусары. Сам вишь, силком ее к Ржевскому никто не тянет.

Я видел. Я уже который день наблюдал эту игру, в которой мышка искренне считала, что она кошка, и при всякой возможности наворачивала круги вокруг приманки. «Миссис Редферн» была изысканна и утонченна, не говоря ни «да», ни «нет», она томила сердце гусара сладостным «может быть», каждый вечер давая слышать ему свое дыхание и каждое утро вновь заставляя начинать с дальних подступов. Я бы искренне любовался этой старой, как мир, игрой, когда б не знал, что она направлена против меня и в конечном итоге победа госпожи Орловой грозит всем нам неисчислимыми бедами. Ни я, ни Питер не могли поведать влюбленному гусару, сколько верст он провел в пути, ведомый за нос, тем более что и сам Питер был недалек от клинической влюбленности, спеша исполнить, да что там, упредить малейшее желание своей «законной супруги». Поручик же, казалось, готов был отдать жизнь за благосклонный взгляд моей кухарки. И, что самое скверное, не только свою.

Уже смеркалось. Наш эскорт исчез из виду, то ли отстав, то ли просто скрывшись за линией горизонта, а мы продолжали неспешно идти вниз по реке в сторону Казани, не имея никакой возможности ускорить этот процесс.

– А что, до вечера куда-нибудь приплывем или опять ночь на берегу? – спросил я, обращаясь к Ислентьеву.

– Лоцман говорит, что до жилья еще далековато. А потемну нынче лучше не идти. Здесь река поворачивает – течение сильное, мели.

– Значит, опять у костра комаров кормить, – вздохнул я.

– У костра их как раз поменьше.

– Мне и этих хватает. Ладно, есть тут место, удобное для стоянки?

– Лоцман говорит, что имеется. Там и коней есть где выпасти, и самим стать.

– Далеко?

– Да верст шесть еще.

Я вздохнул и посмотрел на него. Если скорость барки решительно не изменится, к берегу мы пристанем не ранее чем через час, то есть совсем в сумерках. Ну да делать нечего, в сумерках так в сумерках.

– Хорошо, Никита. Иди скажи кормщикам, если дойдем до места за полчаса, получат по целковому. А нет, сами по темноте будут лагерь ставить.

– Ладно, – пожал плечами толмач, давая понять, что целковые не имеют отношения к скорости тихоходного агрегата. Конечно, он был прав, но, как говорят в России, попытка не пытка. Я устремил взгляд в сторону заката, стараясь не думать ни о чем, дожидаясь, когда наконец наше прогулочное судно догуляет до места стоянки.

Как и предсказывал лоцман, дойти посветлу нам все же не удалось. Разложенные костры, конечно, были хорошим подспорьем в ночной тьме, но все же лагерь пришлось ставить почти наугад, стараясь по возможности не скособочить колья солдатских шатров да покрепче поставить походные коновязи.

Пока гусары возились с устройством ночлега, я стоял на берегу, глядя, как в бледном свете луны катит свои мелкие волны широченная река. Отчего-то вспомнился давешний сказ ветерана вахмистра о славном витязя Вольге Святославовиче. Быть может, вот так же он или какой другой былинный богатырь стоял на этом высоком берегу, высматривая в ночи, не идут ли набегом на землю Русскую злые татары.

Мне показалось, что неподалеку на берегу, возле разлапистой ольхи с торчащими из земли корнями, свисающими над обрывистой бездной, я разглядел могучую фигуру в длинном плаще, также наблюдающую за рекой. «Да нет, – я потряс головой, чтобы отогнать марево, – пустые фантазии. Хватит с меня русалок. Черт его знает, что взбредет в голову здешним былинным ратоборцам, встреть они на своей территории этакую партию иноземцев. Помню я их нравы, чуть что, хвать булаву шестипудовую и давай по сторонам крушить. Как там налево махнул – улочка, направо – переулочек. Уж спасибо, обойдемся пока без подобного градостроительства». Я еще раз посмотрел в сторону старой ольхи: мираж исчез. Однако чувство чужого присутствия все же не оставляло меня. У костра над котелком уже колдовал Питер, готовя наш ужин. В самом начале пути мне как-то пришла в голову мысль заставить куховарить псевдожену камердинера, но эта попытка натолкнулась на такое стойкое сопротивление со стороны Редферна, что я вынужден был отступить. А потому Питер старательно пекся о наших желудках, его же жена-кухарка, не обращая особого внимания ни на супруга, ни на хозяина, о чем-то оживленно беседовала со штаб-ротмистром Ислентьевым.

– О Господи, не было печали, – процедил я. – Похоже, графиня решила подыскать себе еще одну жертву. Ох, не нравится мне это.

Выстрел грянул со стороны выпаса, за ним еще один, и отчаянный вопль «Тревога!» окончательно покончил с сонным покоем летней ночи. Гусары, кто в чем, хватали оружие, спеша прийти на помощь своим боевым товарищам. Впереди всех, с обнаженной саблей и пистолетом в руке, бежал поручик Ржевский в полузастегнутых чапчирах и полоскавшей по ветру белой рубахе.

– Черт, прекрасная мишень, – процедил я сквозь зубы. Похоже, поручика это не волновало, он был храбрецом из тех, о ком слагают легенды, правда, по большей части посмертно.

– За мной, гусары! – орал он во все горло. – Круши басурманов!

Со стороны выпаса послышались еще два выстрела и приглушенный сабельный звон. Судя по звукам, долетавшим оттуда, дело уже дошло до рукопашной, и, стало быть, попытка увести наших коней не удалась.

Неподалеку от бегущего в сторону боя поручика я заметил Ислентьева, также рвущегося вступить в схватку с врагом, как, впрочем, и подобает истинному гусару.

– Ко мне, штаб-ротмистр! – рявкнул я, заставляя Никиту остановиться. Он повиновался с явной неохотой. – Я сказал, ко мне! – Ислентьев в отчаянии опустил саблю и побрел в мою сторону, сшибая ею на ходу закрытые головки одуванчиков. – Вы забываете, что у вас здесь совсем иная роль. Возьмите денщиков, пусть зарядят все оставшееся в наличии огнестрельное оружие, и организуйте оборону лагеря.

– Слушаюсь, господин премьер-майор, – вяло ответил толмач, глядя на меня с нескрываемой досадой.

– Никита, я все понимаю, но твое место здесь.

Со стороны выпаса донеслась беспорядочная стрельба, крики и отдаляющийся конский топот.

– Они их преследуют, – с отчаянием в голосе произнес мой толмач.

– Господин штаб-ротмистр, извольте выполнять приказание!

Ислентьев козырнул и направился вооружать оставшихся в лагере денщиков. Отдавать какие-либо команды Редферну было излишне. Привыкший в своей жизни стрелять не менее, чем заваривать чай, он уже облюбовал себе позицию возле нашего возка, снарядившись, как минимум, четырьмя пистолетами и широкой абордажной саблей, с которой, как мне было известно по рассказам Баренса, он управлялся весьма ловко.

Шум схватки все более отдалялся. Глядя на денщиков, собирающих в солдатских шатрах оставленные впопыхах пистолеты, я начинал уж было подумывать, что моя предосторожность чрезмерна, но тут молоденький первогодок денщик Ислентьева, шуровавший шомполом в стволе, внезапно выронил оружие и стал неловко заваливаться набок. Из груди его торчала короткая оперенная стрела. «Господи, этак они могут перебить нас на выбор, даже не высовываясь!» – ужаснулся я.

– Ислентьев и ты, как там тебя, подальше от костров! Немедленно!

Ислентьев, рванувшийся было на помощь своему денщику, остановился, и в тот же миг еще две стрелы, пущенные из темноты, вонзились в ствол дерева, возле которого он находился. Еще шаг, и обе они попали бы в голову моего друга. Он выстрелил наугад, в ночную тьму, откуда прилетели стрелы, и я услышал вскрик боли. В ту же секунду Никита отпрыгнул за дерево, спеша укрыться от новых пернатых сюрпризов. Но это было неудачное укрытие: за стволом послышалась какая-то возня, из-за дерева, сцепившись, выкатились две неясные фигуры. Я возблагодарил небеса, на одном из них, в свете догорающего костра, отливало золотом шитье гусарского доломана, четко обрисовывая фигуру штаб-ротмистра.