Кхаа Тэ - Дарья Согрина – Друк

небольшим приданным.

Какая бы участь не была уготовлена этим бедолагам, она была куда гуманнее, нежели та, что ждала привлекательных представительниц слабого пола, осужденных церковниками.

Перед тем, как выносился приговор и избирался вид казни для отступниц, они представали перед очами Тивара. Король, оценивающим взором проходил по рядам еретичек, отбирая хорошеньких женщин, которым суждено было ублажать монарха в Белой Зале.

Как только, перст Его Величества указывал на одну из приговоренных, та с ужасом в глазах падала ниц, целуя сапоги владыки, моля о пощаде или быстрой смерти. Жуткие слухи о белокаменной опочивальне Тивара ходили среди народа, но произносились шепотом, остерегаясь чужих ушей.

В мраморной спальне, лишенной окон, такой белоснежной, что при свете свечей приходилось прищуриваться, король воплощал в жизнь самые изощренные любовные фантазии. У Тивара для плотских утех, происходящих в Белой Зале, даже был набор специальных инструментов, которые он использовал во время развлечений с бедняжками, угодившими сюда.

Среди королевской прислуги были особые мойщицы, отмывающие от луж и брызг крови пол, колонны, стены и статуи, изображающие любовные игры мужчин и женщин. Дворцовые могильщики, под покровом ночи увозили трупы на городской погост, где для них был отведен специальный участок – огромная яма. Истерзанных женщин не хоронили, не забрасывали землей, не сжигали, их оставляли гнить, превращая в пищу для стервятников. Почти также поступали с нелюдями: выбрасывали тела на съедение диким зверям, но при этом не измывались над ними, как Тивар над своими жертвами.

Ребекку пробрала дрожь, как только, в ее разуме возник отталкивающий образ владыки Мендарва. Затем ее мысли переключились на отца и братьев. Они обезумят от горя, если следом за матерью исчезнет и она: сгинет в Дубраве, сгорит на костре или же станет безвольной куклой в волосатых и потных руках короля. Свет Тарумона Милосердного угасал в ее душе с каждой секундой. Слезы навернулись на глаза, она, стараясь не податься бури эмоции, сжала волю в кулак и, опираясь рукой о дерево за спиной, поднялась на ноги, ища глазами лукошко.

– Я должна идти, – шмыгнув носом, прошептала она. – Я испытаю удачу, дабы отыскать дорогу домой и избежать встречи с пограничной стражей…

Ветвь ясеня осторожно коснулась ее плеча. Огромные глаза Хрома с тоской глядели на златовласку, а рот-дупло, расплывался в подобие улыбки, правда, слегка пугающей.

– Не плачь, дитя, и не делай спешных выводов. Я уверен, что смогу тебе помочь.

Ребекка, дернула плечом, скидывая ветвь, и подняла слезящийся взор на дендройда.

– Не сможешь, – печально покачав головой, выдохнула девушка. – Если караульные увидят нас, перебирающимися через стену, то мы оба будем полыхать на костре, в лучшем случае.

– Нет, я не горю желанием оказаться в Мендарве, – проворчал дендройд, – но знаю тех, кто способен помочь тебе вернуться в Дубраву незамеченной.

Хром слегка затряс кроной, и в этот момент из ее ветвей выпорхнула сотня, а то и тысяча светлячков. Они закружили вокруг ясеня, словно звездное небо заплясало в сказочном танце. Затем зеленые огоньки приблизились к златовласке, так близко, что она могла разглядеть их мерцающие животики и прозрачные крылья.

– Мои друзья проведут тропами, которые привели тебя в приграничье Круана. Ступай смело за ними, дитя, и пусть справедливость богов хранит тебя.

Ребекка с недоверием взглянула на светлячков затем на Хрома. Но какие бы сомнения и страхи не терзали ее душу, иным выбором златовласка не обладала. Она вряд ли отыщет путь во тьме и бесспорно не сможет миновать стену, не привлекая внимания пограничного дозора. Оставалось только уповать на мерцающие огоньки да на милость Тарумона Милосердного.

– Благодарю тебя, дере… Хром. И прими мои извинения, что вела себя подобно пугливому ребенку, боящемуся собственной тени. Не каждый день встречаешь говорящие деревья.

– Пустяки, – махнув ветвью, пробормотал дендройд, и расплылся в улыбке, которая крупными складками собрала кору в уголках рта.

– Прощай, и пусть вечный свет Тарумона Милосердного хранит тебя.

Ребекке показалось, что когда прозвучало имя святого, ясень брезгливо поморщился, но ничего не сказал. Девочка улыбнулась ему, и вытерла слезу, скатившуюся по щеке. Светлячки уже кружили над тропой, нетерпеливо мерцая. Златовласка, поправив платье и пригладив волосы, последовала за ними.

– Погоди, – окликнул ее Хром, – ты кое-что забыла, – дендройд указал на корзину, которая была доверху заполнена грибами, ягодами, да орехами. – Обычно я не занимаюсь сбором лесных даров, но раз я был повинен в том, что испугал тебя, то решил искупить оплошность таким образом.

Улыбка на лице златовласки, стала еще шире. Она взяла тяжелое лукошко и, подойдя к ясеню, осторожно погладила его по морщинистой коре.

– Благодарю, дух леса, за всю ту помощь, что ты мне оказываешь. Может быть, когда-нибудь и я смогу тебе отплатить тем же.

Круглые глаза дендройда прищурились, и в них промелькнула затаенная печаль. Он почувствовал энергию златовласки, когда она коснулась его, и от этого ему стало совсем не по себе. Пророчеству Археса суждено было сбыться, а это знаменовало то, что Темные времена ожидают Нирбисс.

– Ступай, дитя, пока ночь еще не обрела полную власть над лесом.

Ребекка кивнула, и торопливо зашагала за изумрудным мерцанием светлячков.

– Eser’sola Te! Eser’sola Khaa Te! – прошептал дендройд и тяжело вздохнув, побрел вглубь чащи. Откуда не возьмись, поднялся ветер и зашелестел листвой зеленых древ, порождая таинственный шепот, разносящийся далеко за пределы поляны.

«Кхаа,Кхаа,Кхаа.»

Сумерки медленно и осторожно окутали Дубки. Лишь редкие факелы, воткнутые в каменные столбы, освещали главную дорогу и проулки деревушки, да тусклый свет свечей, льющийся из окон хижин и постоялого двора. На улицах было пустынно, если не брать в счет местных пьяниц, горланящих песни за околицей, нескольких копейщиков, вальяжно расхаживающих туда и обратно, да храмовников, группками прогуливающихся между домов и тихо перешептывающихся.

Белла, с опаской озираясь на бело-зеленые хитоны в темноте, слезла с лошади. Она была не молода, разменяла восьмой десяток, но здоровье позволяло женщине ездить верхом. Целый месяц она провела в пути. От Одинокого села до Дубков путь не близкий. Приходилось останавливаться в деревеньках, а иногда, она делала привал в лесу. К счастью, временами погода позволяла ночевать под открытым небом. Знахарка старалась избегать людной местности, на то у нее были весьма веские причины.

Белла повела жеребца к старому сараю, ветхая постройка состояла из камышовой крыши и двух бревенчатых стен, привязала животное и, сняв с него дорожные сумы, направилась к дому. Она накормит и напоит Касатика позже, когда разберет вещи.

Женщина провернула ключ в замке. Дверь старой избы визгливо скрипнула. Она оглянулась. Никто не обратил внимания на старушку,