Командировка в ад (СИ) - Казаков Дмитрий Львович

Мы поговорили еще немного, и я ухитрился даже поднять Юле настроение.

Прощаясь с ней, я решительно сжал кулаки — ничего, я вернусь домой, выберусь из этого ада, прорвусь к Земле, сделаю для этого все, что угодно, и я не буду больше тыкать своей писюлиной в каждую встречную деваху, хватит уже этого детского разврата, не мальчик давно.

— Эх, ты… — сказала жена, и связь разорвалась, я вновь оказался на плаце концлагеря, уставший до полусмерти, голодный, с болью в синяках и мышцах.

А чтобы выбраться — мне нужны силы, поэтому нужно пойти и немного поспать. Построение я не пропущу, но лишний час отдыха урву, и глядишь — тело мне за это скажет спасибо, когда надо будет.

Я проковылял через плац и вошел в пустую комнату.

Но не успел лечь, только сел на койку, и тут рядом возникла Пира, уставилась на меня огромными фиолетовыми глазами: руки ее были сложены перед грудью, перья на голове пошевеливались, выдавая сильное волнение.

— Егор! — воскликнула она, и дальше понесла что-то, звучавшее для меня смесью кошачьего мяуканья и птичьего щебета.

Я вздохнул и аккуратно включил переводчик.

— …невозможно так жить! — закончила девушка.

Я съежился в ожидании дикой боли, но она не пришла, и я расправил плечи, поднял взгляд на Пиру.

— Извини, с ушами плохо. Повтори, пожалуйста. Дело такое… — я пожал плечами.

Мы с Максом решили держаться версии, что у меня проблемы со слухом, а то не хватало сплетен о том, что я схожу с ума.

— Ты издеваешься! — воскликнула Пира. — Я хочу тебя, бегаю за тобой! А ты, а ты…

Она всхлипнула, глаза ее заблестели, губы задрожали.

— Нет. Я правда не всегда слышу теперь, — сказал я, поеживаясь от неловкости. — Слишком много били по голове, чтобы я сдох.

— Бедненький! — она бросилась на меня, принялась целовать; тонкие, но сильные руки обняли меня за шею. — Красавчик мой! Давай я сделаю тебе хорошо! Утешу тебя! Раздевайся!

«Ты тоже договорилась с Дю-Жхе насчет двери?» — очень хотелось мне спросить, но я удержался.

— Я не могу, ничего не получится… слишком устал, — забормотал я.

Но Пира уже раздевалась сама — решительно стащила майку через голову, и я увидел ее маленькие округлые груди, трогательный пупок на плоском животе, и невольно отреагировал на все это.

— Давай-давай, — горячо шептала она, расстегивая пояс. — Я так хочу тебя… О, не могу! Любименький…

Стройные бедра, которых так хочется коснуться, снять с нее то, что еще осталось. Повторить то, что случилось между нами в палатке — ведь это было и правда классно, совсем не так, как с другими.

Но я не мог! Сразу после разговора с Юлей, когда я поклялсяхранить верность!

— Пира, стой! — сказал я громче.

Она замерла, с недоумением разглядывая меня и содрогаясь всем хрупким телом — никаких изъянов, прекрасная осанка, длинные ноги, идеальная фигура земной модели.

— Я правда не могу, — я отвел взгляд. — Это было здорово, но неправильно… ошибка… Извини меня!

Слезы буквально брызнули у нее из глаз, и я напрягся, ожидая пощечины.

— Ты… ты…сволочь! — между рыданиями выдавила Пира. — Я тебе… а ты со мной?.. Подонок!

Она натянула штаны, наклонилась, чтобы поднять майку, и в этот момент я едва не сдался — такой красивой и соблазнительной она была. Но удержался, буквально заставил себя сидеть неподвижно, и девушка, утирая лицо, вылетела из спальни.

Я отключил переводчик и остался сидеть на кровати, чувствуя себя последней свиньей.

* * *

Шнобель стоял у стены, растерянно моргая, потирал свой огромный нос, открывал и закрывал рот.

— Невежествен же тот, кто отвергает знание истинное, тот низвергнут прочь будет! — изрыгал речитативом Шесть Гор на своем языке, а стоявший позади меня Макс шептал те же слова на русском, чтобы я понимал.

Пять Листьев и двое его подчиненных из конвоя держали автоматы упором в плечо, и руки их не дрожали.

— Гибель же его всеобщему благу послужит! — продолжал разоряться жрец, а я не мог поверить, что все это творится наяву.

Сегодня бриан устроили нам «экзамен» — мы должны были отвечать на вопросы, вспоминать, о чем были лекции из динамиков, которыми нас пичкали строго через день. Шнобель не смог внятно ответить ни на один, видимо голод и усталость доконали его, и умная башка с начитанностью не помогли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И Шесть Гор велел поставить его к стенке.

Но нет… они же не расстреляют его вот просто так… это акция устрашения!

— И тако же помнить надобно, что сие есть проявление милосердия, дело радости, — жрец сделал паузу, а потом отрывисто скомандовал: — Пли!

Три автомата затрещали одновременно, Шнобель коротко вскрикнул, и из тела, пробитого пулями, брызнула кровь. Его отшвырнуло назад, и он сполз по стене, оставляя багровые полосы, содрогнулся несколько раз и затих.

Я закрыл глаза, чтобы спрятать бушующую внутри бурю: ярость, ненависть, гнев.

— Воззрите же! — не собирался останавливаться Шесть Гор. — И участь такова ждет всех! Кто нерадивость проявит упорную!

Стиснуть бы толстую шею над красным балахоном, да покрепче, чтобы этот мерзкий голос стих.

— Тело убрать, — распорядился жрец уже без пафоса. — Разойтись…

Я открыл глаза, и осмотрелся: нет, я не хочу больше находиться в этом «центре просвещения», а значит пора валить. Но удрать в одиночку я не смогу, и бросить тех, с кем попал сюда тоже не смогу, и это значит, что нужно договариваться с другими десятниками… со всеми, кроме Равуды.

Этот гаденыш пусть издыхает тут.

— Что тебе? — спросила Фагельма, когда я поймал ее и отвел в сторонку, чтобы изложить свой план: пришлось включить переводчик и терпеть головную боль, пока слабую… пока.

В черных глазах юри-юри стыло недоверие, а руки с дополнительным суставом были сложены на груди так, что на человеческий взгляд казались сломанными.

— Вон за той дверью хранится наше оружие, - сказал я, мотнув головой. — Замок прост. Открою в две минуты. Делать это надо ночью, когда конвойных меньше.

После отбоя в караулке оставалось четверо бриан, и они время от времени обходили плац, заглядывали в спальни, проверяли, все ли тихо. Темнота обитателям подземелий не мешала, и наверняка не переставали работать видеокамеры, которые мы так и не обнаружили.

Единственный шанс — действовать очень быстро.

— А дальше? — спросила Фагельма. — Через пандус не пройти!

Да, ворота запирают снаружи, их не выломать, и замок взять если только пушкой.

— Есть люк вон в той каморке рядом с туалетами, — я мотнул головой уже в другую сторону. — Открывается в заброшенный коридор, а тот выводит в главный, по которому нас привезли. Двести метров, и стоянка транспортеров, которую никто не охраняет; нужно захватить один, и рвануть к выходу на поверхность.

— А бриан будут смотреть, как мы удираем, и аплодировать? — Фагельма все еще сомневалась, но по крайней мере она не послала меня сразу, и это уже хорошо.

— А мы их отвлечем, — я ухмыльнулся. — Если идти в город, там есть рабочий фильтр… Сам его очищал. Я знаю, как заткнуть его так, чтобы он взорвался, и вся система фильтрации накрылась.

Да, нас заставляли работать, набивали голову чепухой, держали взаперти и плохо кормили. Но все это время я изучал подземелья, каждый уголок, каждый поворот, механизм и тоннель, поскольку знал, что рано или поздно это пригодится.

И теперь, когда бриан начали нас расстреливать, настало время пустить накопленные знания в ход.

— Ну… может сработать? — Фагельма шмыгнула носом. — Что ты хочешь от меня?

— Расскажи остальным десятникам… кроме Равуды… и попроси их о молчании. Понимаешь, дело такое, если разболтаем, то ничего не выйдет. Завтра обсудим вместе.

— Годится, — она протянула мне ладонь, твердую, мужскую, и я хлопнул по ней.

Через мгновение я остался один, и торопливо выключил переводчик, убирая головную боль, за эти пять минут ставшую почти нестерпимой. Увидел, как Фагельма отправилась к Иррате, сутулому вилидаро, и как тот бросил в мою сторону неприязненный, подозрительный взгляд.