Ваше Сиятельство 2 - Эрли Моури

может показать зрение, больше, чем может дать вкус и обоняние. Поднеси бокал к губам, немного наклони его, так, как если бы ты была во плоти и хотела, чтобы вино лишь коснулось твоих губ.

Когда Айлин это сделала, я сказал:

— Теперь пей его мысленно. Ярко представляй, как это происходит, почувствуй его вкус.

Первые ее глотки, вышли неумелыми, несколько судорожными, но я видел, что у госпожи Синицыной все получилось.

— Астерий! — воскликнула она. — Оно сладкое! Пахнет сандалом и немного ромашкой!

— Верно, — я тоже сделал два маленьких глотка, задерживая напиток во рту, ощущая его сладость и приятную терпкость. — Только не увлекайся. Вино в твоем бокале не будет кончаться, и от питья его тонкого тела тоже можно опьянеть.

— Астерий, я люблю тебя! — она прижалась ко мне. — А целоваться так можно?

— Даже нужно, — я обнял ее и несколько минут мы пили губы друг друга.

Но скоро приятное пришлось отложить на потом. Я не стал говорить Айлин, что попытаюсь не отдавать ее утром богам, потому что сам не представлял, с чем могу столкнуться. Вместо разговоров о предстоящем дне, я дал ей полезные практики для работы с вниманием и тонким телом, а сам начал перебирать древние заготовки, которые могли бы пригодиться утром. Остановился на «Коолан Байти», что в переводе с лемурийского означает «Кокон Бабочки». Его требовалось прокачать в первую очередь. А также подготовить пару полезных шаблонов.

Уснули мы лишь ближе к рассвету. При чем, мне пришлось Айлин научить как переходить в сон. Чтобы успешно развиваться на тонком плане и запасаться энергией, отдых необходим.

Я не знал, что должно было случится утром. Может за моей подругой явится Артемида или Феб, может их величайшей волей Айлин переместится туда, где ее ждали. Поэтому нам пришлось проснуться рано по будильнику. Я совершенно не выспался. Айлин было проще, ей не требовался длительный отдых. Когда она встала, я попросил ее устроится поудобнее в кресле и затем наложил на свою подругу «Кокон Бабочки». Серебристо туманные нити начали сплетаться вокруг нее, образуя закрытое пространство. «Коолан Байти» — самая надежная защита от любых известных мне воздействий. Разумеется, я не могу так прятать Айлин вечно от самих Небесных, но таким образом я могу попытаться понять, что им нужно, и против их воли поставить свою.

— Дорогая моя, — сказал я ей, когда последние нити сплелись в особую магическую ткань, — сейчас ты в безопасности. Просто расслабься и можешь поспать еще. Если спать не хочешь, то поиграй в те полезные игры с телом, которые я показывал ночью.

— Саш, я теперь как в клетке, — сказала она, грустно глядя на меня через туманно-серебристую завесу.

— Увы, да. Надеюсь, это ненадолго. И еще, чтобы здесь не произошло, кто бы здесь не появился, ничего не бойся, — я убрал почти полную бутылку с вином и бокалы в шкаф. Оставил лишь тарелку с халвой и миндальным печеньем. Возможно, этим придется завтракать. Не оставлять же здесь Айлин одну. Хотя… Я посмотрел на часы: уже почти шесть утра и можно по говорителю попросить кофе и что-то более существенное на завтрак, чем печенье. Кто-то из служанок должен быть на кухне с шести. Да, Ксюша или Надежда Дмитриевна, если зайдут сюда, увидят нечто странное: сплетение полупрозрачных серых нитей, за которым проступает тоже прозрачная фигура девушки. Пусть думают что угодно. Хотя я их не буду впускать в комнату — заберу поднос с завтраком у двери. Если мама? ТО скажу ей, что провожу важный магический эксперимент и попрошу не мешать.

Выждав до начала седьмого, я переключил говоритель на столовую, и когда мне ответила Ксения, заказал кофе, тосты и ветчину с сыром.

— Саш, я боюсь! — вдруг подала голос Айлин.

Я повернулся и увидел перед охранной поверхностью кокона мечется золотистое свечение.

— Спокойно, Айлин. Не бойся, — я переключил внимание на тонкий план и через несколько минут напряженного ожидания почувствовал приближение Аполлона.

Лучезарный бог был в гневе.

* * *

С названием планет наметилось некоторое противоречие. Ведь планета Венера названа в честь римской богини любви — Венеры, которая есть никто иная, как заимствованная у древних греков Афродита. У самих же греков планета Венера имела два имени: Hesperos — вечер и Phosphorоs — несущий свет или Eosporos, несущий утро. Потому что они полагали, будто это разные планеты. Так вот, чтобы мне не выдумывать названия планет в Солнечной системе и не утомлять вас древнегреческими названиями, я оставлю им названия современные: Венера будет Венерой, Марс — Марсом, и т. д. При этом в данной книге названия планет как бы никак не соотносятся с римскими аналогами древнегреческих богов: это Только названия планет.

Глава 21

Когда боги гневаются

Справа от кровати зачалось оранжевое свечение. Оно уплотняясь, принимая форму огромного миндального зерна. Обычно пришествие бога сопровождалось жемчужным или золотистым светом, но сейчас сияние внутри пространственного зерна окрасилось красным, и я понимал причины — Феб гневался. Вот проступила его фигура, поначалу бледная, но быстро обретающая мускулистую плоть.

— Как ты посмел, смертный⁈ — проревел он так громко, что голос олимпийца вполне могли услышать на первом этаже. — Думаешь препятствовать мне своей жалкой магией⁈

— Величайший, разве жалкая магия способная препятствовать твоей могучей силе? — я понимал, что лучшим исходом нашей встречи может быть лишь то, что Феб уйдет, оставив Айлин в покое, и при этом не станет мне врагом. Мне достаточно Посейдона. Хотя после всего случившегося, Геру тоже нельзя причислить к тем, кто не желает сводить со мной счеты.

— На колени, ничтожный человек! — он властно вскинул руку.

Я тут же почувствовал давление сверху. Огромное. Словно на плечи возложили неподъемный груз. Кости будто заскрипели и ноги подогнулись. Магия Небесных значительно отличается от людской и имеет иную природу, но то, что Феб делал сейчас, старясь меня преклонить и пожирая меня гневным взглядом, очень похоже на кинетическую волну — мягкую разновидность кинетического удара. А в кинетике Астерий — прекрасный специалист, нравится это потомку Зевса или нет. В ответ я вскинул правую руку, противопоставив его давлению свое, не слишком усердствуя, чтобы экономить силы.

— На колени, червь! — его лицо побагровело, в глазах зачалось свечение.

— Может быть, сестра тебе не сказала, что вовсе не червь, а Астерий? У тебя что-то со зрением или провалы в памяти? Не помнишь, что я сделал с богом Ананке? Успокойся Феб, глупость не красит Небесных, а гнев и несдержанность иногда лишь указывают на бессилие, — превозмогая его безумное давление, я выпрямился. Левой рукой активировал шаблон температурной магии и начал плавно я повышать температуру вокруг Аполлона. Так, чтобы ему в земном теле стало совсем неприятно, и в то же время, чтобы избежать возгорания — хватит вчерашнего пожара на Махровской.

— Я убью тебя! — прорычал он, скрипнув зубами. С его лба начали скатываться крупные капли пота, пар пошел от мускулистых плеч.

— Тебе жарко, Небесный? Могу охладить все той же жалкой магией. Что она для великого бога! — я резко поменял температурную направленность. Теперь можно было не осторожничать, резко дохнуло холодом.

Я чувствовал нарастающий страх Айлин, но она не отвлекала меня, терпеливо молчала, и за это ей поклон. Очень не вовремя раздался стук в дверь. Я догадался, что служанка принесла завтрак. Отправить ее назад? Молчать, не отзываться? Глупо. Будет лишь надоедать стуком. Я сказал громко:

— Ксюша, зайди! — и как открылась дверь, добавил: — Быстро поставь завтрак на стол и молча уходи! Молча и быстро — так надо!

— Смертный, ты понимаешь величину моих сил! Я могу уничтожить тебя! — проревел Аполлон под звук распахнувшейся двери. Его лицо стало покрываться инеем.

Следом я услышал испуганный визг Ксении и топот ее быстрых ножек. Кажется, завтрак она не занесла. Через миг донесся звон разбитой посуды. Я снова резко поменял знак температурной атаки: лицо олимпийца оттаяло, потекло обильными каплями. Одновременно бог начал сдаваться: я почувствовал, как его давление сверху ослабевает. Аполлона нельзя недооценивать. В ярости он вполне мог материализовать свой славный лук и даже ударить молнией, но на этот счет у меня тоже был ответ. Видимо, брат Охотницы