Анаконда - Георгий Миронов

«Доннер-ветер! Ну, и шнапс... Все синтетическое: бензин, сахар, кофе. Теперь вот еще и шнапс. Из каких только опилок его делали?»

Впрочем, куда больше штурмбаннфюрера СС интересовал другой вопрос, и вопрос этот, по сравнению с качеством шнапса, можно было бы считать глобальным: «Куда идет фатерланд?»

По мнению бригаденфюрера Шелленберга, еще не все потеряно, Германия еще возродится из пепла, как птица Феникс.

Райман придерживался более пессимистического прогноза. И потому полагал, что если сам не позаботится о своем будущем, то будущей процветающей Германии может и не быть. Германию ведь строят люди. И прежде всего такие дальновидные, толковые, как он сам.

Значит, выживет он, выживет и рейх; возродится его сила, богатство, влияние.

— Так. И только так! — хлопнул Райман донышком стопки по каменному столу, чуть не порезав руку. Рюмка разлетелась вдребезги.

Затем, нацепив пенсне, попытался вчитаться в текст приказа, подписанного рейхсминистром:

«Приказ о подготовке обороны Берлина.

Оборонительный район Берлина. Берлин—Груневальд

Оперативный отдел № 400/45 9.3.1945.

Секретно».

Райман пробежал глазами текст приказа, задержав взгляд на пункте «д»:

«Народная война в тылу противника. Решающее значение приобретает борьба в тылу противника. При этом задача состоит в том, чтобы использовать все средства военной хитрости и коварства и нанести противнику максимальный вред и урон. Не вступая в открытую борьбу, необходимо прежде всего в ночное время нападать из засады на железнодорожные эшелоны, на отдельных связных, на автомашины, атаковать слабо охраняемые склады, участки железной дороги, командные пункты, проводить диверсионные акты против линий связи противника.

Комендант Берлина, рейхсминистр доктор Й.Геббельс».

Гюнтер намазал на кусочек серого хлеба немного искусственного зельца, с отвращением понюхал. Впрочем, бутерброд не пах ничем. Как и кофе из обжаренных желудей и ячменя, так что шнапс с омерзительным запахом сивухи надо было чем-то заесть. Бр-р! Отвратительный аромат войны...

Райман встал, пошатываясь, прошел на кухню. Эту квартирку в Груневальде он получил недавно и еще не вполне привык к этому дому, хозяев которого расстреляли за участие в заговоре против фюрера. Дом таил сюрпризы. Чаще приятные. Время от времени находил он какие-нибудь заначки бывшей экономной хозяйки: то баночку маринованных огурчиков в погребе, заставленную пустыми банками, то связку сухих грибов в чулане. Вот сейчас в самый бы раз отыскать симпатичную домашнюю закусь. Кажется, все уголки потаенные обшарил.

Он приставил к огромному буфету тяжелый старинный стул с витой резной спинкой, тяжело взгромоздился на него, не боясь порвать или запачкать шелковую обивку. Черт с ней! Все равно вряд ли что останется здесь после поражения рейха. Поднялся на цыпочки, пошарил под самым потолком; вдруг рука наткнулась на какой-то матерчатый мешочек. Подтянув его к краю, снял со шкафа, с трудом развязал крепкий узел, запустил руку внутрь.

«Тьфу ты, дьявол, это, конечно, не закуска, — извлек горсть сушеного шиповника. — Но на безрыбье и щука раком станет», — подумал штурмбаннфюрер.

...Он поудобнее уселся в кресло, ноги положил на шелковую обивку стоявшего напротив стула, налил еще одну стопку шнапса, выпил, передернувшись и скривив в оскале длинное, с пористой, рыхлой кожей лицо. Не мешкая, сунул в рот горсть сухого шиповника, яростно разжевал его.

Рот наполнился памятью детства, проведенного в Восточной Пруссии, под Кенигсбергом. Заросли вереска, дикого шиповника, красные и бордовые ягоды со сладковатой шелковистой начинкой, запах морских водорослей с Балтики, крики чаек и голос матери:

— Гюнтер, домой. Картофель стынет...

Ах, этот картофель детства! Как он тогда надоедал своим однообразием. А вот теперь бы не отказался от тарелки картофеля, залитого подсолнечным маслом.

Быть сегодня голодным или есть невкусную, малокалорийную пищу было тем более обидно, что он был богат. Очень богат.

А потратил с того августовского дня ерунду. Если не считать трех перстней-печаток из золота и мелких брильянтов да пары колье с брильянтами, которые подарил нужным людям, чтобы его перевели в Берлин из-под бомбежки, которая стала повседневной реальностью всей Рейнской области, продал, страшно труся и волнуясь, лишь пару золотых колечек с мелкими камнями.

Накупил на вырученные деньги всякой жратвы и неделю пировал, вибрируя покатыми плечами и толстым брюхом, ожидая стука в дверь.

Как ни крути, то, что он сделал в августе, никак иначе, чем мародерством, назвать было нельзя. А в условиях военного времени... Кальтенбруннер человек принципиальный. Узнал бы, отдал бы на заклание без минуты раздумий. Он из буршей, у него свое представление о чести офицера СД и СС.

Тогда, в августе, Гюнтер был всего лишь обершарфюрером и служил в небольшом местечке неподалеку от Йоханнесберга. Страшная бомбардировка застала его в поле, неподалеку от замка. Когда бомбы стали падать на замок Меттернихов, Гюнтер бросился под ближайшее дерево, упал на землю и закрыл голову руками. Чудовищный взрыв потряс все вокруг. Он приоткрыл один глаз. Такого еще не видел. Бомба угодила в центр замка и словно вывернула его наизнанку. Все, что могло гореть, вспыхнуло; что могло подняться в воздух, взлетело на несколько десятков метров. И еще через долю секунды начался своего рода дождь из крупных предметов домашнего обихода: кусков мебели, ковров, шпалер и еще Бог знает чего. Сколько длилось это извержение? Наконец все стихло.

Он уже хотел подняться, когда на голову ему обрушилось что-то тяжелое. Гюнтер в ужасе затаил дыхание, ожидая самого ужасного взрыва или боли. Но не было ни того, ни другого. Он разлепил глаза. Возле его носа на траве лежала продолговатая, примерно пятнадцать на десять сантиметров кожаная коробочка. Первой реакцией были злость, раздражение. А если бы сверху упала чугунная задвижка от камина или бронзовая ручка двери от кабинета владельца замка?

Но, когда раскрыл коробочку, злость и раздражение тут же прошли. «О, теш Сой!»

При ярких сполохах пожара в раскрывшемся футляре он увидел сокровище, которое ему и не снилось: нити жемчуга, колье с брилльянтами, женские обручальные колечки, массивные мужские перстни-печатки с монограммами и выложенными на них в виде короны драгоценными камешками. Но особенно его поразила массивная брошь с огромным камнем в центре. Не будучи знатоком, Гюнтер тем не менее без труда определил, что это чистой воды изумруд. Не первый день жил на свете и бывал в ювелирных магазинах. В том числе и по долгу службы. А когда в 1933, 1934 и 1939 годах их отряды шерстили жидовские лавочки и собранное богатство этих жидов-кровососов конфисковали в пользу рейха, он и услышал, что такие вот прозрачные камни зеленого цвета стоят подороже зеленого бутылочного стекла. На один камень можно прожить всю жизнь. И очень неплохо.

Вот такой изумруд, как тот, виденный им в 1934 году в ювелирной лавке Лейбовица, и свалился на него манной небесной. Только был раза в четыре больше того, жидовского.

Да и брильянты, а это, уверенно заключил Гюнтер, именно брильянты, ибо никакой идиот не станет на золотой броши с огромным изумрудом ставить простые стекляшки, были сказочно красивы и велики; раз в десять, а то и в двадцать больше тех, что украшали мелкие колечки и мужские перстни.

«Старинная вещь», — уважительно подумал Гюнтер и, выбросив коробочку, аккуратно завязал найденные драгоценности в носовой платок, сунул узелок за пазуху, плотно прижав к потному, волосатому брюху.

Потом вернулся, нашел коробочку и, вырыв ножом ямку в лесном мху, закопал ее.

Теперь у него оставалась только одна драгоценность из тех, что Бог послал ему за мучения его в августе 1942 года, — брошь с изумрудом...

Но ее он и не пытался продать в развороченной войной Германии.

Это он сделает позднее. После гибели рейха, которая, увы, неизбежна.

ИЗ ЗАПИСОК ОФИЦЕРА СТАВКИ ВЕРМАХТА

Как известно, у Гитлера был весьма странный распорядок дня. Обычно он спал в первой половине дня до обеда. В шестнадцать часов начиналось оперативное совещание. Он заслушивал доклады начальника штаба оперативного руководства вооруженными силами, начальника Генерального штаба сухопутных войск, начальника Генерального штаба военно-воздушных сил и главнокомандующего военно-морскими силами о событиях, происшедших за последние 24 часа. В этих совещаниях, проводившихся в рабочем бомбоубежище, в саду имперской канцелярии, всегда принимали участие большое число людей, многим из которых фактически нечего было там делать. Чаще всего присутствовали фельдмаршал Кейтель, барон Фон Фрейтаг-Лорингхофен, рейхсмаршал Геринг, рейхслейтер Борман, обер-группенфюрер СС Фегелайн.