Ароматы кофе - Энтони Капелла

Бесконечное путешествие уже начинает изматывать. Теперь исчезло чувство опасности, возникавшее, когда шли через пустыню, но горы к концу каждого ночного перехода кажутся все такими же далекими, как в начале пути.

Милая Эмили.

Я тупо смотрю на чистый лист. Он как соляная пустыня — яркое белое сияние, по которому пляшет слепящими бликами солнце. Похоже, слова, как и мысли, из меня испарились.

Я прикрываю глаза. Лицо Эмили всплывает передо мной. Она хмурится.

— Роберт, сосредоточьтесь! — говорит она.

Я улыбаюсь, открываю глаза. Но передо мной все тот же назойливо чистый лист.

— Кофе! — призывает Бей.

Запах жареных зерен стелется по лагерю; я сворачиваю листок, засовываю в карман.

— Иду.

Кажется мне или Бей в самом деле сегодня пристальней, чем обычно, останавливает свой взгляд на мне и Фикре, когда она готовит кофе. Взгляд из-под нависших век тяжел и непроницаем. Фикре омывает нам лица, потом подносит чашки с кофе. Передать что-либо нет никакой возможности.

Но, допивая кофе, я обнаруживаю на дне что-то. Зернышко среди гущи.

Часами я ломаю голову, что могут означать эти дары. Возможно, разгадка таится в разновидностях каждого зерна? Но рассмотрев зерна, обнаруживаю, что все они обычный харарский «мокка», те самые, из которых приготовлен кофе.

И вдруг меня осеняет. Не в зернах заключен смысл: смысл в самой тайной их передаче. Она дает мне этим понять, что в этом заключено ее ко мне доверие — единственное, чем она в этой жизни располагает, единственное, что способна предложить.

Наконец, во вторую ночь после Биокобобо, внимание Бея переключается на нескончаемое перемалывание с Гектором достоинств и недостатков контракта. Я замедляю шаг, потихоньку пробираясь к хвосту каравана, туда, где Фикре. Она оглядывается по сторонам, потом тоже убавляет шаг. Как бы случайно мы с ней оказываемся среди бедуинов, их верблюды заслоняют нас от прочих глаз.

Всегда есть вероятность, что кто-то нас может подслушать. Мы изъясняемся недомолвками, вернее, обмениваемся пустыми, ничего не значащими фразами.

— Ты очень хорошо говоришь по-английски, — шепчу я.

— По-французски лучше.

— Je suis Robert. Robert Wallis.[38]

— Oui. Je sais. Je m’appele Fikre.[39] По-абиссински это значит «любовь».

— Боюсь, мое имя совсем ничего не значит.

— Но это хотя бы твое настоящее имя, — говорит она, зло скривив губы.

— Так, значит, Фикре…

— …это то, как вздумал назвать меня хозяин. У меня, как у собаки, ничего нет, даже собственного имени.

Впервые я ощутил силу ее… как тогда выразился Бей?.. «непокорности»? Я бы скорее назвал это неистовостью. Эта хрупкая девушка — вся как мощный кулак, сжатый в яростном сопротивлении.

Но вот она резко скакнула вперед. Бей, насупив брови, оглядывается через плечо на свой караван. В мгновение ока между ней и мной пространство уже в три десятка футов.

Теперь мне становится ясна суть и еще одного послания этих зерен. Я превратно истолковал в ней дрожь, напряженность как боязнь. Нет, главное жизненное чувство этой девушки не страх. Глубинная, всепоглощающая злость. Как иная женщина может быть охвачена неистовой любовью, так и эта девушка охвачена неистовой ненавистью к купившему ее человеку. И ко мне ее отчасти влечет сладкая возможность мщения.

Глава тридцать третья

«Нежный» — приятный, чистый и мягкий кофе, лишенный всяческой остроты.

Л. К. Смит. «Терминология дегустации кофе»

Ужин удался на славу. Наряду с Артуром Брюэром, Пинкер пригласил еще и старика Лайла, ныне почетного союзника в борьбе против Хоуэлла, а также несколько прочих сторонников свободного рынка. Эмили ловит себя на мысли, что ей хотелось бы за столом оказаться рядом с членом Парламента. Что и случилось: они входят в зал, и она обнаруживает, что ее место как раз по его левую руку. Одновременно с радостью возникает тревога. Ее настораживает не то, что ей придется его развлекать, — она не сомневается в своем умении вести глубокий разговор на политические темы, — а то, что она понимает: отец ни за что не посадил бы ее сюда, если б не считал, что это приятно обоим, ей и соседу.

И впрямь, не успели покончить с супом, как Брюэр, переключил внимание с соседки по правую руку на Эмили.

— Итак, — говорит он с улыбкой, — что вы думаете насчет попытки Лайла подорвать сахарную монополию?

— Она закончилась весьма трагично, — отвечает Эмили. — Но скажите мне как либерал, разве внутри блока Свободной Торговли нет никаких противоречий?

— В каком смысле? — удивленно вздымает брови он.

— Если, предположим, цены на сахар будут искусственно поддерживаться высокими, разве не позволит это, скажем, сэру Генри Тейту лучше заботиться о своих рабочих?

— Возможно, — кивает Брюэр, — хотя вовсе не обязательно.

— Между тем, если дать волю рынку, рабочим всегда будут платить по скудному минимуму.

— Это так.

— Значит, Свободная Торговля может вступить в противоречие с личной свободой рабочих, — продолжает Эмили, — отказывая им в возможностях, которые должна была бы дать им их личная свобода. Они не будут свободны от болезней, от нищеты, от моральной деградации, как не будут иметь возможности или стимула подняться над их нынешним положением.

Брюэр в восхищении смотрит на нее:

— Мисс Пинкер… Эмили… как красноречиво и емко вы отразили всю суть разногласий, которые в настоящее время заботят нашу партию.

— Правда? — Эмили до смешного льстит этот комплимент.

— Разумеется, Гладстон полагает, что если просто оставить все как есть — то laissez-faire,[40] все это сработает во благо. Но мы начинаем открывать для себя изъяны такого подхода. Знаете ли вы, что половину тех людей, которых призвали воевать против буров, пришлось отправить назад на фабрики? Они просто не годны, чтобы воевать. Кое-кто из нас поговаривает теперь о некоем конструктивном либерализме или позитивной свободе, когда правительство стоит на страже свобод и благосостояния индивидуума.

— И что это практически означает?

Брюэр разводит руками:

— Не больше не меньше, как полное изменение роли государства. По сути, мы должны бы принять на себя немало обязанностей как просвещенные служащие. Скажем, почему не предоставить всем работающим некую форму медицинского страхования? Выплаты по болезни? Даже и пенсионные выплаты?

У Эмили едва не перехватывает дыхание:

— Значит, в этом суть вашей новой политики?

— Ну да.

— Как будет производиться выплата?

— Ну, разумеется, не за счет ввозных пошлин на кофе или чай — мы считаем своим долгом их сократить. Мы рассматриваем некую схему государственного страхования, куда каждый рабочий должен вносить некий вклад в зависимости от своих возможностей. — Брюэр улыбается. — Хочу подчеркнуть, что путь к этому довольно долог. Даже и в нашей партии тень, брошенная Гладстоном, весьма ощутима. А, — он переводит взгляд на стол, — те, чья добровольная поддержка нам так необходима, еще не вполне к этому готовы.

— Могу ли я чем-то помочь?

— Вы серьезно?

— Для меня нет в жизни ничего более серьезного.

Это как раз то, во что Эмили всегда верила: некий баланс между патернализмом просвещенных тори и алчностью свободного рынка. Но так радикально… так потрясающе ново… не какой-то призрачный компромисс, но совершенно новый путь вперед. Сердце ее учащенно бьется.

— Готовы ли вы, — спрашивает он с сомнением, — скажем, вести работу с избирателями? В моем административном округе Илинг мы крайне нуждаемся…

— Да, да! Пожалуйста! Какую угодно!

— Что такое? — взволнованно вопрошает Линкер, который сидит во главе стола. — Что это вы там замышляете, Брюер, вместе с моей дочерью?

Не сводя глаз с Эмили, Артур отвечает:

— Мисс Линкер вызвалась предложить свои услуги, Сэмюэл. Я и понятия не имел, что ее так интересует политика. Конечно же, первым долгом я бы испросил вашего позволения…

Линкер благосклонно улыбается:

— Пусть Эмили в свободное время занимается, чем ей заблагорассудится. Если вам, Артур, она может быть полезна, ради Бога, подключайте ее.

Глава тридцать четвертая

«Насыщенный» — определяет газы и пары, присутствующие в ярко выраженной крепости напитка.

Тед Лингл. «Справочник дегустатора кофе»

На следующий день, едва мы пытаемся вздремнуть, поднимается дикий шум. С тяжелой головой просыпаюсь под звуки стрельбы. Трое бедуинов держат, прижав к земле, четвертого. Он молит о пощаде, исторгая свои мольбы нескончаемым потоком. То и дело пытается вырваться, но его поднимают, снова валят на землю, со всей силы пинают ногами. Похоже, он был схвачен, когда пытался бежать, прихватив кое-что из товара Бея.