Где я, там смерть (СИ) - Сербинова Марина

Что это — насмешка судьбы? Джек Рэндэл, знаменитый громкими и потрясающими мир делами о маньяках, в защиту которых выступал, получает в жены потомственную маньячку-психопатку, и кровожадного звереныша в сыновья, скорее всего, тоже будущего страшного убийцу. Или адвокат настолько неравнодушен к маньякам, что решил окружить ими себя не только в профессиональной деятельности, но и в личной жизни? Или жена и сын — маньяки — это кара Господня за то, что давал свободу убийцам?…»

Кэрол опустила газету на колени и молча уставилась куда-то перед собой неподвижным взглядом.

Куртни и Рэй взволнованно смотрели на нее.

Присев рядом с девушкой на корточки, Рэй осторожно вытащил у нее из-под рук газету и, смяв, бросив в корзину для мусора. Подняв на Кэрол заискивающий взгляд, он погладил ее по коленке.

— Солнышко, ты в порядке? — мягко шепнул он.

Кэрол не ответила, продолжая смотреть в одну точку. Куртни поднялась и вышла из-за стола.

— Кэрол! — окликнула она твердым голосом.

Девушка перевела глаза на нее.

— Что?

Заметив их встревоженные взгляды, она слабо улыбнулась, но улыбка получилась жалкой и горькой.

— Я в порядке, не волнуйтесь. Я привыкла… привыкла к такому… Там, где я жила, меня до сих пор презирают и смотрят с отвращением. Когда я была совсем маленькой, я не могла понять, почему меня все ненавидят и отвергают, почему другим детям не разрешают со мной играть, почему они меня прогоняют и обижают. И с каждым годом все только усиливалось, и я… я стала воспринимать это, как должное, как неизменную часть своей жизни… вернее, как саму жизнь, не такую, как у нормальных, достойных уважения людей. Жизнь отверженной, заклейменной позором и грязью. Ничего уж тут не поделаешь. Моя мать была права, когда говорила мне, что я никогда не отмоюсь. Но Патрик… зачем они трогают Патрика? — в голосе ее появилась ярость. — Неужели и на нем будет это клеймо? Тогда я не хочу быть его матерью, чтобы он страдал из-за меня и моей матери, как я всю жизнь обречена страдать из-за нее! Не хочу, чтобы меня стал стыдиться и презирать собственный ребенок, когда кто-нибудь ему расскажет что-то наподобие того, что написали в этой газетенке!

— Кэрол, никогда не смей так говорить! У людей злые языки, но нельзя им позволить себя забить, — решительно и твердо сказала Куртни. — Когда Патрик подрастет, ты сама ему все объяснишь.

— Объясню? Но что я ему объясню? Что меня всю жизнь все презирали и ненавидели? Что мать продала меня в тринадцать лет? — сорвалась Кэрол, забыв о том, что Рэю, вытаращившему от потрясения глаза, последний факт был не известен. — Что я убила женщину и лечилась в психушке? Рассказать, кем была его бабушка? Думаешь, Куртни, если я сама ему это все расскажу, он станет относиться ко мне иначе, не будет презирать и ненавидеть?

— Совсем не обязательно все ему рассказывать. Некоторые вещи ему знать совершенно не нужно, — все также твердо ответила Куртни. — И совсем не обязательно, что кто-нибудь ему расскажет. К тому времени, как он подрастет достаточно, чтобы что-то понять, все уже забудется.

— Забудется? Нет, Куртни, сегодня я поняла, что никогда и ничего не забывается. Мой родной город все помнит, а теперь мое клеймо прокаженной увидела вся страна…

— Да кто верит всем этим газетам, Кэрол? Думаешь, ты первая, кого облили грязью? Бери пример с Джека, он никогда не обращал внимания на это, а уж ему, как никому другому, столько раз кости в грязи перемывали!..

— Солнышко, — осторожно подал голос Рэй, решившись вклиниться в разговор. — Если бы ты не была женой знаменитого человека, никто бы не стал интересоваться тем, кто ты и что там у тебя было в прошлом. И как только ты исчезнешь из жизни Джека, все сразу же обо всем забудут, и о тебе, и о том, что о тебе писали. А через месяц об этом уже никто и не вспомнит. Ты и Патрик сможете жить спокойно и нормально, и никто не станет копаться в твоей прошлой жизни и посвящать в нее мальчика, просто потому, что никому до этого нет никакого дела.

— Сомневаюсь, чтобы теперь Джек сам хотел, чтобы я оставалась его женой, — заметила Кэрол с горькой усмешкой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я еще раз повторю, что Джек никогда не придавал значения тому, что говорит о нем пресса, — жестко повторила Куртни.

— А я так не могу. И Даяна об этом знала. Знала, куда больнее ударить, — лицо Кэрол вдруг исказилось от боли. — Как она могла?

— Значит, ты догадалась? — кивнула Куртни.

— Конечно, это Даяна. С ее слов составлена эта статья. Только она и Берджесы думают, что Мэтт погиб в аварии, потому что ты сама им так сказала. Если бы журналисты сами копались в моем прошлом, они бы знали, как Мэтт погиб на самом деле, — Кэрол снова скривилась, на этот раз от отвращения. — И еще эта трогательная пострадавшая любовь между ней и Джеком… Кому еще надо об этом писать, если не ей? Даяна… она же знала, как ни кто другой, как тяжело мне было в детстве, как я страдала от того, как ко мне относились люди. Как… как же она могла?

— Она задалась целью убрать тебя с дороги, вот и убирает, — мрачно ответил Рэй. — Причем, самыми беспроигрышными и эффективными способами.

— Я это поняла, — тихо отозвалась Кэрол. — Добивается того, чтобы я не смогла остаться с Джеком, если захочу.

— Но ведь ты и так не захочешь? — насторожился Рэй.

— Я устала. Пойду отдыхать, — улыбнувшись обоим, Кэрол тяжело поднялась с кресла и отправилась в свою комнату.

Рэй, подавленный и расстроенный, остался сидеть с Куртни, надеясь услышать от нее, как помочь их девочке во всей этой ситуации с Джеком, Даяной и ее кознями.

— Ты заметила, что она больше не плачет? На нее это не похоже, — тихо обратился он к Куртни.

— Заметила. И это мне не нравится. Лучше бы она плакала.

Куртни резко замолчала, а Рэй изумленно выпрямился в кресле, подняв лицо к потолку. Сверху доносился приятный сильный голос, громко и неожиданно запевший какую-то невеселую, но красивую песню.

— Что это? — выдавил он.

— Это Кэрол, — ответила не менее удивленная Куртни. — Она поет.

— Но я никогда в жизни не слышал, чтобы она пела!

— Я тоже.

Посмотрев на Рэя, Куртни неожиданно улыбнулась.

— Надо же, оказывается, у нее есть голос! Песни вместо слез… даже не знаю теперь, нравиться мне это или нет.

— Мне не нравится, — заявил Рэй. — Это странно. Может, она опять… ну, немного не в себе?

— Нет, с ней все в порядке. Просто она сильная девочка. Разве ты этого еще не понял, Рэй? Очень сильная. Знаешь, у древних индейских племен был такой обычай… Сильные воины, попавшие в плен, пели во время пыток, демонстрируя свое мужество и силу, и тогда мучители проникались к нему уважением, и прекращали пытки.

— И что, отпускали на свободу?

— Нет, убивали, избавляя от мук.

— Ну, и к чему ты это рассказала?

— Только к тому, что наша Кэрол — настоящий воин…

— Хм, тогда я надеюсь, что это не последняя ее песня, избавляющая от мук смертью!

— Не последняя. В наше время люди более жестоки, чем прежде, — Куртни грустно вздохнула, постукивая красивыми ухоженными пальцами по столешнице. — Она выдержит и пройдет через свои пытки до конца… потому что осознала, что она это может.

Ночью Куртни и Рэя разбудил отчаянный вопль.

Рэй подскочил, как ошпаренный, и в трусах и босиком вылетел из спальни. Куртни, торопливо накинув пеньюар, поспешила следом.

Кэрол растерянно сидела на кровати, прячась под одеялом, Рэй присел рядом, заглядывая ей в лицо и что-то тихо говоря. Кэрол посмотрела на остановившуюся в дверях Куртни.

— Извините… сон плохой приснился, — пролепетала она смущенно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Куртни, ее всю трясет, — обернулся взволнованный Рэй.

— Пойди к Дороти, попроси валерьянки. Она, скорее всего, тоже проснулась, и уже спешит сюда. Успокой ее и скажи, что все в порядке. И надень штаны! — добавила раздраженно Куртни и подошла к кровати, не взглянув на проскользнувшего мимо мужа.

Присев на постель, она обняла Кэрол за плечи и обнаружила, что та действительно сильно дрожит.