Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции. - Михаил Пантелеев

2—19 декабря 1927, года состоялся XV съезд ВКПб). Одним из важнейших вопросов, рассматривавшихся на нем, было внутрипартийное положение. 3 декабря, оценив состав и настроения делегатов съезда, 121 оппозиционер во главе с Л. Троцким, Г. Зиновьевым и Л. Каменевым выступили с заявлением, в котором во имя «высшего принципа эпохи диктатуры пролетариата» — «единства партии» дали обязательство подчиниться любым решениям XV съезда. Среди подписавших заявление был и Гуральский. Однако этот маневр не принес желаемых результатов. Съезд объявил принадлежность к троцкистско-зиновьевской оппозиции и пропаганду ее взглядов несовместимыми с принадлежностью к ВКП(б). Делегаты не только утвердили произведенное накануне ЦК ВКП(б) исключение лидеров оппозиции из партии, но и дополнительно исключили большую группу оппозиционеров, в том числе и А. Я. Гуральского.

В начале 1928 года Г. Зиновьева и Л. Каменева сослали в город Калугу. А. Я. Гуральский ездил к ним из Москвы с информацией о политической ситуации. Вскоре его самого сослали в город Фрунзе (ныне Бишкек), где устроили заместителем заведующего Главполитпросветом Киргизской АССР.

Период ссылки оказался переломным для А. Я. Гуральского. Осознав бесперспективность борьбы против сталинской верхушки, он приступил к «корректировке» собственной позиции. В посланном в конце марта — начале апреля письме Л. Каменеву Гуральский писал: «Я думаю, что в самом основном мы в прошлом не были правы. А этим основным является точная оценка сил и их взаимоотношений. Мы прикрасили троцкизм, слишком охаяли сталинизм, не учли правильно настроения пролетариата, прикрасили Рут и Макса, преувеличили опасность «измены» со стороны центра, даже в китайском вопросе, где были проделаны грубые ошибки, мы поторопились их объявить «классовым уклоном», что по совести говоря, неверно…»[218]. В следующем письме, датированном 14 апреля 1928 года, А.Я. Гуральский развил свои «соображения о прошлом, настоящем и будущем», по существу, скатившись на точку зрения сторонников И. Сталина. «Если подумать, придется прийти к выводу, что серьезные заострения в той партии, которой необходимо возглавить диктатуру пролетариата на данной ступени международных отношений при неизбежном росте классовой борьбы внутри страны, недопустимы, — писал он. — Оппозиционные возможности в ней крайне ограничены. Если партия не будет впереди масс, а будет вплоть до верхушки отражать неизбежно заостряющуюся классовую борьбу в Республике, положение станет угрожающим. Если было бы верно утверждение, что каждая из существующих групп в партии непосредственно и прямо отражает интересы определенных классовых групп в стране, — то надо было бы сказать, что прав Троцкий. У нас все переродилось, нет больше большевистской партии и т. д., необходимо иметь свою группу, отражающую интересы пролетариата, и драться во второй революции. Встать на такую точку зрения — значит подвергнуть ленинизм полнейшей ревизии». И дальше: «Блок с Троцким — серьезная историческая ошибка. В нашу переходную эпоху возрождение троцкизма и неолюксембургианства в Коминтерне и в Союзе — заложено исторически. Это теперь уже вполне ясно (даже Ломинадзе и другие отразили все это); Лев и даже Карл могут при этом остаться очень своеобразными индивидуальными фигурами и еще не раз стоять во главе величайших движений, но дела это не меняет. Лев, как течение, окажется, пожалуй, гораздо правее Рыкова. Разве Бец, Яцеков, часть вузовцев, Суварин, Кац и т. д. и т. д. случайные явления. Их теория близко подошла к меньшевизму, а ведь она самая устойчивая, последовательная база фракции левых. Многие отойдут, а они останутся и будут продолжать свое дело. Многие видные троцкисты образуют правый привесок к правым группировкам, а все эти хорошие слова «о левой» и т. д. очень немногого, конечно, стоят. Во Франции — группа Троцкого во всяком случае — основная опасность для партии, в Германии — неолюксембургианство — может оказаться наиболее опасным — все это отражение левого меньшевизма в нашей среде. Во всяком случае ни одна группа не осталась на прежних позициях»[219].

В конце мая 1928 года, то есть на исходе установленного XV съездом шестимесячного срока, в течение которого исключенным оппозиционерам запрещалось ходатайствовать о новом вступлении в партию, А. Я. Гуральский подал заявление об отходе от оппозиции с просьбой восстановить его «в правах члена ВКП(б)»[220]. Накануне, по согласованию с властями, он перебрался в Ташкент, получив должность председателя кафедры социологии в местном Коммунистическом университете. Думается, что именно в это время он был завербован органами госбезопасности в качестве негласного агента.

Порывая идеологически с «ленинградской оппозицией», Гуральский в то же время не желал рвать личные связи с ее лидерами. Выступая на партийном собрании 1 февраля 1935 года, он уверял, что, находясь в ссылке, выступал со статьями против Г. Зиновьева в ташкентской газете «Правда Востока». То была заведомая ложь. А. Я. Гуральский опубликовал в этой газете две статьи: одну — большую с резкой критикой Л. Троцкого и его международных поклонников «включая Бориса Суварина и Макса Истмена, которых он в полном соответствии с установками XV съезда квалифицировал как «оппортунистов наизнанку» с «чертами международного меньшевизма», другую — по поводу 40-летнего юбилея Первомая. В них Г. Зиновьев ни прямо, ни косвенно не упоминается, как, впрочем, и кто-либо из его сторонников[221].

22 июня 1928 года Центральная контрольная комиссия ВКП(б) восстановила А. Я. Гуральского в партии, что позволило ему вернуться в Москву. Согласно записям секретаря Л. Б. Каменева Филиппа Петровича (Пинхусовича) Швальбе, А. Я. Гуральский был на квартире у Л. Б. Каменева во время его знаменитой нелегальной встречи с Н. И. Бухариным, состоявшейся 11 июля в период работы пленума ЦК ВКП(б)[222]. Известно, что именно Ф. Швальбе сделал копию стенограммы состоявшейся беседы и показал ее своему брату Михаилу, который, в свою очередь, ознакомил с документом троцкистов М. С. Югова и А. А. Константинова. Всесоюзный троцкистский центр в Москве опубликовал запись разговора Л. Б. Каменева с Н. И. Бухариным в виде листовки под заголовком: «Партию с завязанными глазами ведут к новой катастрофе». Запись Ф. Швальбе о Гуральском датирована 8 января 1929 года, когда уже от Андрея Константинова было получено известие, что листовка готовится к печати. Поэтому не исключено, что, «наводя тень на плетень», она должна была послужить чем-то вроде алиби для встревоженных зиновьевцев. Еще одна вызывающая размышления деталь: Ф. Швальбе после ссылки в Минусинске в июне 1933 года вернулся в Москву и в 1934 году был восстановлен в ВКП(б). В отличие от многих сложивших голову зиновьевцев, он в декабре 1950 года был жив и даже заведовал цехом фабрики ширпотреба… Михаил Швальбе пережил XX съезд КПСС.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});