Дагестанские святыни. Книга первая - Амри Шихсаидов

Однако главная заслуга Али-Гаджи в художественном осмыслении высокого образа состояла в представлении Пророка в такой насыщенной фактами и событиями, энергией и эмоциями области, как его вооруженная борьба за утверждение ислама.

Мусульманская историография глубоко изучила военные походы Мухаммеда – битвы при Бадре, на горе Ухуд, при взятии Хайбара, Мота, Хунайна, Хайфы, Мекки и т. д., создала труды, получившие название «магази» – «войны газавата». Многие из них были известны дагестанским ученым. Они изучали их, переводили на свои национальные языки, создавали на их основе свои оригинальные произведения. В этом ряду поэма Али-Гаджи «Взятие Мекки» («Макка бахъиялъул турки»)[1], получившая большую известность как в Дагестане, так и за его пределами, занимает самое почетное место.

В основу поэмы легли события, связанные с одним из завершающих этапов борьбы за установление ислама – сокрушением главного оплота язычников – Мекки. Взятию Мекки Мухаммед придавал особое значение: «В тот день, когда Аллах создавал небеса и землю, он создал Мекку святыней. Это самая большая святыня из всех святынь, и она останется таковой до дня Страшного суда. Не разрешено человеку, верующему в Аллаха, в этот и потусторонний мир, пролить здесь кровь или срубить дерево. Она была неприкосновенной святыней для всех до меня и будет святыней после меня»[2]. С такой проповедью обратился Пророк к народу после вхождения в Мекку, оберегая ее от разбоя и кровопролития. Этой задачей объясняется и вся стратегия проведения похода на Мекку, столь необходимого для укрепления веры – именно после ее завоевания арабы стали принимать ислам в массовом порядке.

Сохраняя как главную задачу покорение языческой Мекки и представление самого Мухаммеда в ореоле высокого деяния, Али-Гаджи сумел значительно расширить поэтическую идею, смысл и суть поэмы, углубить ее нравственное и эстетическое содержание.

Так, традиционное для средневекового арабского сочинения славословие Аллаху и его посланнику и рабу Мухаммеду, которым начинается, к примеру, «Взятие Мекки», дополняется еще одним зачином, характерным для дагестанских эпических песен. Любопытно также то, что в поэме отступает на задний план сама религиозная мотивация выступления Мухаммеда. Причина, побудившая Пророка к походу, скорее, мирская, светская – стычка между двумя друзьями, представителями двух арабских племен – мусульман-хазаатов и язычников-банубакринцев – происходит из-за сквернословия банубакринца в адрес Пророка. Конфликт перерос в межплеменную войну, в результате чего все племя хазаатов было перебито язычниками-мекканцами.

Естественные чувства сострадания к потерпевшим и справедливого гнева к предателям, охватившие Пророка и вылившиеся в решимость наказать зло, ложатся в основу похода Мухаммеда во «Взятии Мекки»:

Здесь и дальше просматривается явное тяготение автора к новым гуманистическим и просветительским идеалам, открывается сложный мир его душевных переживаний. Обращение Али-Гаджи к этическим и эстетическим ценностям народа, к категориям верности и справедливости обнаруживается и в структуре образов поэмы, прежде всего ее центрального образа – Пророка Мухаммеда.

Изображение Мухаммеда художественно реализуется, как уже говорилось, в двух аспектах: он и посланник Бога на земле, и в не меньшей степени олицетворение нравственного идеала человека. Художественное восприятие образа Мухаммеда в ипостаси божьего избранника Али-Гаджи дает в условных, аллегорических и символических образах, ибо его божественное, бесконечно-трансцендентальное содержание не вмещалось в рамки предметно-зрительной образности. Как и в духовных песнях и мавлидах, на помощь эстетическому освоению образа приходят яркие оценочные аллегории, патетическая интонация, развернутая цепь сравнений, сопоставлений Мухаммеда с Али, Омаром, Зубайром, Халидом и др. прославленными героями священной войны по линии снижения их достоинств и несопоставимости их с посланником Аллаха.

Однако в образе Мухаммеда Али-Гаджи привлекает еще больше, чем мистическое, его сугубо человеческое содержание.

Мухаммед – вдохновитель и предводитель огромного войска, непосредственный участник всех событий, его образ строится по известному типу песенного героя: он храбр и решителен, всегда впереди войска и т. д. Вместе с тем Мухаммед отмечен большой мудростью и человечностью, наделен сердцем отзывчивым и великодушным. Он наставник и учитель своих воинов, он постоянно следит за сохранением мира и дисциплины среди своих сподвижников.

Духом гуманности и человеколюбия пронизаны поступки Мухаммеда, он великодушен даже к врагам, он прощает предводителя мекканцев Абусупьяна, останавливает своего воина Халида, когда тот в упоении боем разит врагов, просящих пощады. В мимолетной картине прощания с семьей Пророк показан в быту, как всякий человек, обремененный людскими заботами.

Как видно, «Взятие Мекки» во всех направлениях – произведение, выявившее новые возможности аварской дореволюционной поэзии, ее жанровой системы. Содержащая в себе более 700 стихотворных строк, что значительно превосходит по объему предшествующие образцы, поэма развертывается в широкое эпическое полотно, органически вобравшее в себя достижения устного народного творчества и опыт арабской духовной и историографической литературы.

«Взятием Мекки» Али-Гаджи, собственно, решил задачу, многие годы стоявшую перед национальной художественной мыслью, – задачу создания большой стихотворной формы на родном языке. Он блистательно справился с разработкой и организацией сюжета, композиции, образов, языка и, главное, сумел воедино слить традиции восточной поэзии и национального искусства, фольклора и литературы. Религиозный сюжет поэмы при этом не снижает и не исключает ее объективной народности и демократизма.

Обращение к религиозной тематике, к религиозному сюжету было естественно и для дагестанца XIX века и отнюдь не означало коренной ломки складывающейся национально-исторической эпической традиции. События, происходившие с его единоверцами в далекой Аравии, жизнедеятельность Пророка имели отношение и к истории духовной жизни горца, волновали его живое религиозное чувство.

Творческий путь Али-Гаджи завершается созданием элегии – «песни грустного содержания» (В. Г. Белинский). Сама жизнь, все больше и откровеннее открывавшаяся в своем жестоком и бесчеловечном обличии, наполняла стихи поэта мотивами грусти, усталости, разочарования.

Выше уже говорилось о тяжелом потрясении, испытанном Али-Гаджи в связи с поражением в освободительной борьбе, с разгромом восстания 1877 г. и последовавшей за ним кровавой расправой самодержавия с восставшими. Еще одна попытка добиться свободы и справедливости потерпела крушение, порождая в душе поэта глубокую депрессию, лишая его веры в жизнь и перспективу. Безуспешными представляются ему теперь и собственные многолетние усилия пропагандой разума, знаний, образования, назиданиями и увещеваниями.

Первые образцы литературной аварской элегии, как и многие другие поэтические жанры, сложенные на арабском языке, представляли собой посвящения памяти известных ученых и деятелей.

Острой потребностью выразить свое отношение к трагическим событиям истории, излить свои чувства потрясенности и в какой-то степени противопоставить чуждой вере и культуре победителя высокий идеал национального героя в единстве его религиозно-политического и социально-нравственного содержания была вызвана элегическая поэма Али-Гаджи «Дагестан» («Гьаб Дагъистан»), посвященная памяти трех имамов: Гази-Мухаммеда, Гамзата и Шамиля.

Принципы формирования портретов идентичны и в целом выдержаны в традициях народного плача и героико-исторических песен, в интонациях скорби и гордости. Гази-Мухаммед, Гамзат, Шамиль – это не только защитники народа, не только герои, отдавшие жизни за родину, они и борцы за веру, имамы, религиозные вожди, возглавившие великое противостояние мощному наступлению врагов ислама, и согласно религиозной эстетизации мучеников за веру они бессмертны – «шагиды» (святые).

Особенно многогранно представлена в поэме деятельность Шамиля: подготовил народ к борьбе, обучил войско и т. д. Исходя из высшего смысла, Али-Гаджи оправдывает и жестокость установленных им порядков.

И тем сильнее было потрясение падением дела Шамиля. Как великая национальная трагедия, крушение многолетней мечты народа о свободе, социальной справедливости, как развал религиозных и нравственных устоев воспринято поэтом пленение имама. Однако завершающий элегическое раздумье поэта патетический реквием возвышен и оптимистичен. В органичном единстве одических и плачевых интонаций в нем выкристаллизовались глубокое поэтическое предвидение всеобщего признания Шамиля, идея бессмертия его дела и имени.