Черные сны - Андрей Лабин

тебя?

Улыбка растаяла на лице старика, – а тебе, что за нужда? Старика охаживай, а коросты не ковыркай. – Лицо Хазина стало неприветливым.

– Мне ничего, а вот ты скоро сковыркнешься. Я к тебе не лезу, и лезть не собираюсь. Только по глупости и в нервах совершаем порой непоправимые вещи, а потом ни сил, ни смелости не хватает их ни признать, ни исправить. Сам-то я не знаю, что такое семья. Как-то не пришлось, а вот другим завидую. У тебя есть богатство, о котором другие только мечтают. Тебе же лучше будет. Да я почти уверен, пьешь ты из-за этого.

– Нет, – как-то поспешно выпалил старик, – мне все равно. Alea jacta est – Жребий брошен. У нее своя юдоль, моя дорога стороной. Плюют на родителей, добра не помнят, ноги раздвигают, как портниха ножницами, пускай сами хлебают. Плевать мне теперь.

– Врешь, дедушка. Так как ты пьешь, скоро… Ничего, что я так с тобой фамильярно?

– Валяй, – Хазин подрагивающей рукой наполнил рюмку. – Deest remedii locus, ubi, quae vitia fuerunt, mores fiunt. То бишь, нет места лекарствам там, где то, что считалось пороком, становится обычаем. Сенека.

Егор дождался, пока старик исполнит питейный ритуал, и когда тот вновь повернулся к столу, продолжил. – Скоро помрешь…

– Дальше давай, – в голосе старика улавливалась ирония, казалось, что он хочет разговор обратить в шутку. – Это уже слыхамши.

– Так вот, скоро, говорю, помрешь и камень свой в могилу потащишь. Не поднимется душа к райским вратам с таким грузом. Чего сложного, наверняка ведь знаешь где она. Паршин говорил где-то рядом, в каком-то поселке. Письмецо бы чирканул, а я за просто так в ящичек бы его опустил. Чего скажешь, Модест?

– А ничего не скажу. Подожди, только за маркой сгоняю. Decipimur specie recti. Мы обманываемся видимостью правильного. – Работая руками, высоко задирая локти, Хазин прокатился мимо Егора в коридор. Когда он вернулся с маркой восемьдесят седьмого года с портретом П.П. Постышева с ошибкой даты смерти, зажатой в губах, Егора на кухне уже не было.

Егор шел по тротуару, глядя себе под ноги. Уже не замечал солнечного дня, хрустального ледка и россыпи алмазной пыли. На его лбу, где еще только наметились складки, проступили морщины. Сосредоточенно смотрел себе под ноги и со стороны выглядел чем-то очень озабоченным.

В шесть минут одиннадцатого Егор стоял под кованным козырьком и жал на кнопку домофона. Долго никто не отвечал. Егор нажал еще раз. Через минуту с сожалением признал, что, скорее всего, дома никого нет, и уже собрался уходить, когда из микрофона донеслось сухое, короткое.

– Войдите.

Следом щелкнул магнитный замок. Егор открыл стальную дверь с антивандальным покрытием и зашел в подъезд.

– Добрый день, Жанна Евгеньевна, прошу прощения, – Егор стоял перед приоткрытой дверью, ограниченной цепочкой. В просвет виднелся черный прямой силуэт вдовы. Она неподвижно стояла вполоборота и смотрела куда-то в сторону. – Я немного задержался. Если меня впустите, я расскажу о причинах и передам вам продукты.

Женщина с минуту еще стояла скалой, затем сбросила цепочку и открыла дверь.

– Егор Владимирович, – начала она, тщательно подбирая слова, делая после каждого короткую паузу. Тонкая морщинистая кожа на ее шее натянулась, а интонация говорила о серьезности и исключительности разговора.

– Я в тот раз позволила вам задержаться. Теперь вы решили сами устанавливать время посещений. Ваше руководство меня уверяло, что единственное мое условие в обмен на благотворительность, будет нерушимо исполняться. И что же я вижу? – Она пристально посмотрела на Егора.

– И что же вы видите? – Егор принял вызов и смотрел ей в глаза. – Безобразие? На сколько? – он достал быстро из кармана телефон и посмотрел на часы.

– На восемь минут я смел задержаться. Ах, какая непростительная халатность и безалаберность. – Егор закатил глаза и покачал головой. – А вам не приходило в голову, уважаемая Жанна Евгеньевна, что кроме вас у меня есть еще старики, которые нуждаются во внимании более вашего? Не приходило в голову, что кто-то, кроме вас, может болеть, голодать, мерзнуть, страдать? Нет? Егор быстро неаккуратно поставил пакет на пол. Банка с груздями опасно ударилась донцем о паркет. Вдова и бровью не повела. В упор смотрела на дерзнувшего.

– Купаетесь в роскоши, нанимаете домработниц, грузди с молоком кушаете. Продукты, наверное, по телефону заказываете. Хоромы у вас какие, заблудиться можно. А вы хоть раз видели, как старики живут в доме престарелых? По четыре, шесть человек в палате. И у них, кроме того, что в тумбочках, ничего нет. Куда вы жертвуете? Буквально на днях, женщина одна мужа недавно похоронила, двух пацанов растит, не знает как концы с концами свести, вещи передала старикам. И еще по городу есть добрые люди. Не знаю, куда вы перечисляете, только толку от вашей филантропии никакой. Вот так. Можете жаловаться. И вообще дешевле вам будет нанять специального мальчика на побегушках, чтобы вам за грибками бегал. А я пошел. Егор развернулся, взялся за дверную ручку.

– Постойте, – послышался сзади сухой требовательный голос, – пройдите в холл.

Она долго молчала, стоя у большого чистого окна, вглядываясь в солнечный ясный день. Прямая, жесткая, волевая с царской осанкой, с аккуратно собранным пучком волос на затылке. Из дальней комнаты доносился щебет канарейки.

– Я перечисляю деньги в фонд помощи инвалидам и пенсионерам. Исправно каждый месяц на его счет вношу немалую сумму. Лидия Марковна меня… Вы правду сказали о доме престарелых? Что там живут очень плохо? Где он находится?

– Совсем рядом, – Егор скрестил пальцы рук и зажал между коленей. Его колотило. – За мыловаренными цехами в здании бывшей фабрики. Там раньше валенки валяли. Сами можете съездить и посмотреть.

– Хорошо, – голос вдовы стал мягче. – Я так и сделаю. – Помолчала, а затем сказала. – С девяти до десяти это не прихоть – это порядок, необходимость, если хотите. Сбивается один вагон, под откос летит весь состав. Вы не думайте, если я старуха, то мне и заняться нечем. Все взаимосвязано, только пожилым людям в отличии от молодых, надо считаться со своим здоровьем и временем для приема лекарств. Единственное, что я могу придумать в сложившийся ситуации это ваш звонок. Если опаздываете или не можете, набираете мой номер и мы договариваемся. Все ясно?

– Вполне.

– Замечательно. – Вдова говорила в своей властной манере, приподняв подбородок и выпрямив спину. – Больше я вас не задерживаю.

У самой двери она остановила Егора.

– И вот еще, что, – помолчала, словно набиралась мужества их произнести, – спасибо за помощь. В тот раз вы меня здорово выручили. А теперь идите.

Егор шел по яркому городу, жмурился от солнца. «Что же получается? В тот раз она из-за меня в обморок грохнулась? Не приняла лекарства или приняла не так как надо. Меня ждала… Я сбил ее