Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы - Арсений Несмелов

ДАВНО ЛИ? («Давно ли в форточку мороз…»)[197]

Давно ли в форточку морозДышал седым холодным паромИ ветер снег лучистый несПо скользким, звонким тротуарам?

Гляди — чудесная веснаУже согнала снег и стужу,И, право, каждая женаКак жениха целует мужа.

Какой чудеснейший наркозНам возвращает бодрость юных?Ведь в каждом сердце — ворох розИ закипающие струны!

Жизнь стала снова так легкаНе оттого ль, что сняли шубы,Что в руку просится рука,Глаза — в глаза и губы — в губы?

Весна над миром ворожит,Лазурью встав над рыжей крышей.Как хорошо, как вкусно жить,Когда апрелем сердце дышит!

НА ТОЙ ПОЛОВИНЕ ЛУНЫ («От той половины Луны…»)[198]

От той половины Луны,Которая нам не видна,Исходят жестокие сны,Властители нашего сна.

Крича от видений ночныхПроснемся и смотрим во мрак,И вот, вспоминая о них,Не можем их вспомнить никак.

Я верю: улыбку и шаг,Где радость и воля слышны,Берет караулящий враг,Серебряный житель Луны.

Ведет он старательный счетМогущим смеяться и петь,И воля земная течетНа лунную гулкую медь.

И радости нашей полныЕе водоемы до дна —На той половине Луны,Которая нам не видна.

ПОЛДЕНЬ («Золотые искры на коже…»)[199]

Золотые искры на коже —Ростопь зноя, июля россыпь.В легких жестах — ласковость кошек,Но без вкрадчивости. Без просьбы.

Рыжекудрая. В яри веток —Словно осень в дебюте раннем.Речь поэтова. И поэтому —Успокаивающая. Ранящая.

Сад — аквариум. С ряской, с тинкоюМглы зеленой. В ней вы — плотичка.Полдень, затканный паутинками,Стихотворная перекличка.

КОЛДОВСТВО («Прислушалась — и отложила книгу…»)[200]

Прислушалась — и отложила книгу…Но угол пуст, и только тишина,Под чешую которой не проникнуть,Каких-то прежних качеств лишена.

И, напряженно ожидая знака,Ты, как струна, подстерегаешь звук:Так чувствует незримое собака,Насторожив глаза свои и слух.

И вот оно приблизилось, вздымаяСердцебиенье к горлу… Вспомним миф.Так чувствовала Демона Тамара,Худые руки в муке заломив.

Падение в беспомощность… КолодцыЛетящих глаз… Надменная душаНа черном дне их горлицею бьется…И снова — шаг. Опять — кошачий шаг!

И отойти, могущество измерив,Уйти неслышно, не подняв лица,Прошелестеть у застонавшей двери,Встревожить сон овчарки у крыльца.

И, источая запах серной гари,Отбросить сердце, рыжее, как меч…Ты говоришь, что колдунов сжигали.Нет, девочка, — незримого не сжечь!

КОНЧИНА («Карандашом по карте водит…»)[201]

Карандашом по карте водитСтарик, читая города.Вот точку нужную находит:«Тамбов… теперь еще сюда…

Теперь проселочной дорогой,Соседовым березняком,В котором ягод было многоИ сыроежек… А потом,

Потом — паром! А за рекоюИ дом…» Вдруг лезвием мечаКоснулось сердца. «Что такое?» —А смерть глядит из-за плеча.

Уже похолодели пальцы,А на груди — в груди? — паук,И гаснет память: встречи, зальце,Глаза, уста и столько рук

Протянутых!.. Но смерть сурова,И завтра утром, в час седой:«А генерал-то из шестогоСкончался!» — скажет номерной.

«На много лет, увы, я старше Вас…»[202]

На много лет, увы, я старше Вас,Я тяжелей, а старость не ходатайВ делах любви… Пишу, а в этот часИз-за плеча Судьба, как соглядатай,Глядит в тетрадь: «Любовные стишки?Опять? Кому? — Пора б угомониться!»

Мне тяжело выслушивать смешки,Мне не под силу, слышите ли, битьсяЗа час, за миг… Я знаю — счастья нет,За тенью же его не угоняться…Я, бедный исписавшийся поэт,Глагольной рифмой рад в том расписаться.

За поцелуй, за потемневший взгляд,За то, что ты лицом к груди прижалась,Благодарю, — но страшен мне пожар,Тобой зажженный, может быть, как шалость.

Простимся же, простимся хорошо,Не опустившись до уколов быта…Я удаляюсь… В темный капюшонОтчаянья — лицо мое укрыто…

Харбин, 1931

«День отошел. Отяжелевший, лег…»[203]

День отошел. Отяжелевший, лег,Как вол послушный или слон рабочий, —И эти двадцать или тридцать строкЕдва-едва я выпрошу у Ночи.

Не выпрошу — так вырву… Карандаш,Покорный друг видений, льнущих к окнам, —Еще одни стихи ты мне отдашь,Что зачинались ямбом пятистопным…

А нужно мне сказать лишь об одном:О том, что сердце, стиснутое в обручТомления, оберегало днемИ что теперь взошло, как женский образ…

Не назову, не выскажусь ясней,Не обозначу знаком, цифрой, годом,Не намекну, не прошепчу во сне,Не зашифрую самым строгим кодом…

…Спасибо, Ночь. Спеши над миром течьТуманами, огнями голубыми…А мне, как заговорщику, беречьЕще Гомеру ведомое имя.

Харбин, 1931

«…Не случайно …Был намечен выбор…»[204]

…Не случайно …Был намечен выбор,Был в безмолвьи пройден долгий путь…Без победы этой не могли быМы и капли счастья зачерпнуть.

Ты лицом к груди моей прижалась…О защите? О любви? О чем?..И не только нежность, но и жалостьОбожгла мне сердце горячо…

Взор тонул в глазах полузакрытых,Умирал полуоткрытый рот…Твоего дыхания напитокСладостнее лотоса цветет…

Знаю я всё то, что надлежало бИспытать нам в вечер тот глухой, —Но ведь ты к груди моей прижаласьС нежностью доверчивой такой…

Темный зверь не вырвался из плена,Он дремал на дальнем берегу…Я и сам, и сам не знал, Елена,Как, любя, любовь беречь могу…

Харбин, 1932

СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ («Хорошо на легких лыжах…»)[205]

Хорошо на легких лыжахМчаться с белого холма,Чтобы ветер бега выжегВсю тоску твою сполна.

Чтобы радом в белом светреМчалась та, что так мила,Чтоб пронзила в этом ветреСердце — общая стрела.

Были многие другие,Много взоров и ланит,Но далекая РоссияТу, далекую, хранит…

Называлася Лидусей,Гимназисткой костромской,Очи — сини, косы — русы,Голос ласковый такой.

Аракчеевским кадетомПриезжал ты. Счастья нет, —Не гусаром, а поэтомОтчего-то стал кадет.

Дома жарко дышит печка,А на улице — мороз…Выбегала на крылечко,За тобой он лыжи нес…

Ах, коричневая шубка,Капор, муфта из песца!Наст похрустывает хрупко,В нетерпении сердца…

Север. В три уже темнело,Зажигал окошки домИ поземкою звенелаНочь, как чистым серебром.

Перекатывало небоЛучезарные столбы…Память, большего не требуй, —Тяжела рука Судьбы.

Дивным Северным СияньемДаль моя озарена,И томит воспоминаньеКрепче терпкого вина.

«Так развертывается пружина…»[206]