Толчок восемь баллов - Владимир Кунин

— Как ты можешь говорить об этом так бессовестно?! — стонет Нина Елизаровна. — Этого стесняться надо!

— Да почему?! Почему, черт бы вас всех побрал?! — орет Настя. — Я хочу родить ребеночка — чего я должна стесняться?!! Ты двоих родила — не стеснялась же?!

— Я от мужей рожала! — В защиту своей нравственности Нина Елизаровна широким жестом обводит стол с мужьями.

— Тебе никто не мешает еще раз родить от Евгения Анатольевича! Пожалуйста!

— Дура! Замолчи сейчас же! — в ужасе кричит Нина Елизаровна.

— В конце концов, это отвратительно и противоестественно, — говорит Виктор Витальевич. — Забеременеть в пятнадцать лет…

Александр Наумович выпивает рюмку, закусывает и замечает:

— Вот если бы вы, Виктор Витальевич, забеременели — это было бы и отвратительно, и противоестественно. А девочка в пятнадцать лет… Чуть рановато… Но — ничего страшного.

— Может быть, для вашего племени и ничего страшного, но вы живете в России, сударь! И извольте этого не забывать!

— Послушайте, вы ведете себя уже непристойно, — неожиданно твердо говорит Евгений Анатольевич. — Эдак можно бог знает до чего договориться.

Но Виктора Витальевича уже не остановить:

— Что же это вы, Александр Наумович, в прошлом году со своей мамашей, сестричкой, ее мужем и племянниками туда не выехали? Где же ваш хваленый «голос крови»?

Александр Наумович улыбается, наливает себе водки и выпивает.

— Мой «голос крови» — в любви к моей дочери. К Ниночке — женщине, которая ее родила… К вашей Лиде, которая при мне стала хорошим взрослым человеком… И в дурацком, чисто национальном, еврейском оптимизме — в извечном ожидании перемен к лучшему.

— Папочка… — Настя целует отца в лысину. — Кинзу хочешь?

Виктор Витальевич вздыхает и скорбно произносит:

— О чем может идти речь, когда великую страну раздирают пришлые, чуждые и изначально безнравственные…

— Да заткнись ты! — рявкает Лида. — Что за гадость ты мелешь?! И отодвинься сейчас же! Ты Бабушке перекрываешь телевизор.

— Что же делать?! Что же с Настенькой-то делать? — заламывает руки Нина Елизаровна. — Женя! Ну хоть вы-то…

— Наше поколение… — не унимается Виктор Витальевич.

— Плевать я хотела на ваше поколение! — кричит ему Настя. — Я свое поколение выращу! Такое, какое вам и не снилось!

Александр Наумович выпивает рюмку водки, берет Настю за уши, притягивает к себе и целует в нос. Так, как это делала Нина Елизаровна. И спрашивает тихо и серьезно:

— А кого ты хочешь — мальчика или девочку?

Тут Настины глаза наполняются слезами. Чтобы не заплакать, она усмехается, смотрит на мать, на Лиду, на Евгения Анатольевича и говорит:

— Девочку.

***

Неотвратимо, как статуя поддавшего Командора, Мишка приближается к Настиному дому…

***

На кухне тихо плачет Нина Елизаровна:

— …и опять у нас роман не получается… Только что-нибудь решу — все опрокидывается. Почему так не везет, Женечка?

— Ничего не опрокинулось, Ниночка… Ничего не изменилось! — обнимает ее Евгений Анатольевич.

Господи, Женя!.. Как же вы не понимаете, что изменения произошли чудовищные и необратимые! Одно дело, когда еще час назад я была матерью двух взрослых дочерей — и это придавало даже некоторую пикантность, — а другое, когда в одно мгновение я превращаюсь в старуху, в бабушку!.. — И Нина Елизаровна снова начинает плакать.

— Какая вы бабушка?! Что вы говорите! Настя родит, дай ей Бог, только в июне. Ко мне мы должны поехать…

— Женя! Вы с ума сошли! Даже на два дня я не смогу оставить беременного ребенка!

***

Мишка подходит к Настиной квартире, нажимает на звонок и не отпускает, пока по ту сторону двери не раздается раздраженный голос Нины Елизаровны:

— Неужели никто не слышит звонка?!

Раздается щелчок, дверь открывается, и Мишка говорит:

— Я люблю ее, Нина Елизаровна.

Из квартиры несутся шум, крики.

Нина Елизаровна выходит на лестничную площадку, прикрывает за собой дверь.

— Я люблю ее, — повторяет Мишка. — Я без нее… Пусть посадят, пусть зарежут там… Позовите ее…

— Ты ее предал.

— Я больше не буду, — вдруг по-детски говорит Мишка.

— Будешь. Один раз предал — еще предашь. Это закон. И потом, ты уверен, что она именно от тебя беременна?

Нина Елизаровна уходит в квартиру. Оскорбительно щелкает замок.

Со звериным воем Мишка барабанит в дверь кулаками…

***

Страшный стук несется по всей квартире.

— Я морду набью этому подонку! — возмущается Виктор Витальевич.

— Он два года в десантных войсках отслужил. Он вас на куски разорвет, — с удовольствием говорит Настя.

— Тогда милицию вызвать. — Виктор Витальевич берет трубку.

— Положи трубку на место! — приказывает Нина Елизаровна.

Стучит Мишка кулаками в дверь, вопит истошно…

— Что ты мучаешь его, Настя?! — кричит Лида.

Пьяненький Александр Наумович наполняет водкой две рюмки:

— Я бы с удовольствием с ним познакомился.

— Ничего интересного, папа. Слабый, бесхарактерный, не очень умный, — говорит Настя. — Наверняка поддатый сейчас. Постучит немного, выйдут соседи по площадке, отправят его в каталажку.

— Нет. Этого допускать нельзя. — Евгений Анатольевич встает из-за стола. — Это постыдно. Как его зовут?

— Мишка… — Настя не на шутку встревожена. — Осторожней, Евгений Анатольевич! Он все приемы знает.

— Нуда авось… — И Евгений Анатольевич направляется к двери.

***

Полумертвый, высохший бабушкин мозг заполняется страшным стуком. Челюсть отвалилась, рот кривится в беззвучном вопле, стекает слюна на подбородок, в широко открытых глазах дикий ужас…

***

— Настя-а-а!.. — кричит Мишка и молотит в квартиру. Но тут дверь неожиданно распахивается, и Мишка видит перед собой Евгения Анатольевича, который говорит ему:

— Михаил, ты бы вел себя поприличнее. А то ты этим только Настю расстраиваешь. А в ее положении сейчас, сам понимаешь, огорчаться нельзя ни в коем случае.

— Ах ты ж, козел старый! Я счас из тебя, курва, такую макаку сделаю — по чертежам не соберут, падла!.. — орет Мишка.

— Ну что же ты так нервничаешь? Приди завтра, трезвенький, поговори как человек. А то соседи сейчас выйдут и отправят тебя куда следует.

— Как же! Выйдут! Никто носа не высунет! Ну, иди, иди сюда, бздила!

— Тьфу ты, Боже мой… Ну как с тобой разговаривать, Миша?

— Да кому ты нужен, сука, со своими разговорами?!

— Вот это верно, — опечаленно говорит Евгений Анатольевич. — Видать, разговорами не обойтись.

Не успевает Мишка принять боевую стойку каратиста, как Евгений Анатольевич дважды резко бьет его в солнечное сплетение — слева и справа.

Он подхватывает падающего, теряющего сознание Мишку, заботливо усаживает его на ступеньки, садится рядом и обнимает его за плечи:

— Ну, все… Все. Успокойся, сынок. Сейчас пройдет… Это ненадолго…

***

Часам к двенадцати ночи обессиленные Нина Елизаровна, Настя и Лида, уже переодетые в старенькое, домашнее, с измученными лицами, сидят за опустевшим столом с грязной посудой, остатками еды и пустыми бутылками.

Бабушкина комната прикрыта.

Лида выливает себе в рюмку остатки коньяка.

Нина Елизаровна нервно трет виски — мучается головной болью.

Настя достает пачку «Пегаса».

— О ребенке подумай, — негромко говорит Лида.

Настя благодарно ей улыбается, комкает пачку и бросает в кучу грязной посуды. И видит на комодике отцовский кларнет.

— Папа опять кларнет забыл…

— Ах, молодец Маринка! — потягивает коньяк Лида. — Ах, хваткая девка! Мощнейшая провинциальная закваска! А ведь какой серенькой мышкой приехала к нам на первый курс!

— Что же делать с квартирой? Надо что-то с квартирой решать, — трет виски Нина Елизаровна. — Появится маленький…

— Маленькая, — поправляет ее Настя.

— Деньги, деньги… — говорит Лида. — Сейчас за деньги…

— Ма, давай красное дерево толкнем — на него жуткие цены сейчас! — оживляется Настя.

— А на что не жуткие? — усмехается Лида.

— Единственное, что от дедушки осталось, — грустно говорит Нина Елизаровна. — Да и не купит никто в таком виде. Реставрировать надо. Опять деньги! Господи-и-и! Да когда же мы жить-то начнем по-человечески?! Ну сколько можно? Ну смешно же прямо! Говорят, говорят, говорят! Уши ведь уже вянут!

***

Не спит Бабушка — внимательно слушает. С тоской оглядывает свою широченную кровать красного дерева… .

***

— Ладно тебе, мамуль… — Настя прижимается щекой к руке Нины Елизаровны. — И так разместимся как-нибудь.

— Мам, у нас выпить нечего? — спрашивает Лида.

— После Александра Наумовича? Ты с ума сошла.

— Спокуха, девочки! — И Настя достает из-за дивана бутылку с итальянским вермутом. — Когда я увидела, что папа уже в мажоре, я тут же заныкала это.