Сказания о титанах - Яков Голосовкер

Дымом застлало пещеру. Видят кентавры: стоит перед ними исполин в дыму и в руках у него огненные палицы.

Отшатнулись кентавры, попятились ко входу в толчее ног и рук, человечьих и конских тел. Рухнул у входа Анхиос, весь опаленный. Страшным голосом кричит Агрий под копытами табуна, ослепленный горящей головней. Валит дым из пещеры. А в нее летят камни и дреколье, и шумят, крутясь со свистом над головами наступающих кентавров, ели.

Снова ринулись со звериным воем кентавры в пещеру, призывая на помощь древних титанов. И снова, давя друг друга, отхлынули прочь на уступы.

Опрокинут в пещере сосуд с волшебным напитком. Еще сильнее кругом благоухание. Безумит оно кентавров и Геракла. И вот стоит уже на пороге пещеры Истребитель чудовищ, и в руке его лук, бьющий без промаха, и лернейские стрелы.

Говорит ему что-то хозяин, хватает за руку. Не слышит Фола Геракл: перед глазами у него чудовища: гидры, львы немейские, вепри-драконы, а не просто кентавры. Истребить их! И уже на тетиве роковая стрела: летит — и падает кентавр, один, и другой, и третий… И опять стрела за стрелой…

Устлал Геракл трупами кентавров уступы и дороги.

Не могла богиня облаков Нефела видеть их гибели. Ведь и она, титанида, мать кентавра-урода, чудовищного сына Иксиона. Слышит она издалека жалобное ржанье — плач зеленых кобыл Магнезийских по кентаврам.

Хлынули из облаков дождевые потоки. Размякла почва. Скользят по ней ноги Геракла.

Бегут кентавры, мчатся во все стороны с диким воплем. Ищут спасения: кто — в Малею, к Хирону; кто — в море, пенит воду к волшебному острову Сирец, где ждет их погибель; кто — к потоку Эвену. А кого укрывает Посейдон далеко от Фалеи, в горных лощинах Элевсина.

Гонит Геракл стрелами буйную гурьбу кентавров к Малее. Шагает, но скользят его ноги, хотя шаг у него как у бога. Шумит в голове дивный напиток Вакха, безумящий смертных.

Что-то помнит он — только смутно помнит.

Всех отважнее был кентавр — слепой Эвритион, похититель Гипподамии. Он один не бежал от стрел Геракла.

Отступил близ пещеры в тень, решил сразиться с сыном Зевса. Но от глаз Геракла не укрылся.

Прицелился герой в Эвритирна и не видит, что на пороге пещеры стоит ее гостеприимный хозяин, друг Геракла, благой кентавр Фол. Поскользнулся Геракл на вымокшей от дождя почве, и мимо: угодила стрела не в Эвритиона — угодила в кентавра Фола.

Крепко вино первых лоз Вакха. Смутно в памяти Истребителя чудовищ. Не помнит, что там было.

Уже близко пещера на Малее, где живет изгнанник Хирон, учитель полубогов-героев.

Снова перед пещерой Хирона ошалелая толпа беглецов. Нет им пути на Пелион: там лапиты. Нельзя им укрыться внутри пещеры: всех перебьет там обезумевший Геракл. Жмутся кентавры друг к другу стадом. Мало их уцелело — кучка. Последние из титанова племени.

А Геракл уже на Малее, держит лук в руке.

И прикрыл Хирон своим телом ищущих у него спасения. Смотрит ясно и гневно на Геракла, видит стрелы в колчане. Но что за сила в тех стрелах? Отчего так бегут от них кентавры, не страшившиеся любого бога? Что кричат они в ужасе Хирону: «Стрелы! Стрелы!»

Покрыл их крики его голос:

— Брось, сын Зевса, лук и стрелы на землю! У Хирона — ты сегодня гость.

Знал, что чтит его Геракл. Но не слышит его одержимый. Летит стрела, одна и другая, мимо Хирона, и падает кентавр, один и другой.

Понеслась дикая ватага обратно на Фолою, мимо Геракла. И Геракл без привета хозяину повернул за ними, шагает и поет:

— Те-не-ла! Те-не-ла!

И снова стрела за стрелой в спины скачущих по уступам чудовищ.

Падают в корчах кентавры. Прыгают в смятении в пропасть. Всюду стрелы и «Те-не-ла!», «Те-не-ла!».

Истребил их всех безумный от напитка бога Вакха герой. И тогда ушло от него безумие.

Вернулся он на Фолою. Озирает поле битвы. Что за труп перед входом в пещеру? Мука на лице старика-кентавра, и в плече у него стрела.

Узнал Геракл доброго Фола. Тогда все припомнил Истребитель чудовищ и застонал от горести: друга убил он. Истребил изгнанников, древнее племя. Заплатил гость хозяину за гостеприимство! О, безумящий Вакха дар! Не забудется это Гераклу.

Похоронил кентавра Фола суровый герой и пошел на поиски вепря-дракона на гору Эриманф. Загнал в сугроб чудовищного людоеда-вепря и принес его живым на руках в Тиринф.

Истребили полубоги-герои по воле Кронидов все титаново племя кентавров на горе Пелионе и горе Фолое. Только у переправы близ потока Эвен живет еще нелюдим-перевозчик, кентавр Несс. И в пещере на Малее — сын Крона, кентавр Хирон.

Сказание о ранении бессмертного Хирона стрелой Геракла, о зеленой кобылице, о змее Каллироэ и о пьяном музыканте Силене

В жестоких корчах и муках, проклиная Кронидов, умерли перед входом в пещеру на Малее на глазах Хирона-врачевателя оба кентавра, раненные стрелами Геракла. Ничем не мог им помочь врачеватель. Даже амброзийный эликсир, мгновенно исцеляющий бессмертное тело, не облегчил мучения смертных членов, терзаемых ядом.

Сокрушенно смотрел врачеватель на чудовищное уродство, сменившее чудо красоты человека-коня. Века смеялось это чудо жизни, так дико и радостно, как смеется у моря, сверкая на солнце, глыба скалы под ударом гремящего вала. Черной взбухшей тушей зверья лежали кентавры, изъязвленные страшнее, чем тела титанов под жгутами молний Кронида. Будто незримые черви пожирали их заживо. И не мог врачеватель Хирон, вкусивший все корни познания, не дознаться тайны смертоносных стрел.

Осторожно вынул он обе стрелы из трупов и удивился, что от столь маленькой раны гибнет столь большая и могучая жизнь кентавра, и, держа обе эти стрелы на ладони, проницательно вглядывался в их тонкие жала.

Малы эти стрелы для мощи Геракла. Пелионский ясень мал для него, а не то что эта забава. И проник глаз прозрителя Хирона в тайну страшного жала, пропитанного ядом гидры. Кто же подсказал сыну Зевса мысль омочить стрелы в яде Лернейской Гидры? Кто послал его на подвиг против Гидры? Кто призвал его истребить титанов? Лютость зародила в Гидре яд. Кто же вызвал эту лютость к жизни?

Все постиг учитель полубогов-героев. И поднял Хирон, сын Крона, глаза к небу Кронидов, позабыв на мгновение о грозных стрелах на ладони.

Смотрит в небо, а рука его над землею. Чуть скосилась ладонь, и одна стрела соскользнула невольно с ладони наземь. Передвинулось слегка копыто, наступило на стрелу, и царапнула чуть-чуть стрела межкопытье, там, где у коня живое мясо.

Века вдыхало тело Хирона амброзию. Не было оно создано для тления. И мысль в этом теле титана не только прочла волшебные письмена дождя, но открыт ей был и язык лучей. Все, что твердо, текуче, воздушно, лучисто, все познала она в мире живой жизни: знала все целебные травы, и соки, и камни. Но вскормила Гидру, дочь Змеедевы Ехидны, пещера над тартаром в мире мертвой жизни, и тартара мертвая вода пропитала кровь Гидры и затаилась в ней ядом: и ни боги, ни титаны, ни смертные не могли обезвредить ее яд. Черным огнем вспыхивал он в живом теле, смертном и бессмертном, и пожирал это живое тело. Разъедая и взрываясь пузырями, кипел этот черный огонь в каждой капле живой жизни тела, словно в тысяче крохотных котлов.

Мгновенно вскипел черным огнем и яд, проникший из жала стрелы в царапину на конской ноге бессмертного тела Хирона. Поднял Хирон оцарапавшую его стрелу, но уже мысль врачевателя постигла страшную казнь, предназначенную ему Кронидами за то, что он, сын Крона, остался титаном и богом-властителем не стал.

Понял мудрый кентавр и невольную вину Геракла, и его безумие Истребителя — он, последний древний кентавр на земле.

Сбегались на Малею к нему, страдающему, нимфы Малеи и Фолои. Росяницы омывали ему багровую рану на ноге чистыми слезами утра. Луговые нимфы умащали его тело нектаром цветов. Дриады поили его соком самых глубоких корней от исполинов-дерев. Ореады приносили ему с горных вершин самый легкий воздух, прикрыв его у груди чашей ладоней. Мириады лучей проникали к нему в пещеру и целовали ресницами глаз его кожу, лицо и руки. Малые облачка соскальзывали к нему с небосвода и стирали лазоревыми губками черную пену, выступавшую из пузырей на конском туловище. Орел принес ему огненный цветок Прометея, выросший у подножия скалы Кавказа из крови Провидца. Но и чудный цветок не помог, ибо вырос он в мире живой жизни.

Хирон не стонал. Только крик от неумолкаемой боли стоял в его больших глазах титана; и так глубок был этот титанов крик, что из камней пещеры капали слезы.

И пришла из дальнего зеленого табуна Магнезийская кобылица, у которой на спине сидели пчелы на сотах, и подставила Хирону свое вымя.

Сказала:

— Я — от Липы-Филюры. В молоке моем сила Крона. Выпей, Хирон. На мне пчелы с медом от цветков Липы. Вкуси, Хирон, материнский мед.