Маша без медведя - Ольга Войлошникова

собирает, будет подпитываться и подпитывать.

Я спрятала ладони в карманы и с удивлением наткнулась на маленький блокнотик. Ах, я ж его в субботу в поездку брала! Оторвала один листочек, с узором-цветком.

— На. Помолись о Марии и отце её, без вести пропавшем Баграре. Иди.

Я долго смотрела вслед уходящей женщине, потихоньку ослабляя тень.

— Маша! Ты что тут стоишь? — Маруся подошла и посмотрела в ту же сторону, что и я. — Кто там?

Говорить было трудно.

— Так просто, женщина.

Мне вдруг страшно захотелось ещё раз увидеть маму, свой дом — вот прямо до сердечной боли… Как она пережила моё исчезновение? Эта мысль тяготила меня всю прогулку, и под конец я решилась. В раздевалке сказала, что чувствую себя нехорошо, что голове тяжело, что сильно хочу спать, прямо вот падаю. Мне, конечно, срочно вызвали докторицу, которая пощупала пульс, заглянула в глаз (слегка оттянув веко — интересно, что они там видят?) и тревожно сказала, что если мозг хочет спать, лучше бы дать ему выспаться, не доводя до очередного кризиса. Меня отправили в лазарет (была там, оказывается, не одна комната, а целых шесть). Я как бы легла и как бы уснула, а на самом деле собралась, накинула максимальную тень, никому не видимая вышла за ворота, села на трамвай и поехала в центр города, на знакомую до боли улицу.

ПОПЫТКА НОМЕР ДВА

Рука потянулась к звонку и замерла. Я стояла перед дверью, снова сомневаясь: не зря ли я пришла? Бередить столь тяжкую рану… А если я хуже сделаю? Из-за тонкой, оббитой дерматином двери послышались голоса, один из которых внезапно показался мне детским. Палец сам нажал на кнопку.

Дверь распахнулась без вопросов, и девочка разочарованно сказала:

— Ой, это не тётя Лена… — и громче, в квартиру: — Пап, это не она!

— Извини, я ошиблась дверью, — я развернулась и пошла вниз по лестнице — второй раз, испытывая острое ощущение де жа вю.

Что ж ты наделал, Баграр, старый медведь?..

Это был не мой старый мир. Похожий, но не мой. Потому что эту девочку никто не забрал. А ещё потому что у этой девочки был папа. А у меня, там — это я теперь точно помнила — не было.

Здесь на исхлёстанной непогодой улице не появился золотой автомобиль, и девочка Маша благополучно вернулась домой. К маме и папе. Должно быть, где-то здесь, рядом, находится точка бифуркации, в которой реальность расщепляется. Или само появление Баграра здесь — она и есть? Та самая несчастная точка?

Мне вдруг стало отчаянно тоскливо.

Я постаралась смахнуть это ощущение, вышла на улицу и оглянулась на окна квартиры, которую никак не могла перестать называть своей.

Девочка уже сидела на кухне, на моём… нет, на своём любимом месте у окна и что-то оживлённо рассказывала родителям. Родителям…

Красные бантики в косичках подпрыгивали вслед рассказу.

Будь счастлива, Маша! Пусть в этой жизни у тебя всё сложится хорошо.

Я решительно развернулась и пошла под арку, на проспект.

НАБЛЮДЕНИЯ

Я шла по городу, кутаясь в густую «тень» и одновременно — в тёплый кокон. Для сегодняшней погоды одного гимназического платья, пусть даже такого длинного, да ещё с нижней юбкой, явно было недостаточно.

Вот, кстати, про юбки. Стремясь переключить мысли с отчаянно давящих на хоть какие-нибудь другие, я начала рассматривать прохожих. Точнее, проходящих мимо женщин. Чем дальше я шла, тем сильнее упрочивалось ощущение, что длина юбки напрямую коррелирует с выражением лица. Чем юбка короче — тем более простоватое лицо. Понятно, почему меня в простую больницу отвезли. Моё летнее платье едва прикрывало колени, а здесь себе это позволяли только самые, так скажем… нет, слово «простушки» мне не нравилось и было всё-таки неуместным. Женщины сугубо трудовых профессий — наверное, так правильно. Юбки, чаще всего простого прямого кроя, обязательно прикрывали колени. Короче не было вообще ни у кого. Интересно, а летом как это выглядит? Чтобы лёгкое, воздушное — нет?

Редкие дамы, чей внешний вид намекал на принадлежность к дворянскому сословию (или как минимум к богатой прослойке), все без исключения демонстрировали юбки в пол.

Все остальные варианты находились в промежутках между той и этой крайностью.

Всякие дурацкие мысли приходили мне в голову. А если юбка до пола, но разрез выше колена — это как будет считаться? А если срез подола косой, тут длинно, тут коротко? Или всё подобное неприлично? А если юбка длинная, но почти прозрачная? А если…

На остановке, обозначенной специальной вывеской (здесь, между прочим, значился номер три, на котором я приехала в город), я присела на лавочку и дождалась очередного позванивающего трамвая. Села и поехала — оказалось, что не в ту сторону. Ну и ладно — когда-то же он приедет туда, куда мне нужно? Ехала в итоге почти два часа, зато город посмотрела. Ещё бы карту улиц раздобыть и представить себе, как это всё на план ложится.

В палату вернулась в начале шестого. Как же неудобно без часов, надо с этим что-то придумать… А ещё хотелось есть — чаепитие-то я пропустила, а до ужина больше часа.

И тут — ой, кто-то молодец! — обнаружила на столике рядом со «спящей собой» подносик: кружку остывшего чая, ватрушку с повидлом, печеньки. Слопала всё это с превеликим удовольствием.

Потом плюхнулась на кровать и вытащила из-под платья оправу. Сегодня я два раза проехала через мост и не захлёбывалась при этом от накатывающих потоков энергий… Настроенные микро-воронки работали весьма неплохо, улавливая и перенаправляя ману в накопитель — собственно риталид. Теперь нужно озадачиться восстановлением повреждённой структуры, эффективность оправы ещё возрастёт. Может быть, попытаться заделать малые повреждения под Анечкины песни в душе? Так, чтоб стены гудели. Интересно, веселее процесс пойдёт? Попробовать надо, глядишь, реставрация быстрее будет закончена. Подбить её, что ли?

А уж когда в оправе появятся камушки — вот тогда я и на серьёзную боевую магию смогу замахнуться!

И, кстати, давно хотела попробовать ещё одну замечательную штуку.

ЗАОБЛАЧНОЕ

Я выключила в палате свет, чтобы с улицы даже случайно не заметили никаких перемещений. А то тень тенью, а в состоянии сосредоточения можно маскировку и не удержать. Зато дверь запечатала железно, тут постоянный контроль не нужен.

Ну, с Богом.

Левитация всегда оставалась для меня чем-то заоблачно-недостижимым. Но сейчас я чувствовала энергию, наполняющую меня с избытком. Для уверенной левитации нужен был предмет. Стул, хотя бы. И тут я задумалась: а почему, собственно, не отнестись к собственным ногам как к предмету, на который ты как бы опираешься? Нет, криво объяснила. Поднимаешь прямо ноги, как левитирующий предмет, м? А всё остальное тупо прилагается.

Я сделала пробный заход и поняла — почему. Если относиться к себе, как к предмету — ноги немеют. Наверное, это даже объясняют на практических занятиях по полётам, на которые меня никогда не брали даже посмотреть. И даже если брать за летающий предмет туфли — всё равно почему-то немеют ступни, да ещё и разъезжаются…

А если, допустим, взять коврик, придать ему необходимую твёрдость — и на нём?.. Отлично, господа! Этот вариант примем как рабочий!

Я спустилась из-под потолка, спрятала оправу обратно под платье, разгладила постель и вернула коврику естественную мягкость. Надо сдавать опочивальню. Да и ужин скоро.

24. ПЕРЕД «БАЛОМ»

РЕПЕТИЦИИ

Вечером всех, попадающих на танцевальный вечер, вызвали на репетицию в большой хореографический зал. Воспитанниц составили в пары — вальсировать. А чтобы барышни не путались и не привыкли к мужской партии, каждая из них должна была встать в женскую позицию — левая рука на плече партнёра (ой, партнёрши), а правая в сторону. Поскольку поддерживать эти правые руки было некому, они просто торчали на отлёте, и весь танец начал приобретать забавный и какой-то древнеегипетский характер. Сегодня меня даже не костерили, а похвалили за усердие — а заодно всех, кто всю прошедшую неделю помогал мне в этом нелёгком деле (наши коллективные тренировки не прошли незамеченными).

Особенный восторг у меня вызвало объявление, что мне не придётся танцевать всё подряд! В связи с внезапным расширением списка танцующих, дирекция приняла решение пойти в сторону упрощения танцевальной программы — я так понимаю, чтоб гимназия не осрамилась. Все фигурные вальсы, кадрили и мазурка были отменены.

Открыть танцевальный вечер предполагалось простым полонезом — ну, это даже