Буйный Терек. Книга 1 - Хаджи-Мурат Мугуев

«…Ежели же сие окажется невозможным, умертвите его любым способом и сообщите о смерти мне».

Спустя недели две после отъезда Ермолова Небольсина вызвали в штаб полка. Полковник Чагин, хорошо помнивший недавнюю встречу поручика с генералом, радушно встретил его.

После нескольких незначительных слов он, как бы что-то припоминая, сказал:

— Могу порадовать вас, поручик! Его высокопревосходительство генерал Ермолов отзывает вас к себе. Сегодня пришла конная эстафета из Грозной. Вам надлежит, собравшись с делами, не мешкая, отправиться за генералом в Тифлис.

Он удивленно посмотрел на переменившегося в лице Небольсина.

— Да вы, голубчик, вроде как недовольны сим лестным перемещением?!

Поручик поднялся.

— Очень польщен, господин полковник, только попрошу пять дней для сборов в путь-дорогу.

— А ранее и не удастся. Ведь оказия только готовится и назначена через две недели. Хотели послезавтра ее отправлять, да полковник князь Голицын упросил. Ему с его тиатером и дворней не собраться в столь короткое время. Вот с ним и поедете, веселей в пути будет.

— А куда же уезжает князь? — спросил Небольсин.

— Да в ту же Екатериноградскую, приказ Алексей Петровича, а оттель в Москву. Ну, собирайтесь, поручик, к новому месту службы. Рад был служить с вами, отменно хорошим офицером, с неохотой расстаюсь, — пожимая руку поручика, тепло сказал полковник.

На следующий день, когда Небольсин зашел в канцелярию штаба, ему навстречу вышел подполковник Юрасовский.

— Вам, господин поручик, согласно приказу главнокомандующего разрешается, окромя драбанта, взять с собой и нижнего чина в помощь и для оказания различных услуг в пути. Если не ошибаюсь, вы, поручик, коротко знакомы с их высокопревосходительством? — сделал приятное лицо Юрасовский.

— Нет, я только впервой имел честь разговаривать с Алексей Петровичем, — ответил Небольсин, которому претило это внезапное приторно-любезное внимание подполковника.

— Разве? — недоверчиво спросил Юрасовский. — А его превосходительство генерал фон Краббе передавал за точное о вашей крайней близости к Ермолову.

— Это мой отец и матушка были в дни своей молодости коротко знакомы с ним, — нехотя сказал Небольсин.

— Ну так это ж так и есть! Великая вам выпала фортуна и честь, поручик, быть отозвану с сей паскудной азиатской стороны в свиту его высокопревосходительства… — вздыхая, говорил Юрасовский. — Не почтите докучливой просьбой, но не забывайте нас, старых своих односумов и сослуживцев, когда почнете служить при главнокомандующем… а мы вас, дорогой… не забудем, — делая до приторности сладкое лицо, закончил подполковник.

Небольсину была неприятна эта откровенная лесть. Пересиливая отвращение, он вежливо спросил:

— Не будете ли иметь чего против сопровождения меня в Тифлис и для прохождения там службы младшего унтер-офицера Елохина?

— Это какой же роты, вашей?

— Второй, капитана Клочкова, — ответил Небольсин.

— Все, конечно, можно. Для вас, обласканного милостью Алексея Петровича, все возможно. Я сегодня же прикажу капитану откомандировать в ваше полное распоряжение оного унтер-офицера, — обещал Юрасовский.

Небольсин не спеша направился домой.

— А я полдня ищу тебя! — услышал он позади знакомый голос Петушкова.

— А-а, здравствуй, друг любезный! Какие новости? Пойдем ко мне, у меня холодной свежей бузы кувшин в сарае стоит.

— Что ты, что ты! Нету ни минутки свободной, — беря под руку поручика и делая озабоченное лицо, сказал Петушков. — Приказано представление заготовлять за поход на чеченов.

— Да, чай, не тебе его писать? — засмеялся поручик. — Отрядный командир и командиры частей давно, наверное, заготовили его.

— Сие так. Но ведь не минет же реляция и представление о наградах нас. Мы с полковником обязаны подписать общее представление. Да, мон шер, там, говорят, и тебя к чему-то представили! — небрежно закончил он.

— Да? — удивился Небольсин. — К чему же?

— Анна и Станислав у тебя имеются… Не иначе как Владимир с бантом! — сказал Петушков и, не скрывая зависти, вздохнул. — Ты, говорят, уезжаешь отселе?

— Да, в Тифлис. Генерал Ермолов отозвал.

— Не завидую тебе, Небольсин, прямо даже скажу, страшуся за твою будущую службу.

— Это почему? — остановился поручик.

— А потому, что, как я говорил тебе ранее, этого старого якобинца настигает гнев государев и немилость.

— Откуда ты взял это?

— Знаем. Наслыханы кое в чем, — многозначительно протянул подпоручик. — Уж если такие вельможи, как князь Голицын, высказывают свое неудовольствие по адресу твоего покровителя, то недолго ждать. В Петербурге страсть как возмутился персидскими делами Ермолова Нессельрод, рассказывают, головы его требовал у государя. Он-де и сомутитель и главная причина всему персидскому неблагорасположению к нам.

— Полно, Петушков, молоть вздор. «Голову требовал»… Признайся, сам вот здесь, сейчас сочинил, и на Нессельрода сваливаешь!

— Вот уж и нет! За истину тебе говорю, сам от Голицына слышал, — соврал подпоручик.

— Не пойму, с чего у тебя такая приязнь к этому крепостнику и негодяю объявилась!

Петушков смутился, но, оправившись, поспешно возразил:

— Его сиятельство князь Голицын не негодяй, а из старейшего рода российских бояр происходит, а что касается крепостника, то напоминаю тебе, друг, что сие твое вольнодумство происходит от французских книг и завиральных якобинских идей, кои довели изменников-декабристов до плахи. Крепостное право не отменено у нас, оно существует, им стоит российское государство, и Николай Павлович, наш государь и император, утвердил его за дворянством, — поднимая вверх палец, веско и напыщенно сказал подпоручик.

Небольсин внимательно смотрел на него. В лице и глазах Петушкова было что-то новое.

— А затем, мон шер, я думаю, что сего крепостника и негодяя, как изволишь ты величать полковника, ты невзлюбил только оттого, что он, а не ты владеешь Нюшенькой!

Петушков выжидающе глянул на спокойное лицо Небольсина.

«Он что-то знает!» — мелькнуло в голове Небольсина.

Не меняя равнодушного выражения лица, он небрежно махнул рукой.

— Ну, тут ты, друг Петушков, больше меня должен ненавидеть князя. Ведь ты же любишь Нюшеньку!

Петушков отвернулся в сторону и стал усиленно всматриваться вдаль.

— Что ты там заметил? — разгадывая маневр подпоручика, спросил Небольсин.

— Да вот кумыки, что ли, с Андрей-Аула едут, — сказал Петушков, но Небольсин видел, что никаких «кумыков» у крепостных ворот нет, и уловил злой огонек в глазах Петушкова.

— Мне сказал полковник, что Голицын, а значит и Нюшенька, с ближайшей оказией отъезжают с линии. Вероятно, в Москву? — нарочито спокойно спросил он.

— В Ставрополь через Екатериноградскую, а дальше — кто знает, — ответил Петушков, поворачиваясь к собеседнику.

«Да… он, по-видимому, уже что-то пронюхал…» — решил Небольсин.

— Ну, что ж делать? Им в Ставрополь, мне в Тифлис, а тебе, Петушков, что?

— А мне гнить в этой проклятой дыре, — со злостью сказал подпоручик.

— Зачем же гнить? — пожал плечами Небольсин. — Возьми на себя труд проводить через линию Голицына. Вот тебе будет случай еще несколько дней повидать Нюшеньку… — Он коротко засмеялся и уже другим тоном спросил Петушкова: — Так ты и вправду не хочешь угоститься холодной бузой?

— Не могу, не могу, дел по горло!

— В таком случае, до свидания! — И, махнув подпоручику рукой, Небольсин пошел к дому.

Подпоручик Петушков уже второй раз подходил к помещению, отведенному князю Голицыну, его театру и дворне, и оба раза, так и не решившись войти, возвращался обратно в канцелярию.

Напомаженный, взбитый надо лбом кок, рыжеватые, торчком, усики, бледное лицо и возбужденные, лихорадочно блестевшие глаза выдавали волнение подпоручика. Он приглаживал пальцами волосы на висках, тормошил хохолок и без причины придирался к писарям, усиленно скрипевшим перьями, но успевавшим иронически перемигиваться и перешептываться по адресу Петушкова.

— Где копия отношения начальника левого фланга их превосходительства генерала Розена, которое я дал тебе переписать, анафемская твоя душа? — набросился подпоручик на белокурого, лет тридцати пяти писаря, сидевшего у стола и перочинным ножом чинившего гусиное перо.

— У вас, ваше благородие! Я вам отдал утречком и копию, и самое отношение, — поднимаясь с места, нарочито деревянным голосом доложил писарь.

— Врешь, каналья! Никакой копии не давал! Затерял где-нибудь, мерзавец! Отыщи сейчас же, а то сквозь строй — и в роту! — затопал на него подпоручик.

— Что это вы раскричались, Ардальон Иваныч? — открывая дверь и выглядывая в канцелярию, спросил Юрасовский.