Сессия: Дневник преподавателя-взяточника - Игорь Данилевский

Бочков разговаривает с кем-то по внутреннему телефону. Я делаю несколько шагов вперед и останавливаюсь прямо напротив него – нас разделяет лишь панель стола. Наконец, он вешает трубку и мы секунду-другую смотрим друг на друга, не говоря ни слова. Я протягиваю руку первым:

– Здрасте, Виталий Владимирович!

На приветствие он не отвечает, но руку подает. Мы снова какое-то время молчим, потом он выходит из-за стола и встает рядом со мной. Впрочем, чувствуется, что это он делает не из-за особого расположения, а скорее из-за того, что ему куда-то надо идти.

– Хотел, как лучше… – говорю я, предполагая, что продолжит он мою фразу по-черномырдински. И не ошибся.

– А получилось, как всегда. Видишь, чё вышло. Мне сейчас надо к Дуранову. Я еще буду сегодня.

Я поворачиваюсь и иду вслед за ним к выходу. Открыв дверь, он назидательно выдает мне афоризм:

– Мой знакомый всегда в таких случаях говорил: не надо, как лучше, а надо, как надо!

Я ничего не отвечаю на это и не прощаюсь. Во-первых, по умолчанию предполагается, что я сегодня зайду к нему вновь. А, во-вторых, если я сейчас начну отвечать ему, как мне хочется, то обязательно упомяну про его фразу насчет «расценок», что будет тактически неверным в нынешней ситуации.

Он направляется к лестнице, а я сворачиваю вправо и иду по коридору до конца, утыкаясь в аудитории, относящиеся к кафедре промкибернетики; вижу проходящего поблизости Клемонтьева и отворачиваюсь, чтобы не здороваться. Мне плевать, что он это заметил – мы с ним не друзья и даже не приятели, а у меня в данный момент просто нет никакого желания это делать. Сейчас гораздо важнее сосредоточиться и подвести все промежуточные итоги.

Первое: меня не уволили – это самое главное. Теперь нужно стать на время каким-нибудь Эркюлем Пуаро и опросить старост, чтобы хоть как-то прояснить, кто бы это мог так настучать на меня. Двадцать три человека – это не шутка. Здесь понадобится скурпулезная работа. Первые двое, конечно, очевидны: это Петрова и Заббарова из ЭПП-1-07. Две упертые отличницы, считающие себя очень интеллектуально развитыми, и не здоровающиеся со мной с прошлого семестра, когда они по списку Гульнары, который я до сих пор бережно храню, скинулись вместе со всеми на менеджмент. Живое воплощение слов мудрого товарища Сталина. Я думаю о них так, потому что знаю: во времена Иосифа Виссарионовича пройти парадными колоннами по Красной Площади могли только те девушки, у которых обязательно всё было выпукло в тех местах, которые должны быть выпуклыми. Прямо противоположную по данному критерию категорию девиц Сталин называл «идейными селёдками», которые, по его мнению, свои фигуры в стиле «доска и два соска» компенсировали тем, что вечно что-то читали и зубрили. Сталин, безусловно, был прав. Весь мой педагогический опыт свидетельствует о том, что такие «идейные селёдки» есть абсолютно в каждой группе. Как правило, их двое, и почти непременно они – ближайшие подруги. На лекциях всегда сидят на первом или максимум втором ряду, чтобы демонстрировать преподавателю свои пламенные взоры, горящие огнем жажды знаний, и действительно зубрят все до последней буквы.

Второе…

Мои размышления прерывает звонок мобильника. На дисплее высвечивается надпись «Ст-Гуль-07», что означает Гульнару Габдулхакову, и я немедленно открываю «раскладушку»:

– Да, Гульнара!

– Здрасте, Игорь Владиславович, это староста группы ЭПП-1-07 говорит, – слышится в трубке хриплый и явно не гульнарин голос. Кто это может быть? Ага, вспомнил: одна из её подруг.

– Наверное, это всё-таки не староста говорит, а Лаврентьева, – отвечаю я.

– Ну да, но какая разница? – на другом конце раздается довольный смешок.

– Принципиальная, – мрачно произношу я. – Со старостой я бы пообщался, а с вами – нет.

Я отключаюсь и пытаюсь прикинуть, что бы могла значить эта наглая выходка. Гульнара передала свой телефон подруге – это ещё нормально, но та звонит и представляется ее именем, причем по голосу чувствуется, что она на редкость уверена в себе. Мысленно записываю Лаврентьеву в «список двадцати трех», как я успел про себя окрестить жалобщиков. Но главное: в курсе ли Гульнара, что ее близкая приятельница скорее всего бегала в профком? Знала ли она о ее планах? А если знала, то почему не удержала ее?

* * *

…Поболтавшись около часа, я возвращаюсь обратно в «предбанник» Д-208. Вижу там Кейсану и Трофимова, но Кейсана тут же выходит – формально, чтобы принести бумагу для принтера, хотя мне кажется, что она просто почувствовала, что у меня с замом Бочкова есть необходимость пообщаться.

– Вот скоты! – я даже ударяю кулаком по шкафу. – В нефте-химическом три штуки допуск к экзамену стоит. Это только для начала по три скидываются, а дальше как повезет…

– Ну… – неопределенно отвечает Трофимов. – Ты радуйся, что хоть так всё получилось. Хорошо, что куклу не подбросили.

– Да, это они могут, – говорю я. – В пять минут шесть секунд. Шеф когда будет?

– Он уже здесь.

– Хорошо. Ты подпиши пока ведомости – у меня их целая куча скопилась…

…Через пять минут Трофимов заканчивает выводить свои автографы и возвращает бумаги мне. В этот момент входит Кейсана.

– Ладно, скоро зайду к нему, – вру я. – В деканат только спущусь.

На самом деле я передумал. Я не собираюсь ни идти в деканат, ни возвращаться к Бочкову. Мне просто не хочется с ним сегодня говорить. Не из-за того, что он предал всю историю публичной огласке – сделать это как заведующий он должен был, но вот шутить по поводу «расценок» точно был не обязан.

Я выхожу на улицу и, завернув за угол, начинаю отстукивать эсэмэски старостам менеджерских групп из потока «05»: «Сегодня в три часа у Б-203». Довольно скоро мне приходят два одинаковых ответа: «Хорошо».

* * *

Мы встречаемся со старостой МП-1-05 Лейлой Абасимовой, довольно симпатичной худощавой брюнеткой, на втором этаже Б-корпуса. На ней привычные моему глазу джинсы – в чем-то другом я ее даже не помню и потому подозреваю, что данный тип одежды призван скрыть какой-то телесный изъян. Она переминается с ноги на ногу так, как это делают зимой голосующие на трассе девушки, на которых, кроме короткого полушубка и колготок, почти ничего больше и нет.

– Лейла, вы принесли всё с собой? – с ходу беру я быка за рога.

– Не-а, – спокойно говорит мне она. Я даже не осознаю в этот момент отчетливо, какие эмоции больше вызывает во мне ее ответ: то ли гнев, то ли страх. В группе Абасимовой есть самые настоящие ублюдки, от которых можно ожидать не просто шантажа или провокаций, а чего-нибудь гораздо худшего. А всякого рода слухи о проблемах ненавистного им преподавателя на таких уродов в состоянии подействовать, как спичка, поднесенная к канистре с бензином.

– А почему? – стараюсь говорить спокойно я.

– Ну, вы же вчера отменили. Мы уж слышали, что на вас пожаловались, поэтому я пока дома всё оставила. Мы все-таки как сдаем, Игорь Владиславович?

– Мы сдаем нормально. Как обычно, Лейла, – холодно говорю я. – А вот до меня почему-то доносятся слухи, что некоторые ваши товарищи что-то там против меня замышляют, и вы вроде как на поводу у них пойти хотите. Это правда?

Я изображаю максимально пристальный и жесткий взгляд. На самом деле никаких слухов нет, и то, что я импровизирую на ходу – просто превентивный удар; артобстрел, чтобы мои потенциальные противники сидели тихо в своих окопах и не высовывались. Тем более, что Лейла прекрасно понимает, на кого из ее группы я могу думать в первую очередь, и, стало быть, если надо, донесет мои подозрения до нужных адресатов.

– Да вы что? – улыбается она. Надо сказать, улыбка ей очень к лицу: притягивает к себе взор и превращает ее в без пяти минут красавицу.

– Да, Лейла. Представьте себе, – всё с той же деланной подозрительностью говорю я.

– Это вам из МП-2, что ли, про меня так сказали?

– Может быть, но это неважно.

– Игорь Владиславович, это ерунда, – она всё так же очаровательно улыбается. – У нас полный порядок. Есть две девочки, которых вы знаете – они хотят пятерки и еще пока не… отдали то, что надо, но я к ним прямо сейчас подойду. Мы у двести шестнадцатой стоим – там, в конце – машет она рукой, – зачет сейчас сдавать будем. Если у них с собой есть, я сразу возьму.

– Ну, хорошо, Лейла, – теперь я говорю уже с почти отеческим добродушием в голосе. – Допустим. Но когда мы встретимся уже, так сказать, глобально?

– Я не знаю. У нас зачет назначен на три, а препода нашего до сих пор нет. Говорят, что у него есть привычка опаздывать часа на два. Он так стабильно делает.

– У него – это у кого? – интересуюсь я.

– У Хайдарова.

– А он вам не намекал на то, что неплохо было бы скинуться?…

– Нет.

«Понятно. Человек компенсирует отсутствие поборов тем, что заставляет студентов ждать его до посинения, а потом наверняка еще и прессингует по полной программе».